Последