Внешние инвестиции не помогут. Развиваться надо своими силами

14 мая 2012 Анатолий Вассерман 

Экономисты Центра развития Высшей школы экономики считают, что указы президента Владимира Путина невыполнимы. В ежемесячном бюллетене центра говорится, что невозможно увеличить производительность труда и инвестиции таким путем, каким хочет глава государства.

Со своей точки зрения они несомненно правы: в рамках экономической религии, исповедуемой ВШЭ, какие бы то ни было содержательные целенаправленные улучшения вообще неосуществимы.

Но дело не только в том, что очередное заявление экспертов в очередной раз доказывает вредность ВШЭ для РФ, а либертарианства для всего мира.

Куда важнее затронутый экспертами вопрос об инвестициях как двигателе развития. 

Почти одновременно по историческим меркам — менее чем за десятилетие — в трёх ключевых странах тогдашнего мира случились фундаментальные изменения.

В 1861-м Российская империя — РИ — отменила крепостное право и таким образом обеспечила личную свободу примерно 4/10 своего населения.

В 1863-м Соединённые Государства Америки — СГА — в ходе гражданской войны отменили рабство в Конфедеративных Государствах Америки, а парой лет позже распространили эту отмену на всю свою территорию.

В 1870-м почти все германские государства (за исключением Австрии, Дании, Нидерландов, довольно долго входивших в разные формы общегерманских союзов, но к этому времени по разным причинам избравших отдельные пути) объединились в Германскую империю — ГИ (на самом деле — не многонациональную империю, а почти мононациональное королевство; король Пруссии получил титул императора Германии просто ради того, чтобы остальные германские короли сохранили прежние титулы).

Эти преобразования послужили толчком к быстрому хозяйственному — прежде всего промышленному — развитию всех трёх стран. 

Наша страна в этой гонке была по всем формальным показателям далеко впереди обоих своих стратегических конкурентов. Темп роста этих показателей доселе служит ключевым доводом поборников «России, которую мы потеряли» (РКМП). А уж результат полувекового марафона — 1913-й год — на протяжении почти всей советской эпохи был точкой отсчёта её собственных достижений с неизменным подтекстом: уж как хорошо тогда было — а нынче лучше! 

Вот только с положением других стран в том же 1913-м мы себя сравнивали не часто. Возможно, как раз потому, что результат сравнения противоречил здравому смыслу.

Доля СГА и ГИ в мировом промышленном производстве выросла — по сравнению с 1870-м годом, когда все три государства оказались в сопоставимых условиях — куда больше, чем доля РИ. Валовый внутренний продукт в расчёте на душу населения в СГА и ГИ также рос быстрее, чем в РИ. И это невзирая на то, что формальные показатели — от скорости инвестиций до степени концентрации производства — у нас всё это время были лучше. 

Решающей проверкой реального уровня развития оказалась Первая Мировая война. Её РКМП провалила прежде всего по производству. 

 

Россия, чья промышленность росла вроде бы быстрее всех в мире, оказалась не способна обеспечить себя даже пулемётами.

  Это новомодное оружейное чудо радикально изменило весь рисунок войны. На Западном фронте возник позиционный кризис: артиллерийский обстрел с плотностью, достаточной для подавления всех пулемётов, был столь длителен, что противник успевал подтянуть резервы и заткнуть любую брешь. Восточный же фронт оказался куда подвижнее именно потому, что Россия не могла обеспечить достаточные для отражения любой пехотной атаки пять пуль на метр фронта в минуту. Германия произвела в десятки раз больше пулемётов, чем Россия. Даже Австрия (в основном — Чехия, входившая тогда в её состав) превзошла по пулемётам куда более обширную и могучую противницу. Нам пришлось заказывать пулемёты за границей — прежде всего в СГА. Да и не только пулемёты: винтовок нам тоже не хватало.

Американская военная промышленность расцвела прежде всего на почве российского золота. 

Правда, в ходе Первой Мировой стрелковое оружие заказывала в СГА и Британская империя — БИ. Но у неё есть оправдание. С давних пор её главной ударной силой был флот. Втягиваться в сухопутные сражения она не рассчитывала, предпочитая втягивать на свою сторону другие державы. Ещё в начале XIX века говорили: англичане так ненавидят Наполеона Карловича Бонапарта, что готовы воевать с ним до последнего русского солдата. Соответственно и стрелковое оружие в БИ производилось в основном на экспорт для слаборазвитых стран и в соответствующих количествах. Когда же пришлось воевать собственноручно, промышленность отстала от скорости мобилизации. 

С более сложными видами боевой техники дело обстояло ещё хуже. Например, авиастроение в какой-то мере удалось освоить, а вот производство своих авиамоторов мы таки не смогли запустить (за всю историю РИ — несколько сот экземпляров).

