Суицид, эвтаназия и смертная казнь

                                                     Суицид, эвтаназия и смертная казнь

                                                                     Есть по-настоящему лишь одна философская

                                                                       проблема, и это – самоубийство.

                                                                                                                  А.Камю

Величайшими самоубийцами были Гаутама, Лао-цзы, Гераклит, Сократ, Иисус. Все они фактически закончили свою жизнь по собственной воле. Гаутама – в нирване, Лао-цзы – бесследно исчезнув в пустыне, Гераклит – уморив себе голодом, Сократ – надсмеявшись над афинским судом, а Иисус – оскорбив Синедрион, так что его обвинили в богохульстве.

           Высшая цель буддизма – изжить череду карм в сансаре и слиться с Брахманом. Гимнософист Калан добровольно взошел на костер на глазах завоевателя Александра Македонского.

Пифагореец Эмпедокл бросился в кратет вулкана.

Гедонист Гегесий из Кирены, прозванный «ходатаем смерти», так упоительно рассказывал о прелестях небытия, что египетский царь Птолемей запретил ему публично выступать со своими речами и приказал сжечь его книгу.

Одна древняя легенда повествует о том, как девушки из аристократического общества Милета сговорились на одной пирушке покончить с собой. Городские власти пригрозили им, что выставят их голые трупы на всеобщее обругание, если они осуществят свой замысел. Кажется, это не остановило милетских дев.

           Лукиан из Самосаты написал памфлет на самосожжение некоего Перегрина, которого ранние христиане почитали за святого.

В эти же времена многие гностические секты считали мир творением дьявола, а смерть – освобождением от его власти. Их последователи – средневековые катары и альбигойцы призывали пришествие Параклета и конец света.

Монтень в своих «Опытах» упоминает один из городов-республик Италии, где существовал общественный склад цикуты. Всякий гражданин, пожелавший покончить с жизнью, мог рассчитывать на дозу яда и погребение за счет муниципалитета.

Фрейд в своей теории, о чем не часто вспоминают, отнес к силам, довлеющим над сознанием, кроме Либидо еще и Танатос.

Гессе считал, что номинально самоубийцами можно назвать всех тех людей, которые воспринимают свою жизнь как беззащитное, ущербное состояние, убежищем от которого оказывается стабильная, надежная смерть.

Нечто подобное выразил Солженицын, описывая, как быстро ломается на допросах и в Гулаге человек, не готовый сегодня же умереть.

Фромм полагал, что самоуничтожение – это средство избавления от невыносимого чувства бессилия, поскольку оно нацелено на устранение всех объектов, с которыми индивиду приходится себя сравнивать. Убивая себя, убиваешь мир.

Известная евангельская и оптимистическая фраза «Истина освободит вас» переосмысляется самоубийцей в пессимистическую «Смерть освободит вас». И кто посмеет сказать, что это – ложь? Смерть решает все ваши проблемы.

Я бы подытожил все эти высказывания так. Самоубийца есть всякий, кто ощущает вторичность, избыточность своего бытия. Самоубийцы режут себе вены бритвой Оккама.

Отношение общества к суициду очень хорошо характеризует уровень его гражданского свободомыслия. То, как это общество воспринимает эвтаназию, есть показатель его фарисейства. Я сознательно использую этот термин, поскольку именно все теократические религии (иудаизм, христианство, ислам) в отличие от мистических учений (индуизма, буддизма, даосизма) отличаются резким неприятием акта произвольного ухода из жизни. «Проклят повешенный на дереве», - сказано в Торе. Хотя самоубийство как средство от бесчестия, кажется, не осуждается. «И сказал Саул оруженосцу своему: обнажи свой меч и заколи меня, чтобы не пришли эти необрезанные и не издевались надо мною». А в христианстве суицид был навсегда ассоциирован с подлым предательством Иуды. Но Мессия тоже был самоубийцей. Правда, фарисеи называют это жертвоприношением агнца во имя их грехов.

