Миниатюры Игоря Голубенцева

Недельные щи

Егор с Леной, женой, отправились немного отдохнуть. В деревню. Рядом с Любанью. Дом у них большой, с Печью. И садик с яблонями. Лена, перед поездкой, нагуглила рецепт изготовления недельных щей.
Как только распаковались, приступили к готовке. Егор доставал из погреба капусту, драил громадный чугунок, протапливал печь и подчёркнуто брутально громыхал по полу дедовскими обрубленными валенками.
Пока щи томились, Лена бегала кругами и нетерпеливо хваталась за заслонку. Примерялась к ухвату.
Горячие, только что из печи, щи пахли одуряюще вкусно. И на вкус полностью соответствовали духу. Но назвать их недельными было никак нельзя. Пока.

На второй день творения в щах закипела примитивная одноклеточная жизнь. Третий день ознаменовался появлением сложной и многочисленной придонной флоры и фауны. Пузыри газов перемещали и смешивали слои жидкости и капусты. Одни виды вытеснялись другими, а те, в свою очередь, становились жертвами третьих и сотых.
Цивилизация, как ей и полагается, сформировалась к концу недели. Поползли вверх первые культовые постройки. Титанические храмы подмяли их под себя. Отважные щиплаватели пустились в каботажные рейсы, а затем – в неведомые дали, к самым стенкам мира. Фанатики науки гибли от рук фанатиков веры, но продолжали твердить, что мир – круглый. И – не вертится.
Буржуазные революции. Колонии. Войны за земли и за принципы. Учёные и мечтатели, стремящиеся ввысь, за границы сероводородной атмосферы. Великие просветители, продолжающие многовековую борьбу с безумной верой в Двух Творцов, пожирающих вселенную, и с древними пророчествами о скором конце света…

Пророчествами о Поварёшке.

Шванвич

Как-то, давненько уже, Юра Слюсарев, профессор кафедры зоологии беспозвоночных СПбГУ, рассказал мне чудесную историю. Она – про заведующего кафедрой энтомологии того же университета Бориса Николаевича Шванвича. Сегодня эта история как-то сама собой всплыла в голове и плотно там застряла. Пришлось произвести раскопки в сети. Биография Шванвича и прочее. Не всё там стыкуется с тем, что я услышал раньше, но, похоже, это моя спитая память сделала пару поправок. Буду опираться на то, что запомнил из рассказа, а не на то, что вычитал. Легенда такова.
1942-й год. Зима. Война в разгаре. Немцы прут вперёд. В ставке верховного главнокомандующего – плановое совещание. Напоследок обсуждаются противные и не очень понятные присутствующим маршалам и генералитету вопросы. Маскировка. Нет, генералы кое что знают о маскировке – зимой – белые халаты, летом – хаки. Но у немцев всё как-то интереснее. Их аэродромы – не слишком заметны с воздуха, а танки – зачем-то, пятнистые и полосатые, как и форма обмундирования в некоторых подразделениях и частях. Товарищ Сталин требует, чтобы маскировкой занялись срочно и вплотную, и не абы как, а строго научно, с серьёзным обоснованием. Мол, мысль о том, что зелёное на зелёном – незаметно, не канает. Это и ежу ясно. Нужно что-то более универсальное.

Сталин раздражён. Стучит трубкой по столу. Требует немедленных действий. Генералы чешут затылки. Предлагают копировать маскировку противника. Верховный в ярости. Ему нужен принцип и ясность. Как это работает и почему. И кто сможет этим заняться?
Осторожно пискнув горлом, слово берёт какой-то свежеиспечённый генералишко. Он – из интеллигентов. Может, родители учёные, а, может, и сам, в прошлой жизни науку успел подвигать. Генерал робко и путано докладывает, что в Ленинградском университете был такой профессор Шванвич. Так вот он, в своё время, возглавлял кафедру энтомологии, пока её не разогнали в начале тридцатых, и занимался покровительственной окраской крыльев бабочек. Может, он на что сгодится? Сталин неопределённо хмыкает и требует срочно, сегодня же, привезти в Москву этого шванвича и доставить прямо к нему.
Генералы облегчённо подрываются со стульев и бегут исполнять приказание. Козёл отпущения найден. Даже два. Потому что инициатива, сами понимаете…
Звонок в Саратов, куда эвакуирован университет. Никакого Шванвича там нет и не было. Кто-то говорит, что он остался в Ленинграде. А там сейчас, ясное дело, блокада.
Спецрейс готов через двадцать минут. Самолёт летит в блокадный город.
Шванвича находят дома, в постели. Он уже не встаёт.
Куриный бульон в энтомолога заливают прямо в самолёте.
Ночью он уже у Сталина. Главнокомандующий недоверчиво вглядывается в заросшее лицо доходяги-профессора и излагает суть задачи. Немного оклемавшийся Шванвич внимательно слушает и, похоже, даже что-то понимает.
- Ну, что, профэссор, сможэте помочь армии и фронту?
- Смогу, - сипит в ответ Шванвич.
- Что вам для этого нужно, профэссор?
- Три дня и два художника…
Через три дня Борис Шванвич докладывает перед всей Ставкой. Он избегает таких мудрёных слов, как «мимикрия» и «принцип стереоморфизма».
Всё просто, элегантно и доступно. Основа концепции, если в двух словах – выступающее и высветленное красить в тёмное, затенённое и вогнутое – высветлять. Остальное – детали. Художники, под руководством Шванвича, уже всё проиллюстрировали. По сезонам и временам года. Для наглядности на столе стоят объёмные гипсовые модели, раскрашенные так, что их форма совершенно разваливается и уплощается.
Шванвич говорит про «расчленяющий эффект» и про общие закономерности маскировки.
Генералы и маршалы сидят с распахнутыми ртами.
Год спустя, Шванвич снова на приёме у Сталина:
- Просите, что хотите, профэссор… Хорошо поработали.
Шванвич задумывается буквально на секунду:
- Хочу кафедру энтомологии. Она была. Но теперь её нет.

С 1944-го по 1955-й, почти до самой смерти, Борис Шванвич заведовал своей любимой кафедрой. К вопросу о том, снится ли Чжоу, что он бабочка, или бабочке снится, что она – Чжоу, он, вполне сознательно, добавил некоторые нюансы.
Похоронен на Большеохтинском. На могиле - памятник с изображением плана строения рисунка крыльев дневных бабочек. И – ни одного танка. А он – танк, там есть. Просто – не виден.

 

С Игорем можно будет встретиться на книжном салоне в «Ленэкспо» 28.04.2012 в 16.00 на стенде Союза писателей Санкт-Петербурга: http://gidepark.ru/community/1851/content/1319966