Что инаугурация президента может рассказать о подсознании российской власти

• Дмитрий Карцев

В поисках аутентичности

— Мы ориентировались на коронацию Александра II. Пришлось перелопатить множество архивов, в том числе иностранных. Хотели понять, как и что было, до мельчайших деталей, — вспоминает о том, как разрабатывался церемониал вступления в должность российского президента, бывший руководитель протокола и Бориса Ельцина, и Владимира Путина Владимир Шевченко.

Правда, необходимость копаться в архивах возникла не сразу. Первые инаугурации отечественного образца — сначала Михаила Горбачева в качестве президента СССР, потом Бориса Ельцина как президента России — были чрезвычайно скромными и больше походили на весьма аскетичные французские церемонии, чем на аналогичные американские торжества и уж тем более пышные коронации российских государей.

Инаугурация Горбачева была настолько будничной, что стояла лишь одним из многих пунктов обширной повестки дня Съезда народных депутатов, а первая ельцинская длилась чуть больше десяти минут. Национальную специфику подчеркивало только присутствие пат­риарха Алексия II, осенившего Ельцина крестным знамением, что впервые обозначило верность новой России дореволюционной традиции.

Размахнуться собирались в 1996 году, но тогда из-за плохого самочувствия Ельцина церемонию пришлось ужать вдвое, и по-настоящему развернуться удалось только четыре года спустя, во время первой инаугурации Владимира Путина.

Очевидно, что просто перенести в современную Россию многодневный церемониал царской коронации было невозможно, но найти национальную ноту, чтобы вся церемония не выглядела простой калькой с американских образцов, было необходимо: простое калькирование легко превращается в пародию.

В поисках аутентичности выбора на самом деле не было — его диктовал дух места. В буквальном смысле: русские цари даже после переноса столицы в Санкт-Петербург венчались на царство в древнем Московском Кремле, который после революции вновь обрел статус главной государственной резиденции.

Русские цари традиционно въезжали в Кремль через Спасские ворота, тот же путь начиная с 2000 года традиционно проделывает российский президентский кортеж. Правда, монархи по дороге, как правило, то и дело останавливались, принимая излияния народной любви. «Наружный блеск Царственного шествия возвышен и украшен был душевным восторгом усердного и верного народа, который с радостным умилением в несметных толпах встречал Великого Государя в стенах Первопрестольного града» — так описывала одна из газет коронацию Николая I.

Сегодня президентский кортеж проносится по перекрытому и, как правило, достаточно пустынному центру города. Это, безусловно, парадокс: формально глава государства перестал числиться в небожителях, а фактически стал куда дальше от собственного народа.

С одной стороны, это всего лишь часть давно подмеченного мирового тренда атомизации человеческого сообщества: чем сильнее люди сближаются в рамках виртуальной реальности, тем дальше друг от друга они становятся в реальной жизни. С другой стороны, в нашем случае речь, по-видимому, может идти и об окончательном складывании определенной политической традиции.

Еще в советское время представители номенклатуры, особенно ее высшей прослойки, успели сформировать отдельную касту, которая принимала ключевые политические решения келейно, как и подобает наследникам такой сектантской партии, какой были ранние большевики. Природный затворник Сталин, немощный старик Брежнев — с перерывом разве что на «народного» Хрущева: мы привыкли видеть своих лидеров исключительно на трибунах Мавзолея. В результате даже первые инаугурации таких вроде бы харизматичных народных лидеров, как Горбачев и Ельцин, прошли в лучших советских традициях.

— Мы не хотели разрывать с определенными правилами, своеобразным этикетом, сложившимся в партии и советском руководстве, — объясняет «РР» Владимир Шевченко. — Это было бы слишком радикально, товарищи могли и не понять.

В 1996 году ни о каком народном праздновании речи не могло идти просто потому, что, как потом признавались организаторы инаугурации Ельцина, они молились, чтобы он не свалился с ног прямо на сцене. А к началу нулевых, когда к власти пришел Путин, постсоветская бюрократия начала приобретать самосознание «нового дворянства», замешенного, с одной стороны, на старых советских номенклатурных традициях «спецжизни», а с другой — на внешнем «аристократическом» антураже.

