Из юности (отрывок)

Андрей слыл довольно эрудированным. Имел быстрый ум, неплохо ориентировался в истории, литературе, имел собственное отчетливое представление о ходе мировой истории, о человеческих взаимоотношениях. В общежитском времяпровождении за пивом, преферансом или просто на чайных посиделках, когда неспешные бытовые разговоры перерастали в дискуссии на глобальные темы, высказывая свое видение проблемы, он всегда разбавлял корректные логические суждения умеренной долей скепсиса и иронии, ненавязчиво намекая на относительность своей, да и любой другой позиции, - не подавлял оппонента. Это нравилось оппонентам, кроме тупо-категоричных, но с такими дискуссии не затягивали. Отмечая стройность его логики и широту эрудиции, они не ощущали его превосходства. Кроме того, иронией он старался подавить собственную природную стеснительность, столь свойственную жителям, крохотных городков, затерянных в бездорожной России, мухосрансков, как любят называть их столичные снобы. Бесхитростный, с обостренным чувством справедливости, и в то же время отзывчивый на хохмы, компаниях он был желанным.                                                                  

Андрей чувствовал свою незаурядность и тем более удивлялся своим неуспехам в отношениях со слабым полом: «Умен, неплохо сложен… Лицом?! Ну... не красавец конечно, но и..., не урод же, хорошее чувство юмора... Чего им еще нужно?!»

С ранней юности он часто влюблялся, но объекты его любви, хорошенькие девочки, ни в коем случае не могли быть объектом сексуальных притязаний. Это было нечто романтически-идеальное, как нежные, не прочные фантастические цветы, прикосновение к которым недопустимо. А сексуальные игры с девчонками, не вызывающими романтического интереса, это так - ни к чему не обязывающее, постыдное занятие, вынуждаемое нестерпимым желанием. К восемнадцати годам весь его сексуальный опыт состоял из нескольких эпизодов, заканчивавшихся лишь мокрыми трусами и оставлявших чувство досады и стыда.

Любовь и секс несовместимы!                                                   

Не сразу освободился он от этой абсурдной сентенции взращенной пионерско-школьным воспитанием и архаичным бытием глухого "мухосранска". Но и освободившись, все равно к нему не приходило то состояние, те слова, когда уступают, когда все решается, как это получается у других.

 Конечно же, он не афишировал свою девственность. В мальчишеских компаниях, когда заводились разговоры о любовных похождениях, Андрей чаще молчал. Его молчание истолковывалось, как признак опытности. К тому же, слушая рассказы прыщавых юнцов о любовных подвигах, он догадывался, что у большинства из них сексуальный опыт примерно такой же, как и у него, и нередко подкалывал их ироническими замечаниями, что еще больше укрепляло его авторитет опытного мужчины.                                  

Он уже достаточно освоился в столице: знакомые и друзья, празднества, вечеринки по случаю, просто пьянки и бывало уединение, до предела фривольные высказывания, откровенный призыв, последний шаг и... нет, не то, - желание сталкивается со страхами и неприязнью, обволакивает апатия... и все как прежде - досада, стыд. И не встретилась ему та опытная, понимающая (он был уверен, что именно так произойдет с ним), легко и мягко посвящающая.                                                                 

Произошло это на пятом курсе. Она училась в параллельной группе, аккуратненькая, умненькая, не красавица, но этим она ничуть не тяготилась и становиться в ряд страдающих дурнушек совсем не собиралась - была искренне жизнерадостна и раскованна.                                   

Обстоятельства банальны - у него и у нее совпали темы курсовых  проектов. Они часто сталкивались на консультациях, в библиотеке, потом, как бы нечаянно, в чертежном зале их кульманы оказались рядом... Общаться им было легко, интересно. За рутинной чертежной работой они много говорили не только о конструкциях и расчетах, но обсуждали, между делом, бытовые и мировые проблемы, без напряжения погружались в темы, которые считаются щекотливыми, где полно недомолвок и эвфемизмов.                                                             

 Курсовые защищены, причина для общения исчезла, но желание общаться осталось. Желание есть, причину выдумать несложно. Решили вместе готовиться к зачетам.   

