И это гражданская война

Гражданская война — это когда находишь врага среди своих сограждан и борешься с врагом всеми доступными методами.

Вот НТВ нашло врагов в лице белоленточной оппозиции. И сняло про этих врагов фильм. И даже не очень важно, лживый ли это фильм или правдивый, а важна та позиция, что мы, авторы фильма, хорошие, а они, оппозиционеры, плохие.

Подобным же образом Лига избирателей составила черный список учителей, участвовавших в фальсификации выборов. Я надеюсь, этот список правдивый, в отличие от энтэвэшного фильма. Но позиция составителей списка ничем от позиции авторов фильма не отличается: мы, члены Лиги избирателей, хорошие, а они, фальсификаторы выборов, плохие.

Вопрос, который задала Ксения Собчак Чулпан Хаматовой во время вручения премии «Ника», по посылу своему ничем не отличается от предложения сняться в агитационном ролике, который Чулпан получила от пиарщиков Путина. Что бы там ни сказали Чулпан путинские пиарщики, смысл их вопроса был таков: «Ты ведь с нами, хорошими, против них, плохих — скажи?» И как бы аккуратно ни запаковала свой вопрос Ксения Собчак, смысл вопроса все равно был: «Ты ведь с нами, хорошими, против них, плохих — скажи?»

Чулпан мне очень жалко, но это просто потому, что я ее люблю. Она подставилась, и теперь подобных вопросов не избежать очень долго. И учителя, фальсифицировавшие выборы, подставились, и теперь не избежать черных списков. И Боря Немцов подставился со своими телефонными разговорами. И Навальный подставился со своим «Русским маршем». И Путин подставился со своим кооперативом «Озеро», и на Путина нет-нет да и найдется музыкант Юра, чтобы задать вопрос.

Но обратите внимание: вся наша гражданская активность сводится к тому, что люди, считающие себя хорошими, задают неудобные вопросы и поливают грязью нехороших людей.

И это гражданская война. Холодная пока, бескровная, но гражданская война.

Революция же случится тогда, когда мы начнем задавать неудобные вопросы не другим каким-то людям, а себе. Когда черные списки будем публиковать, начиная эти списки с себя.

Ну, я попробую…

В той мерзости, которая нас окружает, разве нет и моей вины? Есть.

Я способствовал беззаконию.

Все 90-е годы и добрую половину нулевых я помогал своим работодателям совершать преступление, уходить от налогов. Меня никто не заставлял, не пытал. Меня бы не убили, если бы я отказался получать деньги в конверте или в качестве липового процента с несуществующего депозита. Я делал это отчасти от жадности и отчасти от робости перед начальством. И только теперь я понял, что делать так было нельзя. И постараюсь больше не делать, хотя и не уверен, что хватит твердости.

Я способствовал коррупции. Уж во всяком случае давал взятки гаишникам. Только после Беслана до меня дошло, к какому ужасу может привести готовность ментов пропускать на дороге какие угодно машины. После Беслана я перестал давать взятки на дороге. Но не догадался перестать давать взятки за техосмотр. Только в этом году догадался. Только в этом году, на пятнадцатый год водительского стажа я впервые в жизни прошел техосмотр честно. И вот теперь думаю: может быть, я еще где-то способствую коррупции, просто пока не догадываюсь об этом?

Я способствовал фальсификациям на выборах. В 96 году я уже работал журналистом. И я видел, что ельцинская избирательная кампания велась нечестно. Не идиот же я был, чтобы этого не видеть. Но я не написал тогда ни слова против, хотя мог. Хуже того: я в этой нечестной кампании поучаствовал, написав две заметки в пропагандистскую газетенку «Не дай Бог». Надо было отказаться гневно, а я почел за честь, то есть все-таки был идиот.

Так разве нету моей вины в ущемлении свободы слова? За двадцать лет работы журналистом я много раз был использован в чужих бизнесовых и политических играх. Нет, я никогда не писал заведомо заказных заметок, но часто меня использовали втемную ньюсмейкеры или начальство, а я не мог отстоять своей независимости по причине глупости своей, робости и лени.

Я не знаю, насколько велика роль перечисленных выше моих прегрешений в установлении того отвратительного общественно-политического строя, который утвердился в России. Полагаю, что невелика. Но мне моих вин хватит, чтобы разбираться с ними до конца жизни. Поэтому упрекать других людей мне трудно. Зато я точно знаю, что именно я должен исправить в общественно-политической жизни страны — себя.