ЗАГРАНКА часть 3

                         ЗАГРАНКА

                      Часть 3

   Чтобы мы меньше сравнивали, реже задумывались и вообще не умничали, для нас разработали целую систему идеологических забав.

Команда советских врачей арендовала на первом этаже шестиэтажного здания двухкомнатную крупногабаритную квартиру. Квартира предназначалась для, так называемого, «Красного уголка». Одна из комнат гордо носила звание «Ленинская комната». Там к глухой стене приставили стенд с огромным портретом пролетарского вождя. На других стенках развесили портреты неестественно помолодевших престарелых членов политбюро. Также кнопочками пришпилили вырезки из советских газет, где рассказывалось о достижениях в народном хозяйстве, о решениях и постановлениях очередного съезда КПСС и пр.

Но, несмотря на всё это, существовало строжайшее указание, которое для меня до сих пор неразгаданная тайна. При общении с иностранцами в быту и на работе коммунисты ни в коем случае не должны были признавать себя коммунистами. Нужно было говорить: «Я член профсоюза». Почему? Может быть, партии стало стыдно за всё то, что она сотворила со своим народом? Но, как-то не похоже. Моя бабушка любила повторять пословицу: «Копченые глаза дыма не боятся». Да и весь мир знал, кто в Союзе управляет государством. Кто руководящая и направляющая сила.

А как-то я купил в киоске журнал «Jeune Afrique». В нём журналист остроумно высмеивал этот секрет Полишинеля. Он подробно описывал, как головы совьетиков загружают идеологией. Подробно, будто сам присутствовал на наших собраниях, обхихикивал социалистические обязательства и информационно-пропагандистскую работу, которую нам вменяли в обязанность проводить среди местного населения. Вообще-то мы были людьми притерпелыми. Ко всей этой дури относились как к данности. Но тут я вдруг испытал чувство жгучего стыда. «Господи,- подумал,- ведь иностранцам кажется, что мы немного не того.                                          

Умом, что ли, ущербные». Коллега, с которым мы по советской привычке на кухне обсудили статью, печально заметил: «Советская власть всё делает для того, чтобы мы не любили свою страну. Но мы всё-таки любим её не благодаря, а вопреки. Может в этом и есть загадка русской души?»

   Идеологический пресс, доходящий порой до идиотизма, неизменно переносился и на нашу зарубежную жизнь. В Союзе по фабрикам, заводам, школам, больницам, институтам, да везде, гуляла «обязаловка», под названием социалистические обязательства. Брать их, нас заставляли и за границей. В хороший теплый вечер, когда с гор веет легкий ветерок, а в открытое окно доносится уютное воркование морского прибоя, я сижу за столом и нервически черкаю бумажный листок. Хочется с ребятами «пульку» расписать или вина попить в теплой компании. За жизнь потрепаться. В конце концов, просто поваляться на диване животом вниз и почитать об истеричной страсти Толстовской героини. А может и песни, нерекомендованного консульством Владимира Высоцкого, послушать. Ан, нет. Ты, насильничая над собой и здравым смыслом, рождаешь социалистические обязательства. В них обещаешь проводить среди алжирцев информационно-пропагандистскую работу, рассказывать о великом Советском Союзе, об интернациональной помощи народу Афганистана, проводить политинформации среди советских специалистов и прочая чушь.

   Всю эту написанную чертовщину тащили мы в Ленинскую комнату и сдавали председателю местного комитета. Потом было собрание, где каждый защищал перед всем коллективом своё личное социалистическое обязательство. Нудились, зевали, друг с другом переговаривались. Профорг устало и как-то вяло призывал нас к порядку: «Товарищи, потерпите. Уже немного осталось». А очередной выступающий всё бубнил и бубнил. Жалко было профорга хорошего компанейского парня. Ведь после того, как мы отгавкались, ему предстояло всю эту макулатуру перебрать, и сварганить из неё коллективное соцобязательство. Потом нести его в консульство. А там уже и другие подносят: наши преподаватели университета, контрактники из металлургического комбината Эль Ходжара, газовики, представители морского пароходства.

По этому поводу в консульстве назначается торжественное собрание, где каждая команда защищает свои обязательства.

Затем уж коллективные контрактников города Аннабы пересылаются в Москву навстречу очередному съезду КПСС.

Но на этом точку не ставили. Два раза в год нужно было отчитываться о ходе выполнения социалистических обязательств.                                          

Самым главным, самым важным разделом в них считалась ИПР (информационно-пропагандистская) работа. По возвращении из каждого отпуска, мы тащили в чемоданах кучу открыток. Нам это настоятельно рекомендовали. Вообще, вместо слова приказываем, в консульстве тогда употребляли эвфемизм – рекомендуем. По суровости - одно и то же. Но, наверное, так казалось демократичнее, что ли? На открытках изображались современные здания Москвы, какой-нибудь парк, станция метро, счастливые и улыбчивые лица граждан СССР и пр.

Приходя на работу, мы должны были показывать открытки алжирским коллегам, рассказывать о счастливой жизни в стране победившего социализма. Но, говоря откровенно, арабы к нашим россказням проявляли вялый интерес. В основном слушали из вежливости. Для них, несмотря на колониальное прошлое, именно Франция оставалась весьма притягательной, как в культурном, так и в экономическом отношении. Я однажды показал медбрату открытку с изображением Федоровского глазного центра. Он посмотрел внимательно, а потом спрашивает:

«М,сьё Валентин, это Париж?»

