Круг чтения советского школьника.

Буквы я выучил еще до того, как пошел в школу, поэтому читать научился быстро. Сначала читал тонюсенькие копеечные книжки из серии "Мои первые книжки" со сказками, разными рассказами и стихами из классической литературы. Стихи не любил, хотя тонюсенькая книжка со стихами Бунина, которую мне подарили ветераны (я "промышлял" вместе с другими ребятами выразительным чтением стихов на праздниках) запомнилась на всю жизнь: "Чем жарче день, тем сладостней в бору" Строчка врезалась на всю жизнь, она была зримой и потом уже на даче, я все время вспоминал ее, сидя в лесной  тени деревьев.
Пойдя в школу, я записался в районную библиотеку. И постепенно перетаскал оттуда все маленькие книжки, названия которых уже не помню. В той же районной библиотеке впервые я познакомился с Крапивиным. Это были те его книги, после которых Владислава Петровича разлюбить невозможно уже никогда. "Летящие сказки", "Трое с площади Карронад", "Мальчик со шпагой". Дружба, романтика, простор, неукротимый полет фантазии. Может эти крапивинские книжки и задали тот круг чтения, который стал определяющим для меня в последующие годы.

Здесь нужно сказать вообще об источниках чтениях, о том, где собственно в 80-е годы советский школьник мог добывать интересующие его книги. В магазинах хороших книг было мало, расхватывались и расходились мгновенно, часто еще до того как попадали на прилавок. У нас рядом, через дом, в подъезде, был книжный киоск. Мы часто заходили туда с матерью и киоскерша откладывала нам что-нибудь интересное. Впрочем, это были все те же копеечные книжки.
Основным источником книг в то время была библиотек. В принципе в ней было что почитать. Сказок и детских рассказов было вдоволь. Однако был ряд дефицитных авторов, книги которых были нарасхват, или вовсе стояли только в читальном зале. Крапивин, забытый ныне Вильям Козлов принадлежали к тем, что нарасхват, но их книги было можно взять, если зайти в удобный момент, или зарекоммендовать себя как образцовый читатель, который книг не рвет и сдает в срок, у библитекарши. "Карлссон", "Волшебник изумрудного города" и "Незнайка" стояли только в читальном зале, и я помню, как мы с братом ходили читать их вместе.
Мне повезло, у меня была тетя, работавшая в техникуме. И тогда, когда я исчерпал лимит детского чтения в районной библиотеке, мама попросила у нее, чтоб она отвела меня в библиотеку техникума. Именно там началась моя карьера профессионального читателя.
Многие наивно полагают, что в специализированных библиотеках стоят только учебники по сопромату, физике и электротехнике. Но так не везде. Когда я зашел вместе с тетей в библиотеку мне тоже так сперва показалось - газеты и учебники. Но когда меня завели внутрь, туда где стояли стеллажи, я понял, что я пропал. Помещение было, наверное метров двадцать длинной, и все уставлено стеллажами с книгами до потолка (я потом, изучая что на них стоит, просто карабкался вверх по полкам). "Моя литература" стояла в самом конце - это быба "Библиотка мировой литературы для детей", толстые яркие книжки. Я взял "Айвенго" Вальтера Скотта, "Спартака" Джованьолли и сборник "Бродяги Севера"/ "Последний из могикан" Кервуда и Фенимора Купера. Книги были новыми, нечитанными, с неразрезанными страницами и пахли типографской краской.
"Не рано тебе?" - спросила меня библитекарша, когда записывала книжки в формуляр. Мне было восемь лет и она засомневалась. Это сомнение, "не рано ли?", преследовало меня все последующие годы, и я слышал его не раз, и в районной библиотке и здесь, и от родителей. Нет, было не рано. Было в самый раз. Светило солнце, начинались каникулы, мы вытащили на балкон старый матрац. и я целыми днями лежал на нем с напряжением следя за судьбой Спартака.

Ныне мало кто наверное из школьников читает старую приключенческую литературу, а тогда это был последний писк. Майн Рид, Вальтер Скотт, Дюма, и, конечно же Жюль Верн. В теткиной библиотеке они были все, и я глотал один за другим красные томики собрания сочинений Дюма, оранжевый двадцатитомник Вальтера Скотта, огоньковский восьмитомник Жюль Верна, Стивенсон. Ну и конечно наши супермегабовики вроде "Джуры" Тушкана, или "Злого духа Ямбуя" Федосеева.
Родственники требовали от меня детективов. но вот с чем было плохо в советское время, так с ними. Западных почти не было, этот вал Чейзов, Чандлеров и Спиллейнов накрыл нас лишь в 92-ом, а советские были не столь распространены и интересны. Я брал Хруцкого, Ардаматского, но они впечатления не произвели ни на меня, ни на родственников. Больше понравился Тевекелян, теперь совсем неизвестный. Единственным светлым пятном был Юлиан Семенов, чей многотомник, только вышедший мы зачитали до дыр.