Легендарный «Илья Муромец» Игоря Ивановича Сикорского до войны летал на немецких моторах. Когда же война прекратила их приток, пришлось ставить американские, английские, французские — что удавалось добыть (с большим трудом: союзники, как и немцы, производили самолёты многими тысячами, и для них моторы тоже были дефицитом). Поэтому те же немцы выпустили в десятки раз больше самолётов, чем мы. 

В чём же причина столь провального состояния промышленности, развивавшейся наивысшими в мире темпами, да и по многим абсолютным показателям вроде бы пребывающей на передовых позициях? 

На мой взгляд, ключевую роль сыграл источник российских успехов — щедрый поток иностранных инвестиций.

По этому показателю РИ была на одном из лучших в мире мест — чуть ли не на первом среди самостоятельных государств: колонии, куда иной раз вкладывали средства, добытые из других колоний, естественно, не в счёт. Понятно, на золотых дрожжах промышленность росла, как тесто. И выпечка оказалась такой же рыхлой. 

Всем нужны потребители, но никому не нужны конкуренты. Иностранцы вкладывали деньги прицельно — не просто туда, где ожидалась скорейшая прибыль, а туда, где производство дополняло собственные возможности, но никак не могло их заменить. 

Так, добыча сырья приносила иностранцам — Нобелям, Ротшильдам, Хъюзу (в его честь назван город Юзовка — нынешний Донецк) — громадные деньги, а заодно и обеспечивала экспорт на условиях, выгодных для иностранных же предприятий, пользующихся этим сырьём. Иностранцы охотно инвестировали в производства — но только те, что не имели западных аналогов. Например, Нобели производили нефтеналивные суда, двигатели Дизеля (то и другое было полезно для их нефтяного экспорта). 

Транспортная система, также развитая с активным участием иностранцев, оказалась не менее перекошена.

Так, французы вложили колоссальные деньги — порядка полутысячи–тысячи тонн золота — в железные дороги — но только направленные в широтном направлении, от западной границы России примерно до Дона и Волги. Они хотели ускорить переброску русских войск на фронт грядущей — неизбежной, как признавали почти все военные специалисты ещё в конце XIX века — Мировой войны: Россия, нафаршированная французским золотом, как гусь яблоками, разорвала все прежние соглашения о взаимоотношениях с Германией и вступила в союз с Францией.

Правда, довести российскую дорожную сеть до нужной французам плотности не удалось.

Даже к началу Второй Мировой войны эта плотность к востоку от линии Кёрзона была втрое меньше, чем к западу от неё же, а плечо подвоза — средняя длина перевозки войск и военных грузов — втрое больше.

Эта разница гарантировала невозможность опережения нами немцев в развёртывании.

И в 1914-м, и в 1941-м последствия были для нас тяжелейшие — поражение значительной части войск, уже находящихся вблизи границы.

Но всё же французы действительно старались обеспечить себе нашу военную помощь. Старались так, что после революции нам пришлось строить в европейской части страны куда больше железных дорог в меридиональном направлении, нежели уже было построено — без них российская промышленность с громадным трудом обменивалась продукцией, проводя значительную часть грузоперевозок через единственный московский узел. Так что эта громадная по тому времени французская инвестиция никоим образом не способствовала развитию российского хозяйства. 

Кстати о линии Кёрзона. Ещё в 1919-м тогдашний министр иностранных дел Великобритании Джордж Натаниэл Алфредович Кёрзон, пятый барон Скарсдэйл, первый — то есть удостоенный титула за собственные заслуги — маркиз Кедлстон, предложил провести границу между Польшей и Россией (тогда ещё никому, кроме польских и австрийских агитаторов, не могла придти в голову нелепая мысль отрицать принадлежность бело- и малороссов к русскому народу) по этническому принципу: чтобы в землях, примыкающих к границе с запада, более половины населения составляли поляки, а с востока — русские. Идею признали обе стороны. Но превратности Гражданской войны привели к тому, что в 1920-м граница пролегла куда восточнее. В 1939-м, когда польские власти бежали от германских войск за границу, не сообщив об этом официально, и тем самым прекратили формальное существование польской государственности (её уничтожает не только формальная безоговорочная капитуляция, как было в 1945-м с Германией и Японией, но и подобный молчаливый отказ от исполнения государственных обязанностей), Рижский договор 1920-го года оказался автоматически денонсирован, и СССР вышел на международно признанную границу, прочерченную Великобританией в 1919-м. Кстати, наличие этой границы делало ненужными какие бы то ни было предварительные переговоры с Германией о возможном разделе Польши. Германские войска отошли именно туда, куда им и следовало, а оперативный информационный обмен генеральных штабов СССР и Германии предотвратил почти все случайные столкновения. Да и граница, установленная переговорами 22–28-го сентября, прошла практически точно по линии Кёрзона. 