«Простой народ» здесь был явно лишним: собственно, и вся харизма Путина, в отличие от того же раннего Ельцина, строилась не столько на образе человека из народа, сколько на имидже разведчика, привыкшего работать под прикрытием, — тут не до демонстрации близости с населением. Характерно, что примерно тогда же в жизнь россиян окончательно вошли чиновничьи мигалки и закрытые элитные поселки как яркие символы отделения народа от государства.

Надо, впрочем, признать, что этот символ отдаленности высшей власти от «народа» в виде случайной толпы закрепился по объективным соображениям, и в том числе под давлением ФСО. Если Горбачев и Ельцин еще пожимали руки на площадях, то после событий 1993 года и тем более после начала чеченской войны российская власть оказалась вынуждена закрыться за множеством кордонов: наличие непримиримой оппозиции и террористов стало нормой жизни.

Венчание на царство со времен первого русского царя Ивана Грозного происходило на Соборной площади Кремля. Детали обряда могли отличаться: одних царей, подобно Павлу I, помазывали в Успенском соборе, другие, как Александр II, его сын Александр III и внук Николай II, принимали венец и другие регалии на импровизированном помосте у нижней ступени Красного крыльца Грановитой палаты.

Там же, на Соборной площади, предполагалось проводить церемонию вступления в должность и всенародно избранных глав новой России. Однако после долгих дискуссий от этой идеи решили отказаться. Во-первых, в императора можно сколько угодно играть, но не стоит заигрываться, а во-вторых, нельзя же делать главу государства заложником природной стихии, которая в любой момент может смазать весь процесс «помазания» в президенты.

В общем, Соборную площадь для проведения инаугурационных мероприятий сочли «слишком архаичной» и перенесли церемонию в Андреевский зал Большого Кремлевского дворца, который в царские времена играл роль тронного: именно туда относили царские регалии сразу после помазания.

Регалии эти — царский венец, скипетр и держава. У нынешних глав российского государства тоже есть три символа власти: собственный штандарт, специально изготовленный для них экземпляр Конституции РФ в переплете из красной кожи варана, и так называемый знак президента. Если свой штандарт есть у многих глав государств, а Конституция служит для того, чтобы, положа на нее руку, принести присягу, то специальный президентский знак — российское ноу-хау, нечто среднее между высшей государственной наградой и царской короной.

Это символическая копия креста ордена «За заслуги перед Отечеством», цепь которого, изготовленная из золота, серебра и эмали, состоит из 17 звеньев. На оборотной стороне звеньев цепи выгравированы имя, фамилия и отчество каждого из президентов России, а также год его вступления в должность. Ни Владимир Путин, ни Дмитрий Медведев так и не надели полагающийся им президентский знак, словно последовав примеру Николая I, который также во время коронации так и не взял в руки ни скипетр, ни державу.

Поскольку, вообще говоря, церемония венчания была по изначальному смыслу религиозной, символическую роль в ней играли священнослужители — сначала патриархи, а после упразднения патриаршества Петром I московские митрополиты. Именно они от лица церкви благословляли государя на царство, тем самым подчеркивая его роль помазанника божьего и наместника бога на земле. Российские президенты таких амбиций лишены, а потому присутствие патриарха является хоть и обязательной, но больше политической, чем символической, частью инаугурации — как доказательство поддержки власти со стороны традиционного и популярного в народе общественного института. Но с учетом скандалов последних дней вокруг Русской православной церкви и ее позиции во время протестных митингов за нюансами участия патриарха в нынешней инаугурации будет особенно интересно следить.

Со времен Николая I в обязательную программу коронационных мероприятий входили парады, которые государь принимал в течение одной, а то и нескольких недель после восшествия на престол. Цель Николая была чисто прагматической: проверить боеготовность и лояльность собственной армии после восстания декабристов, но традиция прижилась и в урезанном виде была возрождена в начале XXI века, когда сначала Владимир Путин, а потом Дмитрий Медведев приняли небольшой парад собственного Президентского полка. Правда, во время своей второй инаугурации в 2004 году Путин обошелся без военных игр.

Отдельного внимания заслуживают гости, которые приглашались на инаугурации. Так, в 1996 году много шума наделал видеоролик с тогдашними главными олигархами — Борисом Березовским, Владимиром Гусинским, Михаилом Фридманом, которые были приглашены на инаугурацию Ельцина и потом вели себя весьма развязно, всячески демонстрируя собственную роль новых хозяев жизни. На этот раз должно обойтись без таких конфузов, зато среди гостей ожидаются бывшие главы правительств Германии и Италии Герхард Шредер и Сильвио Берлускони, которых считают главными лоббистами интересов России и лично Путина на Западе. Возможно, будет кто-то еще.

В царской России вскоре после венчания на царство начинались многотысячные народные гулянья, длив­шиеся порой не один день. Веселились, как правило, на казенные деньги, отбоя от желающих не было, и однажды это закончилось трагедией — гибелью нескольких тысяч человек на Ходынском поле. Молодой царь Николай II тогда не счел нужным прерывать официальные торжества и получил от своего дяди грозное предостережение: «Помни, Ники, кровь этих пяти тысяч мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на твоем царствовании». В нынешней России ничего такого случиться не может просто потому, что приход нового президента к власти никто и не думает специально отмечать.

«Благоговение и глубокое религиозное чувство монарха и его народа, их видимое смирение пред богом напоминали собою веру и обряды прошедших веков. Великолепие карет и мундиров, ливрей и конских сбруй было достойно римских цесарей или знаменитейших властелинов Востока. Говорят, что коронация стоила России шесть миллионов рублей серебром, или один миллион фунтов стерлингов», — писала газета Times по поводу коронации Александра II, взятой за образец нашим президентским протоколом. Нынешняя инаугурация обошлась государственному бюджету в сумму около 20 млн рублей.

Посвящение в цари

«Инаугурация» — слово латинского происхождения: в Древнем Риме так называли церемонию посвящения в должность высокопоставленных чиновников, которую в торжественной обстановке проводили жрецы-авгуры, испрашивавшие благословение богов.

Проходить такую процедуру были обязаны даже римские цари. Спустя тринадцать с лишним веков после распада Римской империи отцы-основатели Соединенных Штатов Америки, собравшиеся возрождать древнеримскую демократию в Новом Свете, именно так назвали процедуру вступления в должность президента страны.

Опора на древнеримскую демократическую традицию в политическом словаре и в ритуале в Новое время восходит к Великой французской революции. Потом это стало всемирной антимонархической модой: на римские образцы опирались в том числе и русские декабристы. Но дотянуться до собственной демократической традиции основатели новой России не смогли, да и она бы прямо вступала в конфликт с имперско-монархической частью ритуала. 

Кстати, само слово «президент» тоже пришло из латыни. Причем, чтобы было совсем уж по-древнеримски, Джорджу Вашингтону предлагали даже титул императора или по крайней мере короля, однако, будучи убежденным республиканцем, герой войны за независимость против англичан предпочел избежать сомнительных ассоциаций. Вашингтону же не только Америка, но и многие страны мира, включая новую Россию, обязаны значительным числом инаугурационных традиций.

30 апреля 1789 года в тогдашней американской столице Нью-Йорке прошла первая современная инаугурация. Ей предшествовало двухнедельное путешествие Вашингтона по городам и весям тогдашних США, кульминацией которого стала процессия, проследовавшая по столичным улицам до места инаугурации в сопровождении тысяч горожан. Она вошла в традицию.

В американской Конституции процедура инаугурации прописана весьма лаконично — в виде короткого текста президентской присяги. Именно Вашингтон придумал при ее произнесении поднимать правую руку и класть левую на Библию. Сегодня это стало практически неотъемлемой медийной частью инаугурационного ритуала, хотя, вопреки расхожему мнению, не все преемники Вашингтона следовали его примеру. Так, Теодор Рузвельт в 1901 году вовсе отказался от клятвы на какой-либо книге, а шестой президент США Джон Квинси Адамс, будучи человеком крайне религиозным, по иронии судьбы потребовал заменить Библию на свод законов США, объяснив это тем, что священные книги следует использовать исключительно в культовых церемониях.

Российская инаугурация по разным причинам тоже не могла опереться на Библию. И здесь возникла проблема, ведь это ключевой момент ритуала, символ установления безусловного доверия к избранной власти, клятвы перед богом.