С течением времени круг моего чтения начал расширяться, и я оттолкнувшись от повестей Крапивина стал читать о путешествиях не только художественные книги. Сперва мое внимание привлекли книги о разных странах. В то время выпускалась такая серия, посвященная отдельным материкам, странам, их географическому положению и экономической жизни (Страны и народы?). Затем вход пошли книги о путешественниках и их подвигах. Я прочитал Пири, Ф. Кука,  Хейердала, Северина, от дяди мне достались книги Ф. Нансена "Фрам в Полярном море", "В стране будущего", книжки Обручева "От Кяхты до Кульджи". Я читал очерки Ливингстона, Пржевальского, отчеты о кругосветном плавании Дарвина на "Бигле". Но моей любимой книгой стала книга Магидовича об истории географических открытий.
В какой-то момент мне подарили  книгу Игоря Акимушкина "Невидимые нити природы". Она настолько мне понравилась, что мне захотелось прочитать еще что-нибудь о животных. И я стал читать Джой Адамсон, Фарли Моуэтта, Сетона -Томпсона, Даррела, Гржимека.
Рассказы о животном мире привели меня обратно к классической литературе. Так я открыл для себя Джека Лондона, который долгое время оставался моим любимым писателем. Лондона было за что любить, приключения и острый сюжет манили, но "Мартин Иден", заставил меня шире взглянуть на литературу, и постепенно двинуться в сторону классики. Движение это было и в самом деле постепенным, ибо читать программные. школьные произведения я не очень любил, что при моем запойном книгочействе отзывалось постоянным балансированием между тройкой и четверкой по литературе. Сейчас, спустя годы, я думаю, что это было вполне справедливой оценкой, ибо запойной чтение приключенческой литературы и литературы о животных и путешествиях - это совсем не то, что работа на уроках литературы в школе.
Из классики я полюбил особенно Диккенса и перечел большинство его романов. Диккенс и по сию пору остается моим любимым зарубежным писателем, а его тридцатитомное собрание сочинений - объект моих мечтаний в те годы, сотит у меня на книжной полке. Сэм Уэллер, Боб Троттер, Мартин Чезлвит, Николас Никльби, Пип - все они рядом со мной.
В советское время очень любили исторические романы, и я тоже читал их с удовольствием. Гонялись в первую очередь за Пикулем, хотя он и был легковесен. Книг его было не достать. Но я прочитал многие его романы, опять же благодаря библиотеке техникума. Сам я Пикуля не очень любил, и из популярных исторических романов того времени чтил больше "Порт-Артур" Степанова. "Цусима" Новикова-Прибоя и "Севастопольская страда" вызвали только разочарование.
Сперва я читал из исторических романов Яна и Воронкову, но с течением времени перешел к вещам более серьезным и объемным - романам Балашова. Уважение к Балашову сохранилось у меня и поныне, и когда я перечитывал весь его цикл "Государи московские" лет пять назад, я словно вернулся в детство, ощутил то же самое, впечатление кряжистой, серьезной. тяжеловесной прозы. Еще одно приятное воспоминания роман Язвицкого "Иван III - государь всея Руси".

Туговато в СССР было и с фантастикой. Я уже как-то писал, что долгое время думал, что фантастика только и бывает в рассказах, и это не случайно. В библиотеках в основном были фантастические рассказы. Из наших читали классику - Беляева, Ефремова, знакомились с современными советскими фантастами в основном по журналам "Юный-техник", "Техника-молодежи", "Наука и жизнь", "Знание - сила". Что читали? Из наших - Стругацких (мне они уже тогда казались нудными), Биленкина, Шахназарова, Пухова, Булычева. Из ихних - Азимова. Брэдбери, Шекли, Саймака. В 11 лет я прочитал "Утопию 14" Воннегута, когда был в пионерском лагере, и она произвела на меня неизгладимое впечатление.
Так мы и варились среди книг, пока не подошла пора 88-89 годов, которая ознаменовала начало периода журнального. С этого момента от чтения книг перешли уже к чтению журналов, где начали публиковать Солженицына, Пастернака, Рыбакова, "Историю Государства Российского".
Это было уже недетское чтение, школа заканчивалась. Я открыл для себя Достоевского, Серебряный век. Эпоха детективно-фантастического  умопомрачения еще не наступила, а в магазинах уже начали появляться томики Владимира Соловьева, Гегеля, Камю, Ясперса - тех, с кем и оказалась связана моя дальнейшая судьба.
Заканчивался Советский Союз, сворачивался круг чтения советского школьника. "Библиотека пионера" с великолепной Осеевой, прекрасным Дубовым и правильной Воронковой отошла на второй план, уступив место более претенциозному, но, может быть, менее полезному чтению.