Надя ТОЛОКНО (гр. «Война»): «Мы всегда работаем с фриками»

 Надя ТОЛОКНО (гр. «Война»): «Мы всегда работаем с фриками»  

Дмитрий ЖВАНИЯ

Можно как угодно относиться к группе «Война» и ее акциям, но нельзя не признать того факта, что они заставляют о себе говорить, а это уже искусство в наше время, когда от информации скоро начнет просто воротить. О «Войне» и ее смыслах рассказывает одна из ее участниц Надя ТОЛОКНО, которая участвовала почти во всех акциях группы.

- Должен ли смысл художественной акции сразу считываться публикой?

- Смысл ты должен считывать сразу. Если механизмы по производству смыслов отлично отлажены уже и у годова­лых детей, то что тогда говорить о великовозрастных блогерах, которые видят акцию у себя во френд-ленте? Сразу замечу, что я отказываюсь говорить о смысле в единственном числе. Пожалуй, более изъеденного общего места, чем положение евроинтеллектуалов семидесятых об авторской активности читателя-зрителя, история еще не производила. Художественная и политическая деятельность – удачно слаженная система отсылок к общим ме­стам. Так что смыслы, конечно, считываются сразу же, при первом знакомстве с акцией. Другое дело, смогли ли ак­тивисты группы донести до зрителей именно те смыслы, которые волновали их.

- Вы сами, придумывая сценарий акций, понимали их смысл?

- Очень трудно добиться состояния, в котором ты не понимал бы смысл своих действий. Люди обычно приходят к таким моментам десятилетиями аскетической практики и называют их нирваной. В Москве за такое состояние нар­кодилерам платят невъе..ные деньги. Мы не святые и не золотая молодежь, так что и ежу понятно, что каждый из участников акции как-то объясняет себе, зачем он это делает. Ответы тут, конечно, будут разные. Важно не забывать, что Война производит коллек­тивные действия, и это сильно сказывается на продуктах группы. Всегда будут оставаться спорные моменты. В группе не существует должностей, ко­торые обеспечивали бы занимающим их безусловное право на учреждение магистрального смысла той или иной акции. Поэтому у любого человека, причастного к акции, есть возможность формировать ее информационную повестку. Дальше же включается механизм конкуренции – и магистраль­ным оказывается тот смысл, который был произведен теми,  кто наиболее грамотно подал его.

Надя Толокно на акции "Памяти декабристов"

Акцию «Памяти декабристов», например, освещали и Алексей Касьян, коричневый либерал и гомофоб, с искренней симпатией назвавший свой ре­портаж «Казнь гома и таджика», и арт-левак Плуцер, транслировавший в своем сообщении либеральные смыслы акции, сконцентрированные в лозун­ге «Пестель на х.. не упал».  Блогеры, арт-критики, журналисты и политики — наша аудитория, они своими ссылками и комментариями голосуют за смысл, который кажется наиболее удачным. Но помимо популистов, сражающихся за голоса широких масс, в группе есть люди с субкультурным складом мышления, для которых важны маргинальные смыслы акции – такие смыслы могут быть считаны очень малым количеством зрителей. Как видите, внутри группы происходит целая война смыслов, так что я бы не стала утверждать ни наличие единственного смысла, ни его отсутствие вовсе.

С самого зарождения нашей группы существовала идея размытости и неавторитарности присутствия акций в информационном поле. Мы сразу же от­мели мысль о создании сайта Войны и поняли, что наиболее актуальной будет стратегия «присовывания» в блогах. Записям в блогах изначально при­суща пристрастность и нескрываемая субъективность. Я всегда прошу каждого участника акции писать отчет о ней. Чем больше репортажей, тем более любопытными подробностями обрастает акция, тем более она мифологизируется. Хорошим знаком для меня является ситуация, когда мне от­крывают прочтение той или иной акции, о котором я даже не могла подумать. Акция «Е…сь за наследника Медвежонка!» в этом отношении была, безусловно, самой продуктивной – количество интерпретаций просто зашкаливало.

- Не хочу Вас обидеть, но очень часто за набившими оскомину постмодернистскими рассуждениями о многоголосице и размытости смыслов, войне смыслов и так далее скрывается очень простой факт, который «сетевыми хомячками» обозначается как «креатив г…но».  Когда Диего Ривера нарисовал на стене Рокфеллер-центра в Нью-Йорке изображения Ленина и Троцкого, все поняли, что он хотел этим сказать, что за вызов он бросил, но от этого акция Риверы не стала менее художественной.

