Яблоки на Чернобыльском снегу

РОДИЛСЯ Эвальд Крассовский в 1953 году в селе Красная Поляна Красноармейского района Кокчетавской области (теперь это Тайыншинский район СКО). После школы получил среднеспециальное техническое образование в Котыркульском техникуме, потом был призван в армию. Практически все как у всех советских молодых людей того времени.

Недаром в те годы звучала песня «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Отдал долг Родине – и перед тобой лежал безграничный выбор. Рабочие руки были нужны по всей стране, как говорится, от Волги до Енисея. И молодой Эвальд по комсомольской путевке отправился на север. В далеком Сургуте, где на ЖБИ выпускались железобетонные панели, комсомольский отряд со звучным названием «Молодогвардеец» занимался культмассовой работой. Сам Эвальд следил за порядком в разношерстном коллективе комсомольцев со всех уголков Союза. Впрочем, этой нужной и увлекательной деятельностью он занимался недолго и перевелся в сварочно-монтажное отделение. Так и работал. Стаж его на севере – 8 лет. И после того, как покинул суровый Сургут, еще поколесил по стране.

...А потом было 26 апреля 1986 года. Произошёл взрыв. Но не ядерный, а тепловой. В результате в реакторе началось интенсивное парообразование. Затем произошёл кризис теплоотдачи, разогрев топлива, его разрушение, бурное вскипание теплоносителя, в который попали частицы разрушенного топлива, резко повысилось давление в технологических каналах. Это привело к тепловому взрыву, развалившему реактор. Несмотря на взрыв, все три оставшихся блока продолжали действовать. Не был повреждён даже 3-й реактор, который технически тесно связан с аварийной ядерной установкой. Загрязнённые воздушные массы распространились затем на значительные расстояния по территории БССР, УССР, РСФСР, а также за пределы Советского Союза. Но только полтора суток спустя страна узнала о страшной трагедии.

33-ЛЕТНИЙ Эвальд тогда жил в Ставропольском крае. Получил повестку из военкомата: вызывали всех запасников, и в первую очередь тех, кто служил в механизированных частях. Старшина Крассовский был танкистом, имел категорию мастера вождения бронетанковой техники. Секретарь райкома партии спросил, не согласится ли товарищ отправиться на ЧАЭС добровольцем? А военком... Военком смеялся над ними, пятнадцатью запасниками: «Что вы за мужики?!» Кто плакал, кто деньги предлагал, лишь бы не ехать в Чернобыль. Тогда еще было стыдно хотеть жить, если партия сказала: «Надо». Эвальд записался добровольцем.

В Моздоке они прошли двухнедельную подготовку по химической защите. Освоили, например, что такое «лепесток»: самый эффективный противогаз от радиоактивной пыли. Действует, пока сухой, а если намок от дыхания – просто выброси и возьми другой. Перед отправкой на атомную станцию командир полка майор Щукин построил всех добровольцев и отдал последние наставления: «Когда приедете на станцию, у вас появится головокружение, сладкий вкус во рту, апатия. Это – радиация. Вы не увидите ее глазами, не пощупаете руками. Просто помните: лучше не лезть, куда не надо. Разведчики уже прошли. Не отклоняйтесь от проложенных ими троп, потому что в двух шагах от них фон может зашкаливать».

Вокруг Чернобыльской АЭС расположились шесть военных округов: Сибирский, Кавказский, Прибалтийский и др. Эвальд по распределению попал в Прибалтийский. Он участвовал в возведении стены, отгораживающей 4-й блок от остальных. Управляя польским погрузчиком, сержант запаса Крассовский подвозил раствор. Набрать, заехать, вывалить – это занимало не более одной минуты. Только какая разница радиации? Выданные ликвидаторам дозиметры зашкаливали и выходили из строя за 3-4 километра до станции.

Работали только до обеда и только по одной минуте. После работы всегда – баня. Радиоактивные частицы накапливались на руках и голове, и если не удавалось отмыться, то человека не допускали в столовую. Поэтому бывало, что люди просто махали рукой на еду, если не могли смыть с себя фонившую пыль... Интенданты регулярно выдавали новую одежду, а медики, независимо от типа работ, всем выписывали суточную дозу облучения 1 бэр.

- Когда мы приехали, то очень боялись, – вспоминает Эвальд Александрович.

– А когда узнали, что чем быстрее получишь норму облучения, тем быстрее демобилизуют, готовы были эту дозу за один день получить! Радиация не причиняет боли, ее не видно, и поэтому страх перед ней исчезает.

После шести заездов внутрь станции, Эвальда перевели на могильник.

Эшмаэль НОКО, председатель Всемирной лютеранской федерации:

«Я знал Казахстан как страну, где испытывали ядерное оружие. Потом я узнал, что это первая республика, которая отказалась от ядерного оружия. А когда приехал и увидел казахстанские степи, понял, почему их зовут седыми».

В ПОСЕЛКЕ Полесский Крассовский и другие переведенные с АЭС мобилизованные занимались также дезактивацией. Чтобы не сеять панику среди так и не эвакуированного населения, им было строго-настрого запрещено пользоваться индивидуальными средствами защиты. Однажды солдат зашел в овраг, которых в изобилии было вокруг поселка, а там, на дне, радиационный фон три нормы давит. Он взял да и надел «лепесток», а это увидел командир роты. Солдату дали 5 суток ареста...

Были и другие эпизоды. У одного из пожилых жителей поселка при дезактивации пришлось срывать в избе штукатурку. Дед хватал солдат за руки: «Сынки, что ж вы делаете?! Это же память о бабке моей, она ремонт делала, и два года, как померла!»

Это была уже осень, выпал ранний снег. Деревья стояли без листьев, но все увешанные плодами, потому что некому было их собирать. Это очень красиво, и еще долго, Эвальд не мог без слез слушать популярную тогда песню «Яблоки на снегу». Потому что было не только красиво, но и страшно. Спустя полгода после аварии стало создаваться мнение, что накрытая радиоактивным облаком зона уже не опасна для человека, что можно собирать плоды и есть дичь. Был у Крассовского товарищ по имени Александр, который поддался на эту пропаганду. Он утверждал, что фрукты, которые очень хорошо росли при повышенном фоне, можно есть. Главное – кожуру потолще срезать... Через несколько месяцев во рту Александра стали появляться незаживающие язвы. Их пробовали лечить, но безуспешно. Он умер менее чем через год после того, как прибыл на ЧАЭС.

САМ Эвальд Крассовский был комиссован спустя неполный месяц работы на станции. За это время получил общую дозу облучения 11,2 бэр (при норме 8 бэр). У него открылся кашель с сукровицей. Врачи настойчиво писали диагноз: «синдром курильщика». Эвальд сбежал из больницы, когда один из ликвидаторов показал ему располосованный хирургами бок. У него было удалено одно легкое.

- Тогда меня три или четыре раза вызывали в военкомат, уговаривали вернуться в больницу, – вспоминает Эвальд Александрович. – Так как не хотели отвечать, если я умру.

Крассовского все-таки поместили в Киевский реабилитационный комплекс. Через катетер промывали легкие. За два месяца убрали всю накопившуюся пыль и появившуюся опухоль. Сохранил Эвальд легкие, но «посадил» сердце.

Развал Советского Союза, подорванное здоровье, какое-то смятение в душе... В конце концов все это и привело его к Богу. Он однажды понял, что справедливость надо искать прежде всего в себе, а уже потом – в окружающей действительности. Десять лет как он благословлен на то, чтобы нести слово божие страждущим. Но до сих пор Эвальд Александрович, пастор евангельско-лютеранской церкви, не может забыть абсолютную тишину над могильником, и рев сирен полусотни пожарных машин, провожавший каждую демобилизованную со станции группу...

- В СССР атомные электростанции строили близко к границам страны не случайно. Это была третья линия обороны на тот случай, если вдруг кто-то нападет и взорвет АЭС – достанется не только нам. Так что мы были в Чернобыле не зря – спасли не только себя, но и практически всю Европу. Сегодня столько добровольцев ни за что бы не нашли: в наши дни люди думают больше о себе, – вздохнул мой собеседник. А когда я спросил о фотографиях, пастор Эвальд развел руками: – Фотографии оттуда не получались...