 Ситуация подоспела - в пустой общежитской комнате (соседи предусмотрительно исчезли - то ли по делам, то ли из мужской солидарности) их головы слишком близко склонились над конспектом по автоматике, он ощутил щекотанье ее волос, ее запах, она в полголоса бубнила что то о голономных системах. Он мягко прикоснулся губами к ее щеке, не переставая бубнить, она прислонилась к нему. Осторожными, как бы нечаянными движениями, они прижимались друг к другу плотнее и плотнее. Огромный продолжительный поцелуй, ладонь заскользила по ее телу, наполнилась нежно упругой грудью, опустилась ниже, проникла под кофточку... "Ну вот, все кончилось, - она, отстраняясь, уперлась руками ему в грудь. - Все испортил". "Ничего не кончилось, только начинается", - криво улыбаясь, хрипло выговорил он и попытался силой прижать ее к себе. Она жестко отстранилась: "Андрюша, не надо... Давай лучше учить"... Ну, какая может быть учеба? Некоторое время они бессмысленно  смотрели в конспект. Он снова попытался обнять ее, она отстранилась с легким раздражением. "Ну, хватит, учить или"... "Что или...?" - не расставаясь с надеждой, перебил  Андрей... "Или не учить", - она невольно улыбнулась. "Вот в чем вопрос"?! - подхватил он с картинным глубокомыслием. Оба рассмеялись. "Конечно, не учить, какая на фиг учеба", - сквозь смех выговорил Андрей. "Нет, Андрюша, нет, ничего не выйдет", - она смеялась и грозила пальчиком.

Напряжение исчезло. Они пили чай, много говорили, конечно, не об автоматике. Она вывела, что теперь им вместе заниматься нельзя. Андрей нетвердо возражал, что может быть в библиотеке... Она печально улыбалась и качала головой, - «Нельзя». Обоим не хотелось расставаться.                            

Он проводил ее до самого дома, на другой конец города. В подъезде она потянулась к нему, целомудренно поцеловала в губы, - "Прощай", - оттолкнула и юркнула в подоспевший лифт.                                          

Через две недели, в разгар сессии, выходя из аудитории, после очередного экзамена, Андрей столкнулся с ней в коридорной толчее. Она кивнула, улыбнулась, поинтересовалась успехами и, совершенно неожиданно, попросила помочь разобраться со спец. технологией - послезавтра экзамен, а она ни бум-бум... Андрей смутился - она была сильная студентка, известная отличница и, конечно же, ни в какой помощи не нуждалась. «Сегодня не получится, будут обмывать экзамен», - промямлил он. «Приезжай ко мне, там нам никто не помешает... позвони часиков... после шести, не раньше. Договорились»?  Андрей кивнул. «Пока», - и торопливо, не оборачиваясь, пошла по коридору.                           

В общежитии была мужская компания. Эйфория после сданного экзамена (до следующего экзамена четыре дня), владеющая компанией, не затягивала Андрея, он автоматически пил, закусывал, шутил и часто поглядывал на часы. Ровно в шесть побежал звонить. После первого же гудка трубка ответила ее голосом: «Андрей! ну что так долго»? «Так ты же сказала после шести». «Ой, мало ли что я сказала... Приезжай скорей». Трубка отсутствующе загудела.

Ехать на метро с пересадкой до конечной, а там еще на автобусе - часа полтора.

Андрей влетел в комнату:                                         

- Ребята, трояк до стипендии, срочно, на такси...                  

Удивление и разочарование быстролетно отразились на лицах - без Андрея тонус застолья сильно понижался. Компания загудела:            

- Ну, ты даешь! Тут еще больше бутылки...                           

- На кого ты нас променял?                                         

- Быстрей, некогда, меня ждут. - Андрей перед зеркалом торопливо заматывал шарф.                                                              

- Хо, трояк, - два литра гамзы...                                       

- Так моя доля вам достанется.                                    

- Держи, еще и на портвешок должно хватить. – Костя (самый близкий друг) протянул пять рублей, подмигнул. - Удачи.                                           

Костя недавно женился и у него, почему-то стали водиться карманные деньги.                                                               

- Если красавица на х… бросается, будь осторожен - триппер возможен, - прохихикал один остряк, член студсовета и известный циник.     

