Право и свобода

На модерации Отложенный

Несомненным фактом является многозначность содержания этих понятий, и если факт этот не проанализировать с позиций конкретного историзма, то он всегда будет приводить к логическим противоречиям и софистическим выводам.

Приступаю к доказательству выдвинутого мною тезиса.

Читаем: «Если юридический либертаризм объясняет пра­во­вое регулирование как обеспечение свободы, то позитивисты, на­оборот, представляют правовое регулирование как режим не­сво­боды. Правда, они путают правовую свободу и произ­вол» (Четвернин В.А. Введение в курс общей теории права и государства. – М. 2003. – С.18). «Позитивисты не отвергают ценность свободы вообще, но в своем правопонимании они не различают два типа культуры и не видят тождества права и свободы. Позитивисты называют правом законы любого содержания, а законы есть в культурах любого типа – там, где есть свобода, и там, где ее нет. <…> Юридический либертаризм отнюдь не опровергает тот факт, что в неправовых культурах ценность свободы, действительно, невысока. Но в контексте правовой культуры, в сообществе сво­бодных людей сво­бо­да есть высшая ценность» (Там же, С.17).

Я считаю, что в чем-то правы, а в чем-то неправы как позитивисты, так и   (по крайней мере, - некоторые) либертаристы, причем - как в теории, так и в реальной жизни правотворчества и правоприменения.

Прежде всего, о теории. Мне представляется, что суждение «право и свобода тождественны», высказываемое выше сторонником{78}

либертарно-правовой концепции, противоречит суждению автора этой концепции: право есть сущность, а закон есть явление (Нерсесянц В.С. Философия права: либертарно-юридическая концепция //Вопросы философии. – 2002. - № 3. - С. 3).

И действительно, если право и свобода тождественны, а закон есть проявление права, то разве могут существовать такие огромные системы, как культуры, и, надо полагать, государства, в которых нет свободы или же ее почему-то не ценят, и поэтому в них нет и права? И что же, спрашивается, в этих странных культурах и государствах проявляют их законы?

Данное противоречие, как было сказано выше, может быть решено лишь в процессе конкретно-исторического анализа соотношения права и свободы. Именно принцип историзма способен опровергнуть главный источник вышеуказанной самопротиворечивости либертаризма: отождествление свободы индивида со свободой как таковой.    

Во-первых, рассматривая историческое изменение понимания свободы, Гегель в то же время постоянно подчеркивает, что свобода – это сущностная характеристика человека. И поэтому в принципе не может быть такого, что где-то есть свобода, а где то её – нет. Во-вторых, свободу индивида нельзя рассматривать вне соотнесенности ее со свободой сообщества (рода, племени, этноса, нации, государства), в котором существует данный индивид.

Человек отличается от животного своей способностью к творчеству.

А точнее – это не просто способность, а сущность человека. Поэтому свобода человека - это его свобода творить, свобода творчества. Это - свобода творчества того или иного образа жизни: скотоводство, земледелие, торговля и т.д., то есть творчество всего мира человека, мира культуры. В том числе – не только материальной, но и духовной культуры. В процессе такого исторического творчества, к слову сказать, были созданы и мораль как неписанное, доюридическое право, и государство - совместно и одновременно с юридически, законодательно оформленным правом.

Свобода есть «высшая ценность» в любом человеческом обществе, потому что относится к сущности человека. Человек в принципе – свободное существо. Историческое развитие человечества – это всего лишь развертывание и укрепление сущности человека. Так что мы имеем не два фатально появившихся типа правопонимания, одно из которых ценит свободу, а другое – не ценит, а два последователь-{79}

ных этапа развития сущности человека. Просто надо признать тот факт, что условия этого развития складываются в разных местах по-разному, что и приводит к серьезным отставаниям одних государств и сообществ от других. Одно дело – Великобритания, а другое дело – Китай во время спровоцированой первой против второго так называемой опиумной войны. А если учесть, что после завершения этой войны Китай ждала жестокая оккупация со стороны Японии, то можем ли мы теперь говорить о том, что англичане или японцы больше ценят свободу, нежели китайцы?

Диалектика учит нас умению отождествлять противоположности. Да, свобода индивида постоянно находится в состоянии противоречия со свободой общества. Индивид свою свободу проявляет как притязание на право осуществления своей творческой сущности. Однако в критические моменты, когда решается - быть или не быть стране, а еще раньше – племени, этносу и т.д., вопрос свободы индивида естественным и зачастую - добровольным образом отодвигается на второй план, а на первый выдвигается свобода всего данного сообщества. Таким образом, право как свободная воля индивида «раскрывает свою разумную и добрую природу и познает ее сверхиндивидуальную всеобщность» (Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. – СПб, 1994, С.309). Так что в самом исходном пункте своего бытия право сразу же и навсегда проявляет себя и как до- и вне-юридическая свободная воля индивида к самореализации, и как право государственных институтов на регулирование общественных отношений через поведение субъектов, так как без осуществления этой своей функции право не может быть признано за право. (Кистяковский Б.А. Философия и социология права Спб., 1998. - С.212 ). И при этом - и тут частично правы юридические позитивисты - правовое регулирование выступает одновременно и как обеспечение свободы, и как режим несвободы.

Таким образом, регулятивная функция права состоит и в сохранении свободы личности для творчества, и в отстаивании свободы общества от посягательства на его суверенитет со стороны внутренних и внешних врагов, что является важнейшим условием в установлении и соблюдении в обществе справедливости и безопасности его членов{80}.

 

Ивакин А.А. Право и свобода //Питання удосконалення методології сучасної юриспрудеції: тези Другої Міжнародної наукової конференції, присвяченої пам’яті професора О.В.Сурілова 30-31 березня 2012 року. – Одеса: Фенікс, 2012– С.78-80. Видання присвячується 165-річчю юридичної освіти і Одесі та 15-річчю Національного університету «Одеська юридична академія».