«Нет,- говорю,- это Москва».

Интерес в глазах алжирца тут же погас, и он перевел разговор на другую тему. Но, тем не менее, на собраниях в Ленинской комнате мы бодро врали об ИПР. Рассказывали о количестве проведенных бесед, о том, как арабы интересуются нашей страной, как они восхищаются её достижениями. Всё это заносилось в протокол. Неизменно присутствующий на таких собраниях консульский парторг, удовлетворенно кивал головой. Выражение его лица выражало важность и серьезность мероприятия.

Была в нашей команде любопытная пара из Киева. Он Сторбун Толя. Анатолий Иванович. Терапевт. Кандидат наук. Плотный, хорошо упитанный мужчина среднего роста. Крутолобый, чем-то напоминающий бычка. Глаза светлые, большие, слегка навыкате. Между собой мы называли Толю «приветливый Толик». В смысле с приветом. Почему? Об этом ниже.

Жена его Лёля была племянницей большого чиновника республиканского Минздрава. Старше приветливого Толика на семь лет. Крупная ширококостная женщина. Такие в советские времена, одетые в оранжевую униформу, работали в ремонтных бригадах на железной дороге. Но Лёля имела диплом санитарного врача.                                          

А Толик, выходец из украинской глубинки, остался после окончания института на кафедре. Там же и диссертацию защитил. Всё это благодаря удачной женитьбе. Также дядя помог и с загранкой.

   Когда приветливый Толик поддавал из глубины его глаз выскакивало весёлое озорство. Конечно, он не шатался по аристократическим салонам, гувернёры манерам не обучали, а посему был он естественен и прост.

     Любил проказник смачно, с натуралистическими подробностями рассказывать, как они с Лёлькой занимаются любовью. А однажды по какой-то нужде забрёл я к нему в квартиру. Перед этим мы как раз получили из Союза свежую прессу. В одной из газет был опубликован список вновь избранных членов Академии наук СССР.

Толика я застал за странным занятием. Он сидел за большим кухонным столом, обложившись открытками и конвертами. От своего имени Толя писал поздравление каждому новоявленному академику.

   Я грубиян, незнакомый с тонкими чувствами, смеясь, спрашиваю его:

«Старик, ты охренел или прикалываешься? Кто из академиков знает о существовании какого-то Сторбуна? На кой ты им сдался?»

Очень он на меня тогда обиделся. Долго, долго, когда мы были вынуждены общаться, Толя разговаривая со мной, как бы делал над собой усилие. Очевидно, в его понимании я был вопиюще бестактен.

   Нужно сказать, что ко всем дурацким мероприятиям, которые нам консульство постоянно навязывало, приветливый Толик относился с исключительной серьезностью. Для нас он был как Лойола для католиков. Он постоянно выступал на всех собраниях. И хоть с литературной точки зрения к речи его можно было придраться, но говорить умел долго и пафосно. Он ярко, критиковал нас малосознательных за скупость и краткость социалистических обязательств, за слабую информационно-пропагандистскую работу. Крайне возмущался тем, что все мы слушаем Высоцкого, в то время, когда консульство нам это не рекомендует. А самое большое возмущение вызывал у него белогвардейский шансон «Поручик Голицын». Коля Хинчикашвили, доктор с музыкальным образованием, всегда по нашей просьбе исполнял «Голицына» на междусобойных «Огоньках». Но Толя был достойным внуком революционных фанатиков первой волны, о которых поэт писал: «Гвозди бы делать из этих людей…».

   Молодой читатель, родившийся уже в новой России, может спросить наивно: «А к чему вообще была вся эта хрень?».

«Не скажи,- отвечу,- своя логика здесь есть».

Во времена развитого социализма существовал лозунг:

«Всякое ослабление идеологии социалистической ведёт к усилению идеологии буржуазной!»

И вот ты, сукин сын, не вооруженный нашей идеологией, начинаешь бросать блудливые взгляды в сторону Запада. Ну ладно там взгляды. А ведь ты, подлец, как тот лабух, сбежать можешь к капиталистам. Или, как переводчица, которая свою похоть и склонность к гедонизму поставила выше советских ценностей.

           Да и сам ты, станешь склонным к вещизму и какие-нибудь джинсы с иностранным лейблом поставишь выше марксизма-ленинизма.

А главное ты начнешь сравнивать нашу великую страну, где есть коммунистические идеалы, но нет жратвы и приличных шмоток, с Западом, где таких идеалов нет, но зато есть магазины, изобилующие товаром. Обыватель он и есть обыватель. Он почему-то выбирает простую обеспеченную жизнь.

       «У советских собственная гордость –

         На буржуев смотрим свысока…»,- писал пролетарский поэт в эпоху надежд и эйфории.

Но обыватель, обладая трезвым и практическим умом, если и охмуряется, то только на короткое время.

Он быстро соображает, что гордость на хлеб не намажешь и на задницу не напялишь». Опасно. Разрушительно. Недопустимо. Идеология - это бетон для фундамента, на котором стояла до поры советская власть. Как завернул на одном из наших собраний, вполне респектабельный советский доктор, но в душе ярый антисоветчик: «Социалистическая идеология – это лекарство от ментального СПИДа, в результате гедонистского соития с буржуазной моралью». И подмигнул мне лукавый.

                                  Продолжение следует