Чем обернулась 150-летняя борьба с пьянством в России

«Веселие Руси есть пити», - говорил киевский князь Владимир Красное Солнышко, он же Владимир Святой. «Не СПИД, не туберкулез погубят Россию, а пивной алкоголизм среди юного поколения», - говорит главный санитарный врач Онищенко. Пока не святой. Я, совсем не святой, решил разобраться, сколько и что пили на Руси в обозримом статистикой прошлом. Выяснилось – до начала борьбы с алкоголизмом в России пили гораздо меньше, чем сейчас.

     Как появились «жулики» и «мерзавчики»

В конце 50-х годов XIX века Александр II одновременно принялся за два дела – отмену крепостного права и пересмотр правил питейного дела. Поскольку крестьяне бунтовали против откупщиков не меньше, чем против помещиков.

Почти два века в России существовала система откупов. Человек платил государству фиксированную сумму и получал на определенной территории монопольное право на продажу алкоголя. В откупах сколачивались баснословные состояния, и столь же баснословные деньги проплывали мимо казны. К тому же  водка была относительно дорогой и некачественной.

В 1863 году откупную систему отменили, ввели акцизную. Плати акциз и торгуй, сколько хочешь. Конкуренция всегда идет на пользу экономике, но в данном случае – еще и во вред здоровью. Водка подешевела. Стала стоить 3 - 3,5 рубля за ведро. Ведро – 12,3 литра. То есть поллитровку можно было купить за 13 копеек.

Потребление в тот же  год подскочило до 1,2 ведра на душу населения. Со следующего года акциз повысили. И с тех пор неуклонно повышали 30 лет. Потребление упало до позорно низкого уровня - полведра на человека в год.

Правда, значительная часть водки попадала к кабатчикам контрабандным путем. «Существуют оптовые склады, специально устраиваемые для снабжения законными паспортами самого незаконного спирта», - возмущался борец с паленой водкой барон Нольде. В 80-е годы безакцизный спирт составлял 31% от общего количества. Короче говоря, то же самое, что и сейчас. По данным пятилетней давности объем контрафактного алкоголя в Москве – 25%, в регионах – 40 - 50%.

Акцизная система увеличила доходы казны. Если в 1862 году государство получало 127 миллионов «алкогольных» рублей, то в 1893-м уже 260 миллионов.

Но министр финансов Витте затеял индустриализацию. Нужны деньги. Много денег. Витте вводит винную монополию. Сначала – в порядке эксперимента – в четырех губерниях. Потом – в Юго-Западном крае, на территории нынешней Украины. Тут преследовались не только фискальные, но и, так сказать, политико-патриотические цели. «Казенная продажа даст возможность совершенно изъять торговлю спиртными питьями из рук евреев и, таким образом, послужит решительным шагом по пути к освобождению местного христианского населения из-под еврейской зависимости», - писал Витте в докладной записке. «Совершенно разделяю это», - наложил резолюцию Александр III.

К 1904 году винная монополия была введена по всей России, кроме Средней Азии, Закавказья, Приморья, Приамурья и Камчатки. Теперь продажа алкоголя – исключительное право казны. Изготовление водки оставалась в частных руках, но водочные фабриканты обязаны были приобретать спирт у государства. Казенные лавки могли продавать водку только в запечатанной посуде.

Последний пункт – очень важный. Он, можно сказать, изменил культуру питья. Винная монополия выгнала пьянство из кабаков на улицу. Появилась новая профессия – «стаканщики». Они тусовались у казенных лавок и предлагали штопор для откупоривания бутылок и стаканчик для питья. Впрочем, торговцы вскоре сами позаботились об алкашах – изобрели пробки, которые вылетали от удара по дну бутылки. Кроме того, ввели в оборот «сотки» и «двухсотки» по 4 и 8 коп. Народ прозвал их «жуликами» и «мерзавчиками». Между прочим, название «мерзавчик» сохранилось до сих пор.
 
Мы до смерти работаем? До полусмерти пьем?

В начале XX века об угрозе всеобщей алкоголизации-дебилизации говорили и писали даже больше, чем сейчас. Сравнить можно разве что с временами горбачевской антиалкогольной кампании.