- Я подозрительно отношусь к высказываниям, в которых заявлено, что «все всё поняли». Что мы можем понять из акции Риверы? Было ли это пред­сказанием нынешней тандемократии в России?  Или же жестом одобрения гомосексуальных контактов?

- Смысл акции по разбрасыванию тараканов в суде не поняли даже те, солидарность с кем вы ею проявляли. Зачем делать так, чтоб акция ставила в неудобное положение людей, которые и без того сидели на скамье подсудимых– организаторы выставки «Осторожно — религия»?  И почему суд-то тараканий?

Надя Толокно на акции "Х... в очко"

- Акция могла поставить в неудобное положение людей, находившихся на скамье подсудимых, только в том случае, если они были организаторами этой хулиганской выходки. Во всех других случаях подсудимые имели возможность, осудив акцию, отказаться от помощи группы Война. Так посту­пил Юрий Самодуров (тогда директор центра имени Андрея Сахарова). Андрей Ерофеев же, давая комментарий прессе в день суда, заявил: «Тарака­ны не только в голове, но и в судах. Мне понравилось». И это, на мой вкус, наиболее выигрышная позиция. Как говорится, и на х.. сел, и рыбку съел. С одной стороны, он солидаризовался с Войной в безапелляционном осуждении российского судопроизводства, с другой – он оставался на некотором расстоянии от акции, выступая в роли комментатора, что позволило ему одновременно гнобить путинский тараканий суд и при этом про­должать выглядеть беззлобным несправедливо опущенным интеллигентом в глазах общественности.

Задержание участника "Войны" Петра Верзилова после акции "Тараканий суд"

Отвечая на вопрос, почему суд – тараканий, я могла бы долго разглагольствовать о том, как похожи суетливые завирающиеся прокуроры на тех рыжих и усатых, встречаться с которыми мы избегаем у себя на кухне, но для краткости отвечу так: эта акция – воплощение в жизнь меткого рус­ского выражения «тараканы в голове». Тараканы обитают в головах у наших судей, прокуроров и безумных православных фанатиков с авторитарны­ми замашками, желающих всех выстроить в шеренгу под стягами русского фашизма.

- Показателем чего, на Ваш взгляд, является тот факт, что сейчас, чтобы назвать себя художником, вовсе не обязательно создавать какие-то художественные артефакты, достаточно заняться сексом в неожиданном месте, полаять на людей или накакать перед картиной Ван Гога в музее?

- Акционизм оставляет после себя больше артефактов, чем любая другая  стратегия художественного поведения. Это фото- и видеодокументация, рассказы участников и зрителей. Наработка художественного материала идет и после проведения акции, и потому этот жанр – реально коллектив­ный, у зрителя всегда есть шанс внести свой вклад в акцию, даже если он не участвовал в самом действе. Таким способом, например, причастен к Войне израильский филолог Плуцер, который, не желая заниматься организацией и производством акций, начинает работать уже после их осу­ществления, публикуя у себя в журнале документацию вперемешку с песнями и стихами собственного сочинения. Часть  активистов, не доверяю­щая изложению сторонних лиц, самостоятельно пишет отчеты, как, например, это делают известные жж-юзерицы ribafishka и wisegizmo. Создание та­кого отчетного поста мы расцениваем как часть художественной практики. И когда Андрей Ерофеев приглашал Войну на одну из своих выставок, он заявил, что ему было бы интересно показать акции именно в формате жж-поста.

Надя в ходе подготовки акции "Тараканий суд"

Что касается статуса художника: для того, чтобы назвать себя художником, совершенно необязательно подставляться под хулиганку и еб..ся в пуб­личном месте. Каждый, Вы в том числе, может сказать себе: «Я художник!». Другое дело, разделит ли кто-то, кроме него самого, это убеждение. Практики Бренера и Кулика давно вошли в глянцевые учебники арт-школ в качестве образца российского искусства 90-х. Ссылка на общее место в данном случае – единственный шанс выйти на общезначимый уровень в наших рассуждениях о том, кто художник, а кто г..но,  поскольку критерии демаркации арт-практик чисто конвенциональны. Проще говоря, что искусство, а что – нет, решает достаточно узкая группа осведомленных и влия­тельных в своей сфере людей. Активистам Войны не слишком интересны статусные игры, происходящие в арт-сообществе. Многие из нас, чтобы не вызывать лишний раз набивших оскомину дискуссий о том, являются акции Войны искусством или нет, отказываются именовать себя художниками. Мы очень слабо связаны с художественной тусовкой, а если с кем-то из нее и входим в контакт, то только для того, чтобы втянуть в оппозиционную деятельность. Наши активисты сделали свой вклад в политизацию Юрия Шевчука, музыкального критика Артемия Троицкого, кумира хипстеров Palda Bear Outfit и поп-певицы Кати Гордон.