Фраза Иисуса о том, что его ученикам «должно родиться заново» , т.е. переродиться выражает его главный нравственный, а лучше сказать – психотерапевтический постулат о непротивлении злу: получивши по одной щеке, подставь и вторую, а снимающему с тебя верхнюю одежду отдай и нижнюю? Что стоит за этим самоубийственным призывом, которому никто никогда не следовал? Отказ от безусловной любви к жизни. Перерождение заключается в том, чтобы изменить свою человеческую психологию, в которой инстинкт выживания – главный. По крайней мере, Церковь никогда этого не делала, лишь преумножив лицемерие христианского мира. Фактически она начала искажать бескомпромиссное учение своего основателя еще при апостолах. Галилейский рыбак Петр в угоду всем властям поспешил заявить: «Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам». Словом: любите жизнь и примите ее, какой бы она подлой не была. Пожалуй, прав был Ницше: «Был лишь один христианин. И его распяли».

Вот две армии стоят на поле боя, и с обеих сторон жрецы одного и того же человеческого бога благословляют народы на взаимное истребление. Защищать свои интересы – это так естественно. И что будет с народом (а заодно и с его жрецами), который не противится злу? Если нравственность есть синоним ханжества, то вклад христианства в эту добродетель несомненен.

Логика неприятия суицида проста. Любой ханжа вам скажет: «Если жизнь является даром Божиим и подготовкой к встрече с Богом, то каждому из нас в нашей жизни должно испить до дна ту чашу, которую нам нужно испить. Мы не знаем, что это за чаша, но мы знаем, что Господь каждому из нас эту чашу дает. И, если я, не допив ее до дна, просто отброшу ее от себя, то это будет предательством по отношению к самому себе».      

Словом, жизнь, какой бы она не оказалась, – дар Господа. Этот дар получают и слепорожденные, и паралитики, и раковые больные. Бог его дал, бог, когда придет время, и возьмет все обратно. Всякий, кто отказывается ждать своего часа, предписанного высшей волей, совершает чудовищную ересь. Своим поступком человек ставит себя выше бога. Это – вызов, ведь всемогущий бог тем не менее оказывается менее свободен, чем человек: он не может убить себя. Вот где кончается всемогущество Творца.

        Вывод: СМЕРТНЫЙ ЧЕЛОВЕК ОКАЗЫВАЕТСЯ СВОБОДНЕЕ ВЕЧНОГО БОГА.

        Убивать других умеют и животные, но они не способны на самоубийство. По-настоящему суицид есть единственное человеческое преступление. И это не простится ему. Всех самоубийц ждет преисподняя. Там они тоже станут совечными богу, но только вечность их станет мучением, от которого уже не спасешься эвтаназией. Какая мерзкая метафизика! Какая подлая теология! Поистине, надо быть божьей тварью, чтобы презирать самоубийц.

         Я люблю самоубийц. Я всегда буду на стороне Иисуса, идущего в Иерусалим за смертью, а не на стороне Мухаммада, бегущего от нее в Медину. И печальный мальчик Лермонтов, напросившийся на дуэль, мне дороже повесы Пушкина, отстаивающего супружескую честь. И никому не известный физик Эренфест, покончивший с собою, мне симпатичнее, чем его знаменитый друг Эйнштейн. И Цветаева мне милее Ахматовой. И горький пьяница, уничтожающий себя в вине, мне ближе преуспевающего трезвенника. Даже в мире бессмертных свободный человек должен иметь право на смерть. Что уж говорить про общество существ, каждому из которых суждено рано или поздно удобрить землю.

        Не только теократические религии, но вообще все тоталитарные учения отвергают суицид. Стареющий Платон после долгих лет размышлений написал книгу об идеальном Государстве. А к ней он добавил «Законы». Величайшими преступниками в этом кодексе оказывались самоубийцы. В идеальном государстве Платона они оказывались хуже воров и убийц, поскольку поступки первых коренятся в обычных человеческих пороках: в жадности, зависти, мести, а поступки вторых – это преступление против самого государства. Убивающий себя отвергает идеальное государство, предпочитая ему смерть. Но как наказать мертвецов? И тогда Платон, вспомнив, наверное, историю про милетских дев, требует, чтобы самоубийц лишали погребения и выбрасывали их трупы на съедение зверям.