В III Думе существовала постоянно действующая Комиссия по выработке мер по борьбе с пьянством. Меры предлагали самые разные, в том числе довольно экзотические. Запретить продажу спиртного во время выборов в Госдуму. Понизить градус водки до тридцати. Или бороться с водкой посредством пропаганды пива. От этого предложения главсанврача Онищенко, полагаю, хватил бы удар.

В спаивании народа власть обвиняли и левые, и правые, и центристы. Самое интересное, что с этими обвинениями соглашался и Николай II. Председателю Совета министров и министру финансов Коковцеву выступление против довольно бредового законопроекта о борьбе с пьянством стоило обоих постов. Хотя министру финансов бороться с пьянством было как-то не с руки. В 1913 году винная монополия приносила государству 899 млн руб., что составляло почти треть бюджета.

Однако тогдашняя антиалкогольная истерия как-то не вяжется со статистикой. Конечно, потребление алкоголя на душу населения – довольно условный показатель. По которому всегда лидируют южные страны, где и женщины, и дети традиционно пьют вино. Сегодня Россия по этому показателю тоже занимает далеко не лидирующие позиции. И все же – давайте разбираться.

В 1913 году в России потреблялось 8,1 литра 40-градусной водки на душу населения. Плюс полтора литра виноградного вина и 6,7 литра пива.

В наше время принято вести подсчет в литрах «абсолютного алкоголя» - условного 100-градусного спирта. Пусть так. В 1910 году душевое потребление абсолютного алкоголя в России – 3,41 литра. Это данные европейских исследователей того времени. По последним данным Всемирной организации здравоохранения, в 2003 году россияне потребляли 10,3 литра. К этой цифре ВОЗ прибавляет 4,7 литра неучтенного алкоголя.

Сравним: 3,41 л и 15 л! ВОЗ учитывает только людей от 15 лет, а статистика 1910 года - всех, но тем не менее прогресс (точнее - регресс) впечатляет. Тогдашний борец с алкоголизмом Первушин провел свои подсчеты. Исключил детей до 15 лет, стариков старше 70 лет, мусульман, старообрядцев, женщин и четверть мужчин. Оставил одних «пьющих». Так вот даже на «пьющего мужчину» в 1906 году приходилось 2,2 ведра 40-градусной водки.

В пересчете на абсолютный алкоголь – 10,6 литра. На «пьющего мужчину» выходит меньше, чем на нынешнего среднестатистического россиянина «обоего пола». Получается, пьянство не такая уж глубокая российская традиция. 

Впрочем, с культурой питья проблемы были всегда. В 1909 году специальная комиссия при Обществе охранения народного здравия признавала, что, «несмотря на относительно малые размеры потребления алкоголя, России принадлежит печальное преимущество быть впереди многих государств по числу умирающих ежегодно от опоя, по числу арестуемых полицией в безобразно пьяном виде, по проценту алкоголиков, поступающих на излечение в психиатрические заведения». Скажем, в России потребление алкоголя было в 7 раз ниже, чем во Франции, зато количество смертей «от опоя» - в 5 раз выше (в пересчете на душу населения). 

Класс – он тоже выпить не дурак

Российский пролетариат был не только застрельщиком революции, но и главным бухальщиком. (Думаю, эти вещи взаимосвязаны.) Если в деревне на взрослого мужчину приходилось 1,2 ведра водки, то в городе – 4 ведра, а в столицах – 7 ведер. Уже упоминавшийся Первушин, проанализировав статистику, приходит к таким выводам: «1) Потребление спиртных напитков больших городов в 4 - 4,5 раза больше крестьянского потребления. 2) Потребление спиртных напитков в рабочих кварталах города в 3 - 4 раза выше душевого потребления в кварталах состоятельных классов».

Пьющий крестьянин - это миф. Спивающаяся деревня – это реалии советских времен. Реалии постсоветских – спившаяся. До революции будничная жизнь крестьян была абсолютно трезвой. Постоянно пили в деревне только люди, занимающиеся промыслами, – кузнецы, сапожники и т.д. Недаром появилось выражение «пить, как сапожник».

Крестьяне же выпивали только «по делу» - церковные праздники, крестины, похороны. Или сделку обмыть. Редко, но метко. Особым размахом отличались свадьбы. «Высватал невесту, нужна водка – это называется «запил»; потом необходимо делать «пропой», иначе девку не отдадут; далее – «сговор», свадьба, «княжой обед» и т.д.». «В пьяном угаре проводятся обычно и следующие два дня после свадьбы, а при богатой свадьбе 4 и 5 дней», - отмечали современники. А всего на селе потреблялось 6,6 л водки на человека в год. Или 2,64 л абсолютного алкоголя. Если «в пьяном угаре», так и выходит, что несколько раз в году.