Акция против цензуры

- Получается, что граница между фриком и художником стерта, учитывая, что всегда найдутся искусствоведы, вроде Плуцера-Сарно, кото­рые истолкуют действия фрика как обращение к неким древним тотемам и ритуалам?

- У меня есть знакомое сообщество «Посиделки фриков и провокаторов». Так вот я вам скажу, что из таких сообществ чаще всего и выходят наибо­лее ценные активисты. Мы всегда работаем с фриками. Вы  считаете, что нормальный человек пойдет еб…ся в Биологический музей? Помимо соб­ственно политических активистов в этой акции принимали участие пары питерских и московских извращенцев, которых мы привлекли самой идеей публичного секса. Вообще, со времени издания романа Сорокина «Норма», на мой вкус, без иронии говорить в комплиментарном духе о чьей-то нор­мальности — нонсенс.

В репортаже Плуцера об акции «Е.. сь за наследника Медвежонка!» сюжет с защитой тотемных животных отыгрывает вполне определенную роль: он раздражает зрителя попыткой приписать акции намеренно абсурдный смысл,  заставляя его написать комментарий с требованием немедленно пре­кратить весь этот словесный понос и признать, что акция «ЕЗНМ!» — чистая политика, призывающая граждан к немедленному свержению режима.

- Футуристы, дадаисты, ранние сюрреалисты хлестали по щекам общественное мнение своими акциями и заявлениями. Но то было другое время, табу было гораздо больше.

Голая женская попа в «Андалузском псе»  Сальвадора Дали и Луиса Бунюэля вызвала бурю негодования благопристойной публики. А сейчас в век всеобщего распространения порно, когда девушке не зазорно выйти в трусах летом из дома, разве можно кого-то шокировать групповым сексом или показом голого тела? Реакция руководства МГУ не в счет – это не общественное мнение, это скорее реакция чиновников, которые решили перестраховаться в наше время единства и согласия. Общественное мнение – это реакция в сети офисного планктона, который раскидывал ссылки на ЖЖ Плуцера друг другу, мол, погляди -  прикольно…

Надя Толокно и Петр Верзилов перед акцией "Е...сь за наследника медвежонка"

- А нас удивил градус накала этической дискуссии, завязавшейся после акции «Е..сь за наследника Медвежонка!». Я не представляла, что публич­ный секс может настолько шокировать юзеров. 90 процентов всех комментариев к этой акции были осуждающими, активистов костерили на чем свет стоит. Едва ли не больше всего доставалось мне – юзеры долго спорили, каких денег стоило организаторам этой б…ой акции участие беремен­ной женщины. Оценка этой вакханалии как «прикольной» была тогда уделом маргинальных интеллектуалов – таких как кремлевский политтехнолог и преподаватель философии Слава Данилов, например. А так называемый планктон был в ужасе. Это показывает, что люди все еще остро чувствую грань между кино и реальностью. Одно дело, когда актеры, выряженные в милицейскую форму, имеют друг друга в рот в гей-порно, и совершенно другое – когда, скажем, перед нами ролик, как активист «Войны» Ира страпоном прохаживается по реальному мусору из ОВД Китай-город – вот это действительно захватывает.

- Голое тело является пиар-орудием. Но для того, чтобы пиарить телом, нужно, чтобы оно было красивым.  Но тела участников акции «Еб… сь за наследника  медвежонка» далеки до совершенства, если не считать вас с Козой, молодых девушек. Особенно отвратительное тело у парня с длинными волосами. Когда вы решили провести акцию в музее, вы понимали, что ее будут оценивать и по телам участников?

Акция "Е...сь за наследника медвежонка" стала-таки артефактом

- Знакомый гей-модельер как-то раз, придирчиво меня рассмотрев, заявил: «Ты ж понимаешь, что тебя в таком виде никто не купит? За что вас будут любить? За нестриженые ногти на ногах? За растянутые трусы?». Вы сейчас рассуждаете в точности как этот гей. Ему простительно – он из ди­зайнерской бл…ой среды, где тела действительно должны быть идеальны, а промежность гладко выбрита. Почему Вы, человек, который столько лет был  радикальным активистом,  введетесь на представления о красоте, предложенные корпорациями по производству антицеллюлитного крема?  Наши активисты единогласно признают, что огромная двухсоткилограммовая лесбиянка Бет Дитто из Gossip смотрится гораздо более при­влекательно, чем Наоми Кэмпбэлл.