В Америке в итоге прижилась Библия, зато новой России вполне подошла идея президента Адамса: главы нашего государства клянутся на той самой Конституции в переплете из кожи варана красного цвета. Текст присяги, как и в США, тоже записан в основном законе, и когда в 1991 году Борис Ельцин впервые вступал в президентскую должность, он несколько отличался: в первую очередь Ельцин обещал охранять не права и свободы россиян, как теперь, а суверенитет России, что было явной шпилькой в адрес союзного руководства.

Отсутствие Библии в известной степени компенсирует обязательное присутствие на церемонии патриарха — компромисс между опорой на традицию и многонациональностью государства. В 1996 году Алексий II наряду с премьер-министром и спикерами обеих палат парламента стоял на сцене, где Борис Ельцин приносил присягу. Патриаршее благословение для современной российской власти особенно ценно в условиях небезупречной демократической легитимности. Но на следующих церемониях предстоятель РПЦ больше не поднимался на инаугурационный подиум, хотя и всегда присутствовал среди почетных гостей церемонии. Впрочем, и сила власти президента в эти годы не вызывала сомнений.

Президентскую присягу по американским законам формально может принимать любой государственный чиновник. У того же Вашингтона это был глава Нью-Йоркского суда, но с 1797 года присягу неизменно принимает председатель Верховного суда. Поскольку американский Верховный суд выполняет те же функции, что и российский Конституционный, то наша церемония — фактически полная калька заокеанской. Ведь именно глава Конституционного суда принимает присягу у вновь избранного президента. Причем нашим президентам приходится даже сложнее, чем их американским коллегам, ведь те просто повторяют слова присяги вслед за главой Верховного суда, а нашим приходится учить текст наизусть.

Юристы, правда, утверждают, что в этой мелочи скрыт глубокий идеологический смысл: если президент США является всего лишь главой исполнительной власти и по крайней мере формально равноправен руководителям всех остальных ветвей и в известной степени ответственен перед ними, то президент российский — глава всего государства, а значит, в процессе присяги обращается ко всему народу и только перед ним несет всю полноту ответственности.

Инаугурационные скандалы

Еще одна традиция, введенная Вашингтоном, — инаугурационная речь, которую вступивший в должность глава государства зачитывает сразу после произнесения присяги. Некоторые из этих речей вошли в легенду. Так, именно во время своего инаугурационного спича Франклин Рузвельт произнес легендарную фразу: «Единственная вещь, которой действительно стоит бояться, — это сам страх».

Между тем сам первый американский президент был немногословен, а его вторая речь была и вовсе самой короткой в истории США: 135 слов. Но его преемники были не так лаконичны. В 1841 году президент Вильям Гаррисон на радостях от своей несколько неожиданной победы размахнулся на восемь с половиной тысяч слов — два с половиной часа чтения. Погода стояла промозглая, Гаррисон был человеком в летах, к тому же на нем не было ни пальто, ни шарфа, ни хотя бы шляпы, а вся церемония — уже по традиции — проходила на улице, у восточного крыла Капитолия.

В качестве предсказуемого итога собственной бравады президент подхватил простуду, которая вскоре перетекла в пневмонию, и скончался, пробыв на высоком посту ровно месяц. Главам российского государства такая трагическая участь, к счастью, не грозит, так как все основные торжества, начиная с первой инаугурации Владимира Путина, проходят в помещении Андреевского зала Московского Кремля.

Вступление в должность Джорджа Вашингтона не обошлось и без небольшого скандала, когда группа жителей Нью-Йорка приветствовала своего президента распеванием «Боже, храни короля!», что было со всех сторон конфузом: во-первых, потому что это был гимн Англии, независимости от которой только что добились Соединенные Штаты, а во-вторых, потому что служило явным намеком на королевские амбиции Вашингтона.

В России монархических музыкальных символов вовсе не стесняются: под «Славься» Михаила Глинки из оперы «Жизнь за царя» президент после принесения присяги уходит принимать парад кремлевского полка. Поэтому в нашей традиции президент получается чем-то вроде избранного царя. Но то, что царь избирается, означает, что он должен как-то символически отдать власть преемнику.