Возвращаясь к предвоенному развитию российского хозяйства, кратко подведу итог. В результате щедрых иностранных инвестиций в России действительно накопилось множество промышленных предприятий и объектов инфраструктуры. Но они — скорее всего, в полном соответствии с дальновидными намерениями самих инвесторов — так и не составили единой взаимодействующей и взаимоподдерживающейся системы. Скажем, станкостроение пребывало в зачаточном состоянии. Да и вообще большинство технологических цепочек, нужных для сколько-нибудь сложного производства, замыкалось через заграницу. При малейших зарубежных осложнениях значительная часть нашего производства оказывалась парализована. Так, кризис первых лет XX века сказался на РИ куда острее, чем на наших западноевропейских партнёрах. 

Вдобавок инвестируют не ради красивых глаз, а ради прибыли. Чем больше доля иностранных инвестиций в финансировании развития страны, тем больше доля доходов хозяйства, вывозимых за её пределы.

В пределе — когда всё развитие идёт на зарубежные деньги — в стране остаётся только зарплата местных наёмных работников (в основном — не самых высокооплачиваемых: хлебные места инвестор старается представить соотечественникам) да налоги с прибыли (обычно очень скромные: стоит их приподнять — инвестиционный климат объявляется неблагоприятным, и инвесторы идут в другие страны). Даже если часть прибыли реинвестируется на месте — то опять же в дела, поддерживающие и даже усиливающие перекос хозяйства в пользу зарубежья. 

У нас едва ли не с самого начала перестройки процветает теория благотворности зарубежных частных инвестиций и пагубности собственных государственных вложений в хозяйство.

Так, в середине 1980-х советское правительство намеревалось построить в Сибири большой комплекс химических производств, перерабатывающих местные нефть и газ в полимеры, куда более востребованные на советском и мировом рынке, чем топливо, и с существенно большей долей добавленной — то есть обеспечивающей занятость и активность собственных граждан — стоимости. В числе главных противников проекта оказался заведующий отделом экономики журнала «Коммунист» Егор Тимурович Гайдар. По его мнению, недопустимо тратить государственные деньги на развитие производства, не обеспечив надлежащее удовлетворение социальных потребностей граждан — вроде пособий женщинам с малолетними детьми. В результате срыва сходными приёмами нескольких подобных высокодоходных проектов СССР оказался вынужден погрязнуть в долгах, предоставив тем самым мощную точку опоры для зарубежного давления. В конце концов народное хозяйство оказалось развалено, и тому же Гайдару (и его коллегам в остальных 14 союзных и 4 непризнанных республиках) пришлось думать уже не о социальных пособиях, а о выживании значительной части сограждан. 

Кстати, научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Григорьевич Ясин ещё в 1989-м возглавил один из отделов Государственной комиссии по экономической реформе при совете министров СССР. Вдобавок он стал экономическим гуру Гайдара и большинства его подельников.

Последствия работы, идущей с опорой на его рекомендации, он сам 4-го мая на встрече со вверенными ему студентами описал очень выразительно: По оценкам эксперта, Россия сохранит свои позиции в мировой экономике между 50-м и 60-м местом по душевому ВВП. «Мы не участвуем в мировом соревновании и сохраняем тот уровень отсталости, который превращает нас в страну третьего сорта», — подчеркнул Ясин. Он констатировал, что Россия неконкурентоспособна на рынке труда на фоне Индии и Китая и проигрывает конкуренцию развитым странам по производительности труда в несколько раз. Думаю, такая самокритичность заслуживает соответствующего воздаяния — признания за Ясиным и его учениками роли указателей направления, прямо противоположного правильному. 

В частности, нам надлежит целенаправленно формировать единую структуру народного хозяйства, где предприятия и инфраструктурные объекты тесно взаимодействуют между собою, образуя самодостаточную, самоподдерживающуюся, саморазвивающуюся систему, нуждающуюся во всё более развитых, разумных и просвещённых гражданах. И делать это надлежит собственными усилиями, не надеясь на зарубежного доброго дядю.

Конечно, тут надо учитывать немало технических нюансов — в частности, выбор конкретных вариантов развития очень велик.

Но достаточное основание для самого решения о таком строительстве — то, что профессиональные либертарианцы вроде Ясина (или, скажем, ректора ВШЭ Ярослава Ивановича Кузьминова и его жены — по совместительству пока ещё министра экономического развития РФ — Эльвиры Сахипзадовны Набиуллиной) рекомендуют нам прямо противоположное.