Бет Дитто

- Использование мата в публичном пространстве – это еще вызов? Разве это вызов в стране, где люди разговаривают матом и не видят в этом проблемы?

- Я различаю бытовую речь и высказывание в публичном пространстве. В бытовой речи использование мата действительно гораздо более проблема­тично, по-настоящему талантливо использовать мат дома умеют единицы. Но мат  звучит агрессивно и экспрессивно в  отдельно взятых простран­ствах, в том числе —  в суде, в милиции, на митинге или конференции. Поскольку мат в обрамлении этих мест несет конструктивную нагрузку, оста­ются причины его использовать.

- Может, сейчас будет большим вызовом вести себя, как герои Тургенева? Не материться, одеваться без вызова, не выставлять на показ сек­суальность? Проще говоря, вести себя скромно и воспитанно?

- Не вижу в России проблемы «мат-дикая одежда-сексуальность» вовсе. Напротив, население ведет себя скромно и забито. Русский человек в массе своей неярко одевается, уважительно относится к начальству, с сексуальностью своей не работает. Побаивается власти и общественного мнения.

Акция против цензуры

- У вас не складывается ощущения, что ваш стиль поведения и художественного жеста (если согласиться с тем, что он художественный)  на­поминает то, что делали хиппи в 60-е – весь этот флуксус?

- Мне симпатичны как хиппи 60-х (именно 60-х, когда они были революционны и своевременны, сейчас хиппи – мертвая субкультура), так и пафос растворения искусства в жизни, свойственный тем практикам, которые мы сейчас называем Флуксусом. Если угодно, то Войну вполне допустимо рассматривать как далекого родственника Флуксуса. Ведь помимо экстремальных акций, у активиста группы есть и быт, который он также старает­ся не проваливать, но вести его достойно. Другими словами, наследием 60-х годов является для нас это внимание к оборотной стороне медали, к тому, чем является активист в негероическое, бытовое время, в повседневности. Мы не можем позволить себе совершить дерзкую акцию, после чего продать документацию галерее и жить полгода на барыши с радикализма. «Война» отказывается получать деньги от арт-институций, поскольку такое сотрудничество скомпрометировало бы акции группы, мигом перенеся их из политической сферы в понятную и безопасную плоскость отноше­ний художник-галерист. Одним из решений бытового вопроса является наш способ приобретения пищи и одежды – мы воруем их в магазинах. Плащи, сумки, джинсы и детские игрушки часто можно обнаружить на помойке – этим активист тоже не брезгует.

Надя родила дочку на четвертый день после акции "Е...сь за наследника медвежонка"

- Где проходит граница между арт-провокацией и провокацией политической?

- Война не занимается арт-провокациями, она занимается политическими провокациями, совершенными с использованием художественных средств. Арт-провокация – выпад в сторону арт-институций. Арт-провокация — то, чем занимается сейчас Александр Бренер. Бренер – один из ува­жаемых нами художников, его программа достойна и хорошо нам понятна. Он предостерегает от участия в соблазнительном для многих скотном дворе арт-бизнеса, постоянно избивая галеристов и круша выставки. Акции «Войны» же почти никогда прямо не затрагивают проблемы существова­ния художника внутри арт-институций, поскольку мы к этим институциям отношения не имеем;  наши интересы лежат в области того, что делает несистемное политическое сообщество в России.

- Когда участник группы «Война» Петр Верзилов во время Марша несогласных прыгал на крыше автомобиля, он понимал, что за этим после­дует? На петербургских маршах этим занимались провокаторы, нанятые милиционерами. После того, как на марше, который проходил  15 ап­реля 2007 года один из провокаторов совершил похожие действия,  ОМОН начал избивать участников марша и просто прохожих.

Надя Толокно и Петр Верзилов

- Видишь, до какой жизни довели нас мусора? Крики «Россия без Путина» с крыши машины — инфоповод, достойный обсуждения в течение трех лет. Это плохо. Против такого положения дел и был направлен выпад активиста Петра. Гражданский протест может и должен быть дерзким. Вот во Франции переносят пенсионный возраст с 60 до 62 лет – вся страна дымится и плавится, горят полицейские машины, забастовка, магистральные трассы перекрыты, целые города стоят. На таком фоне уже даже не смешно, когда четвертый год подряд мусолят тему прыжков активиста «Войны» на машине с требованием отставки Путина.

