Предсказатель

— «Двадцать лет спустя». Лавры Дюма покоя не дают? — усмехнулся Иван Карлович, глядя на название рукописи. 
— Это набросок романа, своего рода антиутопия, концепт, так сказать. — Алексей заметно нервничал и казался возбужденным. — Я просто фантазировал, что может случится лет через двадцать. Сейчас вот 1990-й год, а как оно будет дальше, что нас ждет, например, в 2010? 
— Ну-с, вот мы и почитаем. Я, голубчик, знаете ли, с самого раннего мечтал стать редактором. И до сих пор страстно люблю читать всякие необычные сочинения. Не только по служебной надобности, а, так сказать, для души. Это раскрывает мне новые границы этого несовершенного мира, наводит на философские раздумья.. Так что, давайте посмотрим, какой из вас Нострадамус. — Иван Карлович надел очки и наугад открыл помятую тетрадку где-то в середине. — Я вслух зачитаю, чтобы и Евгений Васильевич прослушал. Так-с… 

…Особые изменения произойдут в духовной сфере, которая сама начнет трактоваться как отказ от заблуждений разума. Как будто само время изменит свой ход, прикидываясь лентой Мебиуса. Неверующие станут верующими, а верующие — неверующими. И каждый из них настолько возведет в абсолют свою картину мира, что будет отрицать все, что в нее не укладывается. Все будет подвергаться сомнению, не останется более ничего определенного. И само такое неверие, которое в сути своей есть вера, станет основой мировосприятия. Критичными станут считаться не те, кто сомневается в непроверенных фактах, а те, кто усомнится в проверенных. Скептиками прослывут не те, кто призывает проверять сомнительное, а те, кто отрицает уже давно доказанное. Мир вокруг обернется воображаемым воздушным замком, дрожащим на ветрах времени лишь по воле создавшего его демиурга. И кто-то найдет в Библии слова Иисуса: «пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы», и найдет в этом доказательство того, что свершилось пророчество. Бытие станет представляться непознаваемым, или познаваемым лишь эзотерическими практиками. Великая смута охватит умы. Люди, потерявшие последние ориентиры, будут все глубже погружаться в пучину веры, которая в сути своей станет агрессивным неверием во все, что противоречит самой этой вере… 

Иван Карлович поднял глаза и подозрительно прищурился, но ничего не сказал и перелистнул несколько страниц. 

…Наука будет умирать. Даже сами звания профессора и академика станут подозрительными. Люди будут считать, что воду можно положительно структурировать, рассказав ей что-нибудь доброе. Торговля гомеопатическими растворами печени утки возрастет в десятки раз. В школах начнет преподаваться религиозная картина мира. На улицах Москвы будут молиться толпы мусульман, а в пасху за куличами будут стоять многокилометровые очереди православных. Жрецы будут обрызгивать святой водой ракеты перед их стартом в космос, и ни одна ракета не полетит без иконы. Молебны об изгнании полевых мышей станут регулярной практикой помощи сельскому хозяйству. К молитвам о дожде будут призывать центральные газеты летом, а молитвы о снеге пройдут зимой. Будут тонуть освященные подводные лодки, а священники станут винить в этом жен моряков. Они также будут объяснять, что всеобщие молебны о прекращении засухи и пожаров не приводят к результатам только потому, что грешные женщины продолжают делать аборты. Под псалмы стоящих рядом служителей культа паства будет целовать разводы мочи на стенах клубов, принимая их за образы Христа, а Госдума будет обсуждать законопроекты по лицензированию колдунов. По радио будут выступать научные эксперты, объясняющие, почему алтайские йети отбирают еду у кузбасских медведей, а телевизионное шоу сантехника-целителя о пользе лечения мочой станет даже популярнее астрологических прогнозов, используемых в аналитике финансовых обозревателей… 

Отложив помятую тетрадку в сторону, Иван Карлович снял очки и невесело покачал головой, глядя на пациента. 
— Эх, батенька… А я уж думал вас выписывать.

