Ленин и русские

Стало общим местом мнение, что Ленин недолюбливал русских, отдавая предпочтение тем из них, кто напоминал ему евреев. Горький писал о нем: "Я спросил: кажется мне это, или он действительно жалеет людей?". И Ленин ответил: "Умных — жалею. Умников мало у нас. Мы — народ, по преимуществу талантливый, но ленивого ума. Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови".
Ленин верил в близкую победу мировой революции, которая объединит если не все, то на первых порах передовые нации Европы и Америки, и делал все от него зависящее, чтобы пример революции в России стал для них максимально привлекательным. Но вот как это сделать?
Решение пришло неожиданно со стороны: в декабре 1917 г. в Харькове состоялся Первый Всеукраинский съезд Советов, провозгласивший Украину советской республикой. Следом за Украиной объявили себя советскими республиками Белоруссия, Эстония, неоккупированная немцами часть Латвии, Крым, Молдавия, город Баку, национальные районы Поволжья, Туркестан, большая часть Казахстана… Чтобы придать этому стихийному процессу советизации целенаправленный характер, Ленин направил на места своих соратников из числа «старой партийной гвардии»: Федора Сергеева (Артёма), Григория Петровского, Николая Скрыпника, Власа Чубаря и Александра Шлихтера на Украину, Мешади Азизбекова в Азербайджан, Александра Мясникова (Мясникяна) и Степана Шаумяна в Армению, Прокофия Джапаридзе (Алёшу), Филиппа Махарадзе, Григория Орджоникидзе (Серго) и Михаила (Миха) Цхакая в Грузию, Петра Стручку в Латвию, Винцаса Мицуявичюса-Капскауса в Литву, Алиби Джангильдина в Казахстан, Виктора Кингисеппа в Эстонию, Уллубия Буйнакского в Дагестан…
5 января 1918 г. в Петрограде началась работа избранного в ноябре 1917 г. Учредительного собрания. ВЦИК предложил ему принять написанную Лениным «Декларацию прав трудящихся и эксплуатируемого народа». По форме эта Декларация походила на французскую «Декларацию прав человека и гражданина» 1789 г. с ее лозунгом свободы, равенства и братства, но по сути шла дальше и ставила ближайшей целью уничтожение эксплуатации человеком человека, построение социализма и ликвидацию классов.
Учредительное собрание отказалось даже обсудить ленинскую Декларацию, и ВЦИК уже 6 января, спустя всего сутки со времени созыва, распустил Учредительное собрание. Вместо него Декларацию принял открывшийся 10 января 1918 г. Третий съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, к которому присоединился Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов. Так в январе 1918 г. возникло новое историческое образование – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР). В состав РСФСР вошли нынешние национальные республики и округа России, а также Туркестан. Параллельно возникла Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика (ЗСФСР), объединившая Азербайджан, Армению и Грузию. Не получила статуса ни республики, ни даже автономии одна лишь Россия. О самой многочисленной нации страны – русских попросту забыли.
Процесс образования автономий, а затем самостоятельных союзных республик не был одномоментным, - он растянулся на годы и десятилетия. С окончанием Гражданской войны и крушением надежд на скорую мировую революцию встал вопрос о более тесном государственном образовании, которое было бы в состоянии максимально полно удовлетворить все многообразие различных по национальному составу автономий и республик (опять же кроме русских). И вот тут-то дали о себе знать национальные амбиции, которые Ленин, несмотря на ухудшившееся состояние здоровья, поспешил погасить.
Сегодня может показаться странным, что не русский Ленин, а грузин Сталин первым осознал опасность, какую таят в себе национальные амбиции, которые он в свойственной ему прямолинейной манере назвал «социал-национализмом».
Амбиции эти имели в своей основе в общем-то банальнейшую причину – материальную. Национальные лидеры рассуждали просто: у нас-де самая богатая история, наш вклад в становление России самый выдающийся, а так как мы пострадали от царизма больше всех, то мы и должны получить самую большую долю компенсации. Состоявшийся в марте 1921 г. Х съезд РКП (б) подтвердил обоснованность таких амбиций. В «Истории Коммунистической партии Советского Союза», вышедшей несколькими массовыми тиражами в годы советской власти, читаем: «Х съезд принял постановление о ликвидации фактического неравенства народов. Их правовое неравенство было ликвидировано в первые дни Советской власти. Для ликвидации же фактического неравенства необходимо было в первую очередь создать в национальных районах промышленность. Это требовало немало времени и усилий пролетариата, усилий передовых народов страны, их бескорыстной помощи отставшим братским народам. Съезд признал необходимым помочь им развить и укрепить у себя советскую государственность, действующие на родном языке органы власти и управления хозяйством, суд, прессу, школу, театр и т.д., ускорить подготовку национальных кадров». На съезде говорилось и о необходимости сплочения советских республик, поскольку общие интересы – экономические, политические и оборонные – «повелительно диктуют государственный союз отдельных Советских республик, как единственный путь спасения от империалистической кабалы и национального гнета».