- Ну, ты... Осторожней… - Андрей недобрым взглядом осадил остряка.        

Через полчаса он был около ее дома. У подъезда замешкался: «Может, действительно, купить бутылку портвейна...? Нет, глупо - надо шампанское, цветы, фрукты, шоколад... И к тому же я иду заниматься». Оправдавшись, больше не мешкая, не дожидаясь лифта, взлетел на седьмой этаж. Едва прикоснулся к кнопке звонка, дверь тут же распахнулась.    

Мягкий свет от матового плафона на потолке наполнял прихожую.

Она была в аккуратненьком красном фланелевом халатике. «Я загадала, - если ты приедешь больше чем через час, то мы будем изучать электроискровые станки»... «Хм, интересно, а если раньше? - Андрей повесил пальто и стаскивал сапоги. - Лазерные или электрохимические»? Она дождалась пока он снимет пальто, подошла и всем телом плотно прильнула к нему. «Милый, мой милый». У Андрея перехватило дыхание - под халатом у нее ничего не было. Она повлекла его в комнату. Темноту разбавлял неяркий свет торшера у распахнутой тахты. Она снова прильнула к нему. Андрей распахнул халат. Боже, какое все нежное, мягко-упругое - он целовал шею, груди, тверденькие соски, ладони ненасытно скользили по гладкой коже крутых изгибов, задерживались на треугольничке мягких волос и снова жадно гладили... «Милый, мой милый. Милый»... шептала она сквозь, прерываемое сладостными спазмами, дыхание, ладонями крепко прижимая его голову к своей груди. Андрей скинул свитер, стал торопливо расстегивать пуговицы на рубашке, на брюках, одновременно стараясь не отрываться от ее тела, она стала помогать ему, тоже торопливо и неловко, их руки переплетались, мешали... Он ногой отпихнул ком одежды, и они неуклюже повалились на тахту, тела плотно прижались, стараясь каждой клеточкой ощутить друг друга...                                                 

Торопливость и отсутствие практического опыта сыграли свою злую шутку – Андрей изо всех сил напрягся, пытаясь не допустить кульминации, не сдержал, стремительно отпрянул, скатившись на пол, сжался содрогаясь. «Что...? Что случилось...? Тебе больно»? - она привстала, недоуменно потянулась к нему рукой. «Подожди... мне надо в ванную», - хрипло прошептал он, отстраняясь, торопливо выдернул из кома одежды трусы и, прикрываясь, сгорбленно выбежал из комнаты.                           

Он сидел на краю ванны, тупо смотрел на льющуюся воду и беззвучно ругался...

Слышно было, как она прошла на кухню, звякнула посуда, проскрипела дверца шкафа... донесся ее голос: «Ты скоро…»?  «Сейчас» - буркнул он. Глубоко вздохнул, посмотрел в зеркало и вышел.                                            

Она стояла в дверях кухни. Халат плотно затянут, на лице полуулыбка: упрек ли, снисхождение ли..., а может насмешка?                                               

«Оденься, я кофе приготовила», - она отвернулась. «Подожди, - Андрей схватил ее за руку. - Подожди, подожди...» Притянул к себе, она безразлично подалась, слабо обхватила руками. Распахнул халат.        

Сейчас он действовал целеустремленно, грубо, с уверенностью дикого самца, она не мешала, пугливо покоряясь этому первобытному порыву, жестко прижал к стене... она затрепетала, вскрикнула… Он ничего не слышал, крепко сжимал ее...                                                       

Все кончилось. Толчки сердца стали затихать. Неосмысленное, дремучее торжество стало сменяться тревогой, - ее голова была откинута, глаза закрыты, нижняя губа прикушена, с лица медленно спадало напряжение. Она открыла глаза, оттолкнула его...

«Кровь…» - она всхлипнула.

В коридорном полумраке Андрей увидел темную струйку на белой ноге, капельки слез на щеках... Всхлипнув, она проскочила в ванную.