Поторопился. Очень нездоровые у вас фантазии, голубчик, очень. Налицо больное воображение, ложные ассоциации, депрессия. Это ж надо такое напридумывать, что не может произойти никогда, даже в самом кошмарном сне. Что скажете, Евгений Васильевич? 
— Будущее представляется бесперспективным, жизнь — не имеющей смысла. — поддержал лечащий врач Смирнов. — И явная шизофазия в сочинениях прослеживается. Да и взгляните — выражение лица больного скорбное, печальное. Скажите, Алексей, щемящее чувство в области сердца ощущаете? 
— Нет. — сухо и безнадежно ответил Алексей. 
— Вот видите, и на вопросы отвечает односложно. Характерная клиническая картина. — согласно кивнул главврач психиатрической больницы Иван Карлович Земский. — Чувствуется гнетущее чувство безысходности, душевная боль. Полагаю, мы имеем дело с маниакально-депрессивным психозом в стадии перехода из состояния депрессии с бредом и ажитацией к маниакальной стадии. Тогда он еще и не такого понапишет. Сестра, вколите-ка больному аминазинчика три кубика и в шестую палату его! 

Эпилог.

Давно забытая жизнь вне больничных стен еще долгие месяцы пугала Алексея. Мир казался ему большой психбольницей, а больница, где он пробыл последние четверть века, наоборот, представлялась уголком спрятанного рая, последним прибежищем разумных, которые прятались в ней от захвативших все просторы сумасшедших. Поначалу это его сильно испугало — он решил, что все же болен, ибо мир вокруг так напоминал ему собственные видения двадцатилетней давности, что казался вымыслом. Тогда он воспользовался советом Сергея Львовича и отправился в монастырь. 

Насельник монастыря Пантелеймон принял Алексея задушевно. Ему была выделена отдельная келья, а сам монах был добр, заботлив, постоянно расспрашивал о здоровье родителей Алексея и о размерах квартиры. Работа на свежем воздухе поначалу даже понравилась. Но вскоре порядки и окружение в монастыре стали слишком живо напоминать Алексею его бывшую психбольницу. Тогда он набрался смелости и сбежал в город. Там все было по-прежнему, люди также казались сумасшедшими. Однако, вскоре Алексею показалось, что он начал улавливать некую внутреннюю суть происходящего. В этом сумасшествии незримо присутствовала своя скрытая логика. Вскоре он осознал, что легко сможет вписаться в эту новую и непривычную жизнь. Тогда он пошел в психбольницу к Сергею Львовичу. Доктор был несказанно рад его появлению, поведал, как беспокоится о заблудшей душе Алексея батюшка Пантелеймон, и долго уговаривал вернуться в монастырь. Но пока врач выходил из кабинета, Алексею удалось сделать то, зачем он пришел — украсть свою амбулаторную карту.

На следующий день Алексей безбоязненно вошел в дверь Районного Отдела лицензирования биоэнергоинформационной деятельности. Человек за столом, не поднимая глаз от бумаг на столе, устало и заученно попросил справку из Патриархии о явлении чудесных исцелений.
— Нет, таковой не имеется. — бодро ответил Алексей.
Чиновник удивленно оторвал взгляд от документов.
— Значит, у вас подтверждение из Вселенского Института Торсионных Воздействий? Редко нам сейчас встречается, там очень жесткая проверка. Или вы хотите пройти экспертизу прямо у нас? По закону это, конечно, возможно, но на практике справка из Патриархии…
— Вот. — Алексей положил свою старую медкарту на стол. — Это мои предсказания 20 лет назад. Ознакомитесь, проверьте на соответствие, убедитесь в моем Даре Предвидения и рассмотрите мой, вопрос, пожалуйста, побыстрее. И подготовьте мне Диплом Мага и Астролога Высшей категории. А то я и вам что-нибудь предскажу.