Какие конкретные формы примет будущий «государственный союз отдельных Советских республик», никто толком не знал, как не знал толком и того, что следует понимать под «национальным гнетом». Сталин настаивал на проведении в жизнь принципа автономий, как объединение равных с равными. Ленину была ближе модель государственного устройства бывшей царской России: сильная центральная политическая власть с густой сетью экономически развитых окраин, заселенных по преимуществу нерусскими народами, - такая модель государства могла вызвать симпатии других стран, находившихся не только в политической, но и экономической зависимости от развитых государств-метрополий. «Сейчас главное свое воздействие на международную революцию, - писал Ленин, - мы оказываем своей хозяйственной политикой. На это поприще борьба перенесена во всемирном масштабе. Решим мы эту задачу – и тогда мы выиграем в международном масштабе наверняка и окончательно».
Однако чем реальнее становилась перспектива создания нового государственного образования - Союза, тем откровенней проявлялись амбиции национальных лидеров.
Первой взбунтовалась Грузия. Лидер грузинских коммунистов Петр Мдивани заявил, что Грузия согласна войти в новый Союз прямо и непосредственно, а не через ЗСФСР. Орджоникидзе, возглавлявший Закавказский краевой комитет РКП (б), ответил, что никаких поблажек Мдивани и его группе делать не намерен и что Грузия войдет в состав Союза только через Закавказскую Федерацию как равная среди равных. Возникла ссора. Кто-то в пылу полемики оскорбил Орджоникидзе. Тот, не утруждая себя аргументами, избил обидчика. Мдивани созвал ЦК КП Грузии и составил коллективную жалобу на Орджоникидзе, которую тут же направил телеграфом в Москву. Ленин немедленно снарядил в Грузию комиссию во главе с Дзержинским, чтобы та на месте разобралась в существе конфликта.
12 декабря 1922 г. Дзержинский вернулся в Москву и сразу направился в подмосковные Горки, откуда Ленин из-за обострившейся болезни уже не выезжал. Выслушав Дзержинского, Ленин обвинил во всем Сталина, как генерального секретаря ЦК партии, и Орджоникидзе с Дзержинским, поскольку те, вместо того, чтобы бороться с «великодержавным шовинизмом» как партийные руководители «ранее господствующей нации», не проявили должной гибкости (Ленина не смутило то обстоятельство, что двое из партийных руководителей «ранее господствующей нации» - Сталин и Орджоникидзе были грузинами, а третий - Дзержинский поляком).

30 декабря 1922 г. в Москве, в переполненном Большом театре, Украина, Белоруссия, Федерация Закавказских республик и РСФСР подписали договор о создании Союза Советских Социалистических Республик – СССР. Зал взорвался аплодисментами. На карте мира появилось новое государство.
В тот же день Ленин, которому врачи предписали постельный режим, диктовал своему секретарю Лидии Фотиевой: «…Из того, что сообщил Дзержинский, я мог вынести только самые большие опасения. Если дело дошло до того, что Орджоникидзе мог зарваться до применения физического насилия, то можно себе представить, в какое болото мы слетели. Видимо, вся эта затея “автономизации” в корне была неверна и несвоевременна…»
Говорить Ленину было трудно. Жар стеснял дыхание. Мысли наслаивались одна на другую. Чувства, одно горестнее другого, мешали сосредоточиться на главном. Он продолжал:
«Говорят, что требовалось единство аппарата. Но откуда исходили эти уверения? Не от того ли самого российского аппарата, который заимствован нами от царизма и только чуть-чуть подмазан советским мирром?..»
Перечитывая сегодня работу Ленина «К вопросу о национальностях или об “автономизации”», ловишь себя на мысли, что вождь революции остро переживал вынужденный отход от марксизма, что создать новый государственный аппарат на месте старого, разрушенного, ему, по сути дела, не удалось, а замена прежних министерств на народные комиссариаты (наркоматы, возникшие еще при Временном правительстве) не изменила природы власти, и власть эта пучилась на глазах, все более и более разрасталась и оттого становилась все менее эффективной.
