Маленький человек, что дальше?

Один из героев знаменитого романа Джозефа Хеллера "Уловка-22" рассуждал о том, как полезна бывает для позитивного развития вовремя проигранная война. Следуя этой логике, можно прийти к избитой, хрестоматийной истине, о том, что всякая победа может обернуться поражением. Это действительно так, если победа к тому же оказывается иллюзорной.
Продолжая размышления о том, что же с нами всеми случилось, начатое материалом о школе, я хотел бы поговорить несколько отвлеченно, отрешенно от той или иной общественной сферы или института. Меня мало интересует история и фактография, и более привлекает общий смысл совершенного тогда движения от советского и коммунистического.
Можно объяснять произошедшее с разных позиций и общий перечень причин хорошо известен тому, кто следит за этой проблематикой: утрата исторической памяти, подмена проекта, усталость масс и караула, самоуспокоение.
Последний пункт представляется мне на данный момент отчего-то важным. Ведь и в самом деле в какой-то момент мы поверили в свою победу. С этим согласились даже антисоветчики, не зря А. Зиновьев назвал свою известную книжку столь многозначительно: "Коммунизм как реальность".  А это оказалось всего лишь концом трудностей. Но и истинность победы, если бы она действительно имела место быть не давала нам права на забвение того, что всякая победа, всякое завоевание нуждается в защите.
Мы достигли относительной сытости, отдельной квартиры в хрущевке, шести соток, чешского костюма и берета, бежевого плаща и стильного гарнитура, но достигли ли мы на самом деле того, чего желали и хотели?

Ведь жизнь с определенного момента покатилась по сценарию чеховских пьес, как принято говорить: люди ели, пили, рождались, умирали, ссорились, интриговали, а в это время разворачивалась интуитивно воспринимаемая многими трагедия.
Я вовсе не хочу сказать здесь, что благосостояние - это плохо. Я хочу сказать, что это достижение вовсе не могло рассматриваться как победа. Хотя, возможно именно это состояние всеобщей расслабленности, перехода от классовой борьбы и преодоления наследия буржуазного прошлого как раз и полагалось марксистской теорией. Проблемы общественного устройства по их решении в процессе перехода к коммунистическому обществу должны были быть сняты и потерять свою актуальность. Похоже, тогда, в позднем СССР сложилась именно эта иллюзия. Вопросы духовного порядка сменились задачами чисто технического характера. Сладкоголосые заверения о развитом социализме и коммунизме к 80-м году убаюкивали и успокаивали. Годы напряжения прошли, мы строили, строили и, наконец, построили - можно пожить и для себя, заняться собой, коммунизм - вот он, рядом, и никуда уже не убежит.
Понятно, что это была иллюзия, обманнная победа, понятно, что это была команда "вольно" в тот момент, когда расслабляться не было никаких особых оснований. впрочем, следует сказать, что этих оснований не было бы если бы победа была и вполне реальной. Победа нового строя для одного поколения вовсе не снимала актуальность борьбы за этот строй для последующего поколения, ведь коммунистами, как известно не рождаются, ими становятся. Собственно, поэтому таки была важна борьба за школу, за новое каждое поколение. Тогда, складывается, сложилось обманчивое, и совершенно теоретически, марксистски не подкрепленное впечатление о том, что коммунистическая среда у нас создана, и собственно каждому новому поколению ничего иного не останется как автоматически формироваться в нужном духе.

Однако, дело не только в этом, забыли, о человеческой природе, о том, что С.Г. Кара-Мурза называет потребностью в неопределенном,  в приключении. Отчасти с таким определением можно согласиться и я не раз подразмумевал нечто подобное, говоря о катастрофичности изживания революционной романтики, способной удовлетворить "голод на образы". При этом стоит помнить, что речь идет не столько о мифе, сколько о реальном оживлении, одухотворении замершей, ставшей рутинной практике коммунистического бытия. Можно упрекнуть Кара-Мурзу в некоем душке биологизаторства, но не полемизируя с ним по поводу антропологических аспектов данной потребности, следует согласиться с тем, что он ухватил главную особенность коммунистического общества, которая вполне забрезжила в "годы застоя" - его скучность. Об этом писал, чуть ранее и упомянутый выше Зиновьев, подчеркивал необыкновенную простоту, заурядность и почти скуку жизненного пути советского человека: рождение - детский сад - школа - институт - работа- пенсия - смерть. И дело здесь не в самой абстрактности перечислений этих стадий, а в неотвратимости, механистичности их наступления. Конечно, следует помнить, о том, что простота и скука выступают здесь, в основном, как метафорические определения. Простота и скука в сравнении с чем-то. С чем? Постсоветский период показал нам вполне с чем: с "богатыми, которые тоже плачут", с "просто марией", с тем, что будет определено как человеческое, я бы добавил слишком человеческое (интриги, дрязги, измены и т.д.). В принципе, Зиновьев отмечал, что реальное наполнение реального коммунизма в общем-то и сводится к этому, что теоретически вполне объяснимо - "победа" коммунизма оставила человека наедине с самим собой и полностью атрофировала у него ощущение хрупкости бытия, дала волю субъективному желанию развеять скуку.
Развитие скуки, собственно и показало иллюзорность победы, поскольку выявило, что нормальность и здоровое развитие общества обусловленно исключительно внешними раздражителями, которые выступают как некий сдерживающий фактор для разрушительных сил. Коммунизм же напротив предполагает деятельность свободную и основанную не на страхе, не на внешних раздражителях и опасности. Эта свобода, это сознание открывшихся широких творческих возможностей для развития - с одной стороны, и свободного самоограничения, субординации в общественном целом - не сложилось вполне и многие занялись тем, чем занимаются люди при отсутствии внутренней самоорганизации и внешнего раздражителя - дрязгами, погоней за вещами и самоудовлетворением. Официальные страшилки про американский империализм и бомжей Нью-Йорка уже не могли поколебать твердой уверенности в том, что мы самые - самые, и уж у нас-то может быть только лучше. Холодная война была проиграна нами, именно потому, что мы слишком верили в собственные силы, в фундаментальность, необратимость общественных оснований. 
Однако, дело здесь не только в том, что иллюзорный образ нашей непобедимости оказался столь могущественным мифом, заслонившим в нашем сознании всякую опасность, но и в том, что трудность задачи дальнейшего перустройства советского человека к коммунизму натыкалась на невозможность сделать эту задачу общепонятной и общеразделяемой, она требовала не столько внешней, сколько внутренней мобилизации, принудить к которой все общество было трудно, а может быть и невозможно.
Все последние годы СССР перед обществом стоял вопрос: Что делать дальше?
Мы так и не смогли найти на него ответа, а потому, вполне естественно, занялись тем, единственным, что возможно в таком случае - разрушением.