Долго шипел душ. Потом тишина с мягкими шорохами. Андрей, опустошенный, переминался в коридоре... Ласково позвал ее. Она вышла причесанная, аккуратненькая, коротко хохотнула: «Ой, какой испуганный...! Помойся». Валентин смущенно прикрылся и прошел в ванную.                                                       

На столике стоял графинчик с коньяком, рюмки, бумажные салфетки, в плетеной тарелке маленькие бутерброды из мягкого белого хлеба с маслом и тоненькими ломтиками сыра, в вазочке вафельные шоколадные пирожные. Все было изящно, аккуратно.                                              

Родители с сестрой и племянником уехали на свадьбу за город и будут не раньше завтрашнего полудня, она осталась... - из-за сессии. Она много говорила, старательно шутила: - «Больше не будет больно... это первый раз... А, испугался?! не бойся, ты свободен... и я свободна, - освободилась от девичьей драгоценности... Пора, пока она не стала бременем...» Андрей согласно кивал.                           

Андрей прислушивался к своему состоянию: снисходительная уверенность (тут он чувствовал фальшь, но ничего не мог поделать), усталое блаженство (этому способствовал коньяк и вкусные бутерброды, он поглощал их, сдерживая жадность), ничего особенного. Где-то глубоко, глубоко едва проклюнулось неопределенное, неясное тревожное чувство, оно разрасталось, становилось более определенным, он принимал его с тоской, как фатальную неизбежность. «А она ничего..., хорошие родители..., прописка...» - успокаивал себя Андрей. Рисовались картины пресного семейного благополучия, достатка, довольства.

«Если что? - он посмотрел на ее живот - я твой...» Она мягко (может благодарно) улыбнулась: "Не волнуйся, этого не будет..."  Они проговорили до утра.                                                                                                              

 До конца сессии они не виделись, по телефону она отвечала, что занята: то важные семейные дела, то экзамены. На каникулы Андрей уехал в свой городок к родителям. Вернулся на два дня раньше, что бы пожить в комнате одному. Немедленно позвонил ей (теперь то у нее не должно быть важных дел - каникулы), - она отдыхала на лыжной турбазе. Неприятно защемило внутри. Конечно, с ней интересно, легко, но главного то, основного то чувства нет. И все-таки, все-таки... - зубной болью ныло мужское самолюбие.                                                     

 Два дня тоскливого безделья. Позвонил со смиреной надеждой, заготовив умные саркастические фразы... "Ан-дрю-шень-ка! Как я соскучилась"... - неподдельная, огромная радость ее голоса окатила Андрея.            

 Это был незабываемый день, к счастью пятикурсники не спешили возвращаться с каникул - комната была свободна. Она вошла с морозной свежестью, в хорошенькой шубке, жизнерадостная, немного смущенная и от этого еще более желанная.                                              

Шампанское, шпроты, лимон, плитка шоколада, на большее у Андрея не хватило фантазии, да и с деньгами хронически туго, и много, много секса, - только сначала чуть-чуть стыдливой стеснительности, а потом!... - они спешили угодить друг другу, угадывая малейший намек желания, с тающей осторожностью, со смелеющим бесстыдством высвобождались фантазии... Андрей был уверен и неутомим...                            

Больше таких дней не было, навалилась учеба - последний семестр, дипломный проект, свободного времени мало. Встречались они не часто - не часто была свободна комната в общежитии, да и она стеснялась ходить в общежитие, и уж совсем редко была свободна ее квартира.                      

Они тщательно скрывали свою связь, Андрей доверился только Косте. Ходили в кино, в кафе, на вечеринках не демонстрировали свою близость - держались как хорошие знакомые и, при малейшей возможности, занимались сексом. Весной для этого годились глухой уголок парка и темный подъезд, а однажды, даже, свободная аудитория.                        

 Постепенно их отношения становились обыденными, привычными, нет, они не пресытились, поскольку виделись редко (может, благодаря этому ни разу не поссорились). Андрей уже не испытывал трепета жадной радости секса, а общение без физической близости постепенно переставало быть интересным - он стал замечать в ней больше скучного бытового прагматизма, общих точек соприкосновения оказалось не так уж много.

Андрей и не думал об измене или прекращении отношений - где-то глубоко, в подсознании сидящем, видимо, генетически вложенном, кодексе, на первом месте стояли пункты: не предай, не обмани, не обидь. Конечно, обстоятельства влияли, жизнь вносила поправки, юношеская категоричность постепенно размывалась, кодекс постепенно утрачивал жесткость, но эти понятия оставались незыблемыми.                     