- В последнее время вы все больше ведете себя как радикальные политические активисты. Это от того, что ваши художественные идеи ис­черпались? Или вам все больше интересна непосредственная политика?

- В 2007 году активисты группы ездили на Марш несогласных в Саратов с баннером «Я хочу халву есть, я хочу на Путьку сесть» (цитата из стихотворе­ния Бреннера). В марте 2008 года мы выходили на питерский и московский Марши несогласных с лозунгом «Я е.. Медвежонка», который, на мой взгляд, оказался одним из самых политически радикальных лозунгов тех маршей. Сейчас часть активистов группы кует эстетическую повестку оппо­зиционных организаций, входя в оргкомитет значительной части протестных мероприятий в Москве. Мы  стремимся поддерживать гражданские ини­циативы, взаимодействуя с анархистскими, экологическими и леволиберальными силами. Где-то мы выступаем явно  от имени группы, где-то – ано­нимно. Члены Войны всегда были сильно политизированы, и тот сдвиг от арта к радикальной политике, о котором Вы говорите, для нас произошел еще в первой половине 2007 года, когда группа только образовалась и ее эстетические ориентиры не были до конца понятны. В ноябре 2007 года Войной была проведена акция «План Путина», в которой главную роль сыграли настоящие живые бараны. С тех пор, думаю, наша ориентация на по­литику стала ясна.

31 октября Надя с дочкой пришла на запрещенный митинг лимоновцев

- Если вы все еще художники, где граница между политическим активизмом и арт-активизмом? Участие в защите Химкинского леса – это арт-активизм или голос совести?

- Активисты Войны никогда не называли ее арт-группой. Группой, бандформированием – как угодно. В этом отказе маркировать себя в качестве арт-сообщества мы сопротивляемся попыткам политически кастрировать нас, сведя наши действия к попытке в очередной раз спровоцировать художе­ственное сообщество, заставив его переопределить ради нас понятие искусства. Без сомнения, акции Войны могут поспособствовать в том числе и трансформации определения искусства, но, на взгляд активистов группы, проблемы внутрихудожественные все-таки уступают в значимости пробле­мам общественно-политическим. Ведь даже те художники, которые и рады были бы кулуарно делать свои рисунки и в свое удовольствие жестко еб…сь со студенточками, вдруг оказываются в гуще громкого скандала, как это произошло с Трушевским. Интернет-сообщество научилось поддер­живать обиженных – и девочку, изнасилованную Трушевским, о которой лет пять назад никто бы и слова не сказал, теперь защищал весь рунет. И поскольку мы, отыгрывая роль художников, ловим актуальные тренды времени, постольку то, чем занимается Война – это, конечно же, политиче­ский активизм. Мы убийственно серьезны. И когда мы прорываемся сквозь толпу правых фанатов в Химкинском лесу, мы не имеем таблички «Я ху­дожник, не тронь меня!» на груди. И тут я согласна с арт-критиком Катей Деготь, что требовать каких-то привилегий, навешивая на себя ярлык ху­дожника – лицемерие. Если кто-то из нас попадет в плен милиции, вытаскивать его оттуда будет гораздо проще, заявив, что в застенках держат акту­ального художника. Тем не менее я выступаю против такой элитистской позиции и утверждаю, что активисты Войны занимаются самым что ни на есть настоящим политическим активизмом.

Надя находилась в лагере экологов в Химкинском лесу, когда на него напали правые футбольные фанаты

- Почему группа «Война» раскололась?

- Я бы не говорила о расколе, в случае Войны речь идет о размножении делением. В начале 2008 года мы фантазировали, что в будущем Война пре­вратится в целое движение, у нее будет много точек активности. То, что сейчас есть две команды, которые занимаются производством акций Войны, на мой взгляд, прекрасно – так мы успеем сделать намного больше. Причины деления достаточно тривиальны – после трех лет напряженной совмест­ной деятельности накопилось слишком большое количество разногласий.

Надя Толокно считает, что группа "Война" способствовала политизации Юрия Шевчука

P.S. В конце интервью Надя меня попросила, чтобы я не заключал в кавычки название их  группы. «Это принципиальная художественная  позиция. Для нас отсутствие кавычек очень важно, — объяснила она. — Войну, как группу, претендующую на то, чтобы быть движением, люди, близкие к ней, всегда упоминают в письме без кавычек».

рубрика: Интервью — Метки: акционизм, группа "Война", Надя Толокно, Петр Верзилов — Дмитрий Жвания @ 15.11.10 Поделиться…