           СССР тоже был идеальным государством. В нем тоже не поощрялись разговоры о смерти и всегда осуждались те, кто захотел преждевременно покинуть дружную советскую семью. Настоящий коммунист (как настоящий христианин) никогда не покончит с собою. Он будет жить назло всем буржуям (еретикам). Но вместе с тем умереть за святыню – бога, церковь или государство – это несомненная заслуга во имя жизни.

         У религиозного и тоталитарного сознания есть одно общее – сакрализация собственного бытия. Для римлянина его империя была так же священна, как для древнего израильтянина – его бог Яхве, а коммунизм для большевиков и нацизм для фашистов были так же святы, как ныне США – для стопроцентного американца. И то, и другое сознание одинаковы враждебны к такому крайнему проявлению свободы как суицид, поскольку и то, и другое сознание самодовольны. Глубинная причина неприятия суицида – инстинкт выживания. И все понимают, что в этом инстинкте скрыто изрядное свинство. Ведь именно из-за этого инстинкта и совершаются все преступления. Люди луг, крадут, подличают, насилуют и убивают не ради злого умысла, но ради инстинкта выживания.

         По сути, это неустранимое стремление к выживанию любой ценой и есть единственный грех человека пред Небом. Даосский принцип бездействия, равно как и доктрина Иисуса о непротивлении злу подразумевают отказ именно от этого инстинкта. Именно этот инстинкт делает мир таким, что в нем иногда не хочется жить. Но самоубийца подобен тому, который на этом пиру среди чумы плюнул в общественный котел.

В этом эмоциональная причина неприязни к нему. Если человек посягает на ваш инстинкт выживания во имя своего инстинкта выживания, он – злодей. Но если человек хочет умереть, вам-то какая печаль? Аппетит испортит?

        Частным случаем суицида является эвтаназия. Простая статистика говорит, что в современном мире наиболее терпимыми к эвтаназии оказываются наименее религиозные и наименее тоталитарные народы. Напротив, религиозные или имперские общества, вроде РФ, США и КНР, против нее. Пионером в области легализации добровольной смерти стали Нидерланды. В 1984 году Верховный суд страны признал добровольную эвтаназию приемлемой. Эвтаназия была легализована в Бельгии в 2002 году. С апреля 2005 года в бельгийских аптеках, как некогда в республике Монтеня, появились специальные наборы для эвтаназии, позволяющие упростить процедуру добровольного ухода из жизни. В России эвтаназия является преступлением и квалифицируется как умышленное убийство в соответствии с частью 1-й статьи 105-й Уголовного Кодекса РФ.

        Говоря о ханжеском отношении человека к смерти, нельзя не упомянуть и его отношение к тюрьмам. Для человеческой психики, выстроенной на инстинкте выживания, отношение к эвтаназии прямо связано с отношением к смертной казни. Гуманизм современного общества, выраженный в запрете на казнь, есть лишь продолжение его лицемерия и сознательной слепоты. В сущности, и религиозное, и тоталитарное мышление вульгарно материалистичны в своем самодовольстве. Их мнение таково: «Жизнь есть безусловное и единственное благо (чтобы там не говорилось про загробный мир). Следовательно, смертная казнь есть величайшее наказание для всякого человека. Отправить человека в Царство Небесное Брахмана – это самое худшее, что можно сделать с ним. А вот посадить его в скотскую клетку на этом пиру среди чумы – не столь жестоко». В этом смысле совершенно закономерно то, что именно те общества, в которых процветают тюрьмы и нетерпимость, оказываются фарисейскими противниками эвтаназии.

          Если я не признаю жизнь безусловным и единственным благом и вижу в смерти освобождение, то я уважаю ваше право на смерть. В свободном мире должна быть эвтаназия и не должно быть тюрем – этих язв на теле общества. Их должны сменить больницы, коррекционные центры и… кладбища. Ведь наказание не очищает человека, и не отыщется ни одного преступника, который считал бы свою клетку подарком от общества. И в преисподней должны звучать вовсе не стоны сожалений, но гул возмущения, а если сыщется тот, кто раскаялся в своих грехах, то его следует тотчас перевести из ада в рай. Тюрьма не перевоспитывает человека, но лишь ожесточает и портит его. Тюрьмы и гуманизм, армии и бог – это проекции на действительность одно и того же ханжеского сознания.