Кстати, до 1915 года русская деревня практически не знала самогона. Самогонщики появились только после «сухого закона», введенного в начале I мировой войны. «Сухой закон» действовал до 1921 года. Самогонщики наказывались лишением свободы от 3 лет с конфискацией имущества. И, конечно же, штрафовались. Милиционеры получали премиальные от штрафов. В 1923 году было изъято 115 тысяч самогонных аппаратов, в 1924-м – 135 тысяч. Ничего не помогало. Народ пил самогонку, а государство оставалось без «алкогольных» доходов.

Перестроившиеся на НЭП большевики начали раскручивать гайки. В 1921 году разрешили продажу вина, на следующий год - пива.

Кстати,  в декабре 1914 года в продаже появилась 30-градусная водка. Та самая, которую ругал профессор Преображенский, уверяя, что водка должна быть 40 градусов. Видимо, к его словам прислушались, и в 1925-м Центроспирт получил монопольное право на производство 40-градусной водки. В народе ее называли «рыковка». По фамилии председателя совнаркома Рыкова, большого, говорят, любителя заложить за воротник.

Центроспирт выбросил «рыковку» на рынок по рублю за бутылку. Такой внутренний демпинг нанес сокрушительный удар по самогонщикам. Но и по печени пролетариата. Резко усилившееся пьянство заставило уже через месяц поднять цену в полтора раза. Самогонщики, торговавшие пойлом по 70 копеек, снова воспаряли духом.  Цену на водку постепенно снизили до 1 руб. 10 коп. Самогон исчез с городского рынка.

Однако на селе продолжали гнать. Так называемые «ножницы цен» на промтовары и сельхозпродукцию вели к тому, что гнать самогон на продажу было выгоднее, чем сдавать зерно государству. «Крестьянину и выпить ведь нужно, а чего же он выпьет, когда казенные 1 р. 10 к. Ведь это нужно 2 пуда пшеницы, а он из этого хлеба выгонит 1,5 ведра не хуже казенной», - писал «всероссийскому старосте» Калинину крестьянин Захар Губин.

Забавная статистика: с повышением грамотности деревни возрастала среднедушевая продажа казенной водки, а производство и потребление самогона падали. Государство имело все резоны заниматься ликвидацией безграмотности.

Выбираем меньшее зло

1927 год оказался уникальным для русской истории. Были сняты все ограничения для самогоноварения. Крестьяне вообще перестали покупать водку. В госбюджете образовалась дыра. Так что уже в следующем году пришлось отыграть назад и возобновить борьбу с самогонщиками. 

В алкогольной политике Сталин целиком и полностью следовал заветам  Витте. Для индустриализации нужны деньги – вводится винная монополия. Которая не мешает беспрерывно болтать о борьбе с алкоголизмом. «Конечно, вообще говоря, без водки было бы лучше, ибо водка есть зло, - говорил Иосиф Виссарионович. – Но тогда пришлось бы временно пойти в кабалу к капиталистам, что является еще большим злом. Поэтому мы предпочли меньшее зло... Водочную монополию мы ввели как временную меру. Поэтому она должна быть уничтожена, как только найдутся в нашем народном хозяйстве новые источники для новых доходов на предмет дальнейшего развития нашей промышленности».

Новые источники, разумеется, так и не нашлись. В 1940 году производство спирта вдвое превысило цифры 1913 года. Впрочем, долгое время потребление алкоголя в СССР оставалось на достаточно низком уровне. В 1960 году – 4,88 л на человека.

До революции специалисты уверяли, что для борьбы с алкоголизмом нужны «меры, направленные к поднятию экономического, правового и культурного положения масс». В 60-е годы экономическое и культурное положение, безусловно, улучшилось. А вот потребление алкоголя к 1970 году возросло до 10,38 л, к 1980-му – до 13,4 л. 

А что вы хотели? Народ переселился из деревень в города – рассадники алкоголизма. Крестьяне после коллективизации превратились в тех же пролетариев. Да и нам, пролетариям умственного труда, частенько чего-то в жизни не хватает. В магазин, что ли, сбегать, пока не закрылся?