В 1837 году новый глава американского государства Мартин Ван Бюрен пригласил своего предшественника Эндрю Джексона в свой экипаж, и с тех пор совместное появление старого и нового президентов на церемонии стало доброй традицией. С 1877 года они еще и пьют вместе чай в Белом доме перед инаугурацией.

В России на инаугурациях политическим противникам встречаться еще не приходилось, так что никаких скандалов произойти не могло по определению. Более того, не предполагается никаких совместных завтраков — старый и новый главы государства встречаются уже непосредственно в Андреевском зале. Тем не менее уходящий президент тоже играет определенную церемониальную роль: и Борис Ельцин, и Владимир Путин перед принесением присяги своими преемниками зачитывали речь, так сказать, благословляя их «на царство». Тем самым они, возможно, основали новый ритуал передачи власти.

По сложившейся традиции Дмитрий Медведев должен был бы благословить и напутствовать Путина. Но сможет ли? Будет ли это политически уместно?

Медийная церемония

Буквально с первой же инаугурации Джорджа Вашингтона церемония вступления в президентскую должность стала событием медийным. К тысячам столичных жителей, ставших свидетелями того, как первый американский президент клялся в верности Соединенным Штатам, прибавились еще десятки тысяч читателей американских газет, узнавших о деталях торжества от вездесущих уже тогда репортеров. Ту роль, которую во время коронаций европейских монархов играли сакральные символы, во время инаугураций американских президентов стало играть медийное освещение. С наступлением демократической эпохи медийное заменило собой сакральное, давая приобщиться к инаугурации все большему числу желающих.

Публичность церемонии играла двоякую роль: в одних случаях помогала, в других чуть не приводила к ее срыву. Так, в 1829 году вновь избранный президент Эндрю Джексон по традиции шел к месту инаугурации пешком без всякой охраны, и в результате многотысячная толпа оттеснила его так, что в Белый дом ему пришлось пробираться буквально через подвальное окно.

Только после этого в США задумались о необходимости охранять собственных лидеров, и к президентам была приставлена специальная государственная охрана, которая, впрочем, не спасла Авраама Линкольна в 1865 году более чем от 6 тысяч традиционных рукопожатий, после которых он пришел на собственную инаугурацию изнеможенным настолько, что с трудом отстоял остаток церемонии. С другой стороны, за четыре года до этого именно обилие народа спасло Линкольна во время его первой инаугурационной церемонии. К тому времени в США уже фактически началась Гражданская война, Вашингтон стоял буквально на линии фронта, и только неимоверное число зевак уберегло президента от выстрела со стороны его заклятых врагов-южан.

Российским президентам все эти беды и радости незнакомы. В отличие от американских церемоний, наши абсолютно закрыты для широкой публики. Самые первые инаугурации — Михаила Горбачева и Бориса Ельцина — проходили только в присутствии депутатов, впоследствии на них стали приглашать, но не более 4500 человек — в 1996 году на вторую инаугурацию Ельцина. Центр Москвы в день церемонии перекрыт, и наблюдать за торжеством российской демократии мос­квичи, как и все остальные граждане нашей страны, вынуждены исключительно на экранах телевизоров.

Между тем в США инаугурацию уже давно превратили в выгодный туристический бизнес, продавая билеты на все торжества за исключением собственно присяги у Капитолия и званых приемов, устраиваемых президентской четой, — еще одна традиция, пока не прижившаяся в новой России, по крайней мере публично. Хотя в имперское время многочисленные приемы были обязательной частью празднования вступления на престол нового государя. К слову, прямая телетрансляция торжества — тоже американское изобретение, впервые примененное в 1949 году. Инаугурацию Медведева в 2008 году посмотрели 40% всех включивших телевизор.

Очевидно, что медийная составляющая побеждает и в российской инаугурационной церемонии. Возрождение старых имперских традиций свелось по большей части к воссозданию внешнего антуража, каким он представляется сегодня спустя столетие-другое. Больше всего это напоминает историческую реконструкцию, только участвуют в ней не молодые студенты-гуманитарии, а высшие должностные лица страны.

Тем не менее главную свою идеологическую функцию нынешний вариант инаугурации выполняет вполне успешно, демонстрируя «городу и миру», что Россия — страна хоть и демократическая, но с ярко выраженной национальной, вернее, даже имперской спецификой.