Он продолжал диктовать:
«Несомненно, что следовало бы подождать с этой затеей (с образованием СССР. - В. М.) до тех пор, пока мы могли бы сказать, что ручаемся за свой аппарат, как за свой. А сейчас мы должны по совести сказать обратное, что мы называем своим аппаратом, который на самом деле еще чужд нам и представляет из себя буржуазную и царскую мешанину, переделать которую в пять лет при отсутствии помощи от других стран и при преобладании “занятий” военных и борьбы с голодом не было никакой возможности…»
Ленин все более распалялся и распалил себя до такой степени, что почувствовал необходимость срочно найти виновника всех бед, обрушившихся на страну и на него лично. Но так как с очевидными врагами было покончено в ходе Гражданской войны и иностранной военной интервенции, Ленин ткнул пальцем наугад и – угодил в русский народ.
«При таких условиях очень естественно, - продолжал он, - что “свобода выхода из союза”, которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом мире шовинистической великорусской швали, как муха в молоке…»
Выплеснув накопившийся гнев, Ленин успокоился, попытался представить себе, как именно выглядит «великоросс-шовинист», «подлец и насильник», явленный в «типичном русском бюрократе», и перед его мысленным взором вырисовались сразу три образа, - все те же Сталин, Дзержинский, Орджоникидзе:
«Я думаю, что тут сыграли свою роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого “социал-национализма”. Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль.
Я боюсь также, что тов. Дзержинский, который ездил на Кавказ рассматривать дело о “преступлении” этих “социал-националов”, отличился тут тоже только своим истинно русским настроением (известно, что обрусевшие инородцы часто пересаливают по части истинно русского настроения) и что беспристрастие всей его комиссии достаточно характеризуется рукоприкладством Орджоникидзе…»
На следующий день, 31 декабря, когда Москва, а вместе с Москвой вся страна ликовали по поводу создания СССР, Ленин вернулся к тому, о чем говорил накануне, чтобы расставить точки над всеми «i»:
«…Никуда не годится абстрактная постановка вопроса о национализме вообще. Необходимо отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетаемой, национализм большой нации и национализм нации маленькой…"
Невероятно, но Ленин не понимал, что недопустимо разделять "национализм большой нации" и "национализм нации маленькой". Любой национализм отвратителен - будь то национализм русский, грузинский, татарский, еврейский, чеченский, какой бы то ни было еще. В жертву национализму приносятся не те, кто разжигает национальную рознь (а это, как правило, политики и, увы, интеллигенты), а ни в чем не повинные люди, своей кровью и жизнями оплачивающие безумие националистов.
"Поэтому интернационализм, - продолжал диктовать Ленин, - со стороны угнетающей или так называемой “великой” нации (хотя великой только своими насилиями, великой только тем, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически.
…Нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством “великодержавной” нации».
Обвинив «великодержавную» нацию – русских – во всех смертных грехах, больше к русскому вопросу Ленин не вернется, а через год с небольшим его не станет. Но главная его мысль, - мысль о том, что русские должны «возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством “великодержавной” нации», - не только была подхвачена его ближашими соратниками, но и доведена до абсурда. К несомненно абсурдному я отношу требование наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского, с которым он обратился к академикам в 1925 г., когда в стране отмечался 200-летний юбилей Академии наук. Это обращение содержало требование «скорейшей отмены русского языка» и замены его неким универсальным «языком мирового пролетариата»: «Давно уже пора осветить один из самых настоятельных и неотложных вопросов нашей современности: вопрос о единстве мирового письма и единстве мирового языка».
К Ленину и его соратникам с полным основанием можно отнести слова Руссо, которыми тот охарактеризовал деятельность Петра I: «Он хотел сразу создать немцев, англичан, тогда как следовало, прежде всего, создавать русских…» С этой важнейшей задачей ни вождь революции, ни его соратники не справились. Более того, поставив русских в неравное положение с другими нациями, они заложили под Советский Союз бомбу замедленного действия, которая взорвалась в 1991 г. серией Деклараций союзных и автономных республик о государственном суверенитете с последующей отменой русского языка в бывших союзных республиках, который если кто еще и помнит сегодня, так это сами русские, оказавшиеся «за рубежом», не покидая своего отечества, да старики и старухи из числа местных жителей, чья жизнь проходила в СССР.