Прошло распределение, Андрей по выбору распределился в далекий город, хотя, неожиданно, представилась возможность остаться на кафедре.                                                                    

Они сидели в кафе. Денег у Андрея едва хватило на две порции мороженного. Она взяла бутылку вина, пила наравне с ним (обычно она только пригубляла), много, не впопад, говорила: то о картинах  Дали, то о вишневой настойке, которую делает отец на даче... и часто взглядывала на Андрея глазами потерявшегося щенка. Андрей натянуто поддерживал разговор, много курил и старательно избегал ее взглядов, сосредотачиваясь, то на стакане с вином, то на вазочке с мороженным.    

Темнело. Андрей небрежно предложил прогуляться в парк, она печально улыбнулась, покачала головой. Андрей изобразил гримасу разочарования. «Извини... Ну... нельзя мне... больные дни». При всем своем простодушии, он понял эту женскую ложь. Вздохнул: «Нет, так нет».

На остановке она проворно вскочила в троллейбус, рукой остановила Андрея: «Провожать не надо»... Двери захлопнулись, троллейбус тронулся. Он смотрел вслед - она, не оборачиваясь, проходила по салону.     

Предзащитная кутерьма, потом защита.

Увиделись в ресторане, на банкете. Она выглядела очень эффектно: длиннополое, темно-зеленое платье с большим декольте, ожерелье из блестящих камней под цвет платья, сережки с такими же камнями. Запрограммированное веселье выплескивалось из нее: много танцевала, поздравляла и целовала всех без разбору, пила на брудершафт, равнодушно весело, наспех, поздравила и поцеловала Андрея, и тут же побежала танцевать с парнем из своей группы. Андрей наблюдал за ней сначала со снисходительным довольством, потом появилось чувство неловкости за нее, стало нарастать раздражение - она исчезала, появля-лась, парни наперебой приглашали ее, она кокетничала, повизгивала, хохотала... Во время танца Андрей прижал ее и шепнул, что неплохо бы прогуляться, банкет уже надоел, - превращается в пьянку. Она отстранилась, посмотрела на Андрея широко распахнутыми глазами, на лице нарисовалась медленная издевательски торжествующая улыбка: «Ты что! Андрюшенька, тут так весело...»                                        

«Дура... ну дура, бл...» - мысленно ругался Андрей. Он подошел к сдвинутым столам, за которыми сидели общежитские приятели и Костя с женой. «Костя такой парень, такой хохмач, и женился... тоже... на такой дуре».                                                          

- Вы позволите с вами напиться, - Андрей сел за стол.           

- Никаких препятствий. Пожалте, сударь, - Костя подставил рюмку и потянулся с бутылкой водки.                                           

- Э, не-не-не, - Андрей отодвинул рюмку, подставил фужер. Костя взглянул на Андрея.                                                

- Ого, как тебя... Да не переживай..., этот Малевский тот еще иезуит... Он думал, что ты на кафедре остаешься, вот и готовил тебе репутацию. На первой кафедре такое кубло собралось..., правильно сделал, что ты не остался. - Он поднял рюмку. - Ну, будем.                                

Андрей выпил. "Чуткий мужик, Костя". Конечно этот инцидент на защите, когда, не вовремя заданный, крохотный вопросик, едва не торпедировал защиту, здорово и надолго испортил Андрею настроение, но Костя прекрасно понял истинную причину мрачности Андрея и сейчас, перед всеми, пытался все свалить на этот инцидент. Впрочем, никто не лез с утешениями, (вот уж чего меньше всего желал Андрей), так - короткое дежурное сочувствие. Только Ленка, жена Кости, повернула свое всегда  строгое лицо на Андрея, в змеиных глазах пылал жар нестерпимого любопытства. 

Он все реже и реже глазами вылавливал Ее из толпы и целеустремленно напивался.

Больше он Ее не видел. Через два дня уехал со стройотрядом на север, потом недолго погостил у родителей и отбыл на место распределения.

Много времени спустя, на одной из встреч выпускников, вспоминая выпускной бал рассказывали, что в тот вечер видели Ее, взахлеб рыдающей, в дамской комнате.