Генерал Карбышев: "Мои убеждения не выпадают вместе с зубами..."

Свидетельство майора канадской армии С. де Сент-Клера:

 «Я в числе 1000 человек пленных с завода Хейнкель был отправлен в лагерь уничтожения Маутхаузен, в этой команде был генерал Карбышев и еще несколько советских офицеров. По прибытии целый день пробыли на морозе. Вечером для всех был устроен холодный душ, а после этого в одних рубашках и колодках построили на плацу и продержали до 6 часов утра. Из 1000 человек, прибывших в Маутхаузен, умерли 480 человек. Умер и генерал Дмитрий Карбышев».

Ему предлагали освобождение из лагеря, переезд на частную квартиру, полную материальную обеспеченность, доступ во все библиотеки и книгохранилища Германии и возможность заниматься военно-инженерным делом... Ознакомившись с условиями "сотрудничества", Карбышев ответил: "Мои убеждения не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе. Я солдат и остаюсь верен своему долгу. А он запрещает мне работать на ту страну, которая находится в состоянии войны с моей Родиной".

В 90-е годы, когда началось «развенчивание» всех героев советской эпохи, досталось и генералу Карбышеву, казненному в 1945-м году фашистами в одном из самых страшных лагерей смерти, но отказавшегося, несмотря на долгие уговоры, сотрудничать с фашистами. Писали одно и то же: мифический образ и т.п.

Но я о другом. Мне, первокурснице журфака МГУ, выпала честь побеседовать со вдовой генерала Карбышева. Было это так. Нашей группе досталось выпускать факультетскую газету «Журналист» аккурат к 9 мая. Я получила задание встретиться со вдовой героя.  Из беседы с ней вышел один из моих первых опусов. Наивный, конечно, но искренний. Вот он.

«На двери квартиры, оставленной им в июне 1941 года, до сих пор висит табличка: «Дм.Мих.Карбышев». Все другие в доме несколько лет назад поменяли. Но эта осталась…

За серой, узенькой дверью живет его семья, живет большая память о нем.

…Седые вьющиеся волосы собраны на затылке в густой узел. Большие грустные глаза. Голос этой женщины тих. Не только потому, что дают знать о себе годы. Он тих, потому что трудно говорить о муже, если он не вернулся с войны и если все напоминает о нем ежедневно, ежечасно, каждое мгновение.

…Окна в квартире распахнуты настежь. По комнатам гуляет майский ветер, дружески тормошит оконные портьеры, создает в квартире атмосферу раскованности.

Лидия Васильевна рассказывает:

- У Дмитрия Михайловича была удивительная способность понимать жажду свободы у людей, а также у всего живого. В нашей квартире всегда жили какие-то птички или собаки, которых приводила в дом Ляля (дочь - ЛГ). Птички жили свободно. На мои уговоры посадить их в клетку Дмитрий Михайлович неизменно отвечал: «Что ты, мать, - ведь они живые!». На письменном столе в кабинете Дмитрия Михайловича, под лампой, спал большой, толстый кот. «Дика, он же тебе мешает. Ну почему ты его не прогонишь?» -«Ну-ну, мать! Посмотри, как он пригрелся под лампой, ему тут очень тепло». Вся квартира была как живой уголок. В ванне зачастую можно было увидеть рыбок: «Ты знаешь, мать, в аквариуме им тесно.

Пусть поплавают пока в ванне».

Любить до самозабвения свободу и потерять ее…

Пройдя через Замостье, Хаммельсбург, Нюрнбергскую тюрьму, Флоссенбург, Майданек, Ауствиц, Заксенхауз, Маутхаузен, Карбышев не изменил ни себе, ни Родине.

«Карбышев для работы на нашей стороне использован быть не может ввиду его фанатической зараженности духом большевизма» (шифровка в Берлин).

«Перевести в Маутхаузен. Применять самые строгие меры невзирая ни на старость, ни на чин» (ответ из Берлина).

«Карбышев останется Карбышевым» - его ответ.

А начиналось так…

Хаммельсбург – центр обработки и отбора пленных: бесконечные уговоры, пока еще уговоры… А дальше длинной вереницей потянулись, как страшные кошмары, лагеря смерти. Майданек, Ауствиц и венец мучений – Маутхаузен. Барак смертников, издевательства и почти никакой надежды. Но он слишком любил свободу, чтобы отказаться помочь другим обрести ее хотя бы даже ценой его собственной жизни.

- Именно потому, что хорошо знала его характер, я больше всего боялась плена для Дмитрия Михайловича. Всем в плену, особенно в концлагере, трудно, а с его характером…

Сколько пришлось пережить этой женщине! Пять лет неизвестности. Где он? Жив? Ранен? В плену? Нет, нет! Только не в плену! И все эти годы ничем не нарушавшаяся гладь молчания.

День победы – нет его. Возвращение пленных домой – нет его. Где?

И вдруг разорвалась тишина: погиб в плену. Приходили в квартиру на Смоленском бульваре разные люди: солдаты, генералы. Посыпались письма. В числе первых пришло из Омска:

«Нет предела моей радости и удовлетворению за Вас, за Вашу семью после того, когда я прочитал в газете о присвоении звания Героя Советского Союза Дмитрию Михайловичу. Я и сам в его лице потерял не меньше, чем родного отца. Его стойкость, бодрость духа, глубокая преданность Родине были для нас воздухом, пищей, жизнью», - писал Лидии Васильевне земляк Дмитрия Михайловича Александр Семенович Санин, который «встречался» с ним в Хаммельсбурге и Нюрнбергской тюрьме.

Письмо хранится вместе с дорогими реликвиями – фотографиями Дмитрия Михайловича. Лидия Васильевна достает и раскладывает на столе снимки, смотрит на них, качает головой: «Вот это осталось и еще цепочка от часов Дмитрия Михайловича, перчатки его, что привез один генерал и…».

Только ли вещи и фотографии? Разве его самого нет здесь? В этой комнате с распахнутыми окнами, в карбышевском характере детей – продолжении его самого? Старшая дочь Елена, прослужив более 20 лет, вышла в отставку подполковником. Сейчас ведет большую общественную работу, поддерживает переписку с пионерами ста школ, изучающими жизнь героя. Вторая дочь, Татьяна, окончив институт внешней торговли, работает в министерстве. Окончив тот же вуз, преподает в Финансовом институте сын Алексей.

…Закрываю дверь со старой табличкой «Дм.Мих.Карбышев». За ней не только память о нем, но и он сам. Живой с живыми… Да и разве только здесь?».