Н.Бор говорил по поводу новых идей в физике: «Ученые не меняют взгляды, они вымирают». Никто в этом мире не меняет свои взгляды. Горбатого могила исправит. Я считаю более милосердным и разумным пристрелить вас, чем посадить в клетку, сделав ваше бытие совершенно скотским. Это, конечно, – идеальное заявление, но в остальном я честен. И если уж мне суждена тюрьма, паралич или рак, обойдитесь со мною столь же благородно, даже если не понимаете этого. Просто умертвите меня. Мне не нужна жизнь в клетке. Мне не нужна божья чаша с осадком бессмысленных унижений и оскорбительной боли на дне.

        Я знаю, что человек способен привыкнуть почти ко всему. Никто не желает терпеть участь Прометея. Уж лучше смерть! Но ведь все начинается постепенно. Сначала тебя приковывают к скале. И ты не считаешь это достаточным основанием для того, чтобы умереть. Затем прилетает орел и начинает хищно щелкать клювом. И опять ты не видишь в этом принципиального конца своему терпению. А хищник уже сдирает с тебя одежду. Но ведь это не намного хуже того, что уже было. В конце концов ты оказываешься тем самым Прометем, у которого стервятник год за годом выклевывает печень. Ты весь иссох, пожелтел и превратился в желчного гомункула, который ненавидит весь этот мир. Но ты все еще не готов расстаться с жизнью.

         Знаменитый бунтарь Ницше говорил: «Познавший самого себя есть собственный палач». Но он не пожелал или не посмел вовремя умереть и стал свидетелем сифилитического распада собственной личности, проведя последние годы своей жизни в безумном, животном состоянии среди других сверхчеловеков психиатрической больницы.

         Из всех человеческих привычек привычка жить – самая вредная. И самая фундаментальная. Что есть эксплуатация человека человеком? Это – эксплуатация его жизнелюбия. Этот мир именно таков, каков он есть, из-за людской привычки жить вопреки всему. В нем не было бы тюрем, полиций, армий, государств, политики и вообще всей человеческой истории, выстроенной на насилии и подлости, если бы человек меньше дорожил своей жизнью. В сущности, все мы приговорены к смерти. И жизнь нужно прожить как приглашение на казнь, которая вот-вот состоится. Только такое состояние можно назвать свободным.

          Но психиатры классифицируют его как невроз. Стихотворение Синдрома Котара «Исповедь одинокого мужчины нам больничной койке»:

                                   Мне жизнь – жена. Зачем такую

                                   Понадобилось создавать семью?

                                   Часы настенные тоскуют.

                                   Что проку бить? Но вот все бьют.

                                   А ночью так их вкрадчив шепот.

                                   «Уй-ди»,- твердят они. Уйду.

                                Но – все жи-ву, жи-ву, жи-ву.

                                   Так каждый день я обещаюсь

                                   И сам часам уподобляюсь.

                                   А в ночь проснусь – постель смята.

                                   На ней бесстыдна и пуста

                                   Спит жизнь моя, жена моя.

                                   Проклятая! Постылая!

                                 Но – держит с прежней силою.

                                   Уйди, оставь, не унижай.

                                   Спаси, мать – вечность, сына.

                                   Возьми с собой – в Аид иль в рай,

                                   Язычником иль христьянином.

                                 Но – только с ней наедине не оставляй,

                                   С бесстыдной, с низкой, с жадной.

                                   Не силу дай, бессилье дай, чтобы уйти однажды.

                                   Здесь все не так! Я не согласен с тем,

                                   Что есть, что было, будет.

                                   А ночь настанет – белый кафель стен,

                                   Часы, постель смята и мысли те же.

                                 Но – что мне делать, что мне делать, мать моя?

                                   Уйди же, наконец, и будь утешен.

                                   Не пожелай жены своея.

       Франсуа Вийон, сидя в своей камере, в ночь перед повешением написал:

     И сколько весит этот зад,

     Узнает завтра шея.

     Впереди бесчеловечная легкость небытия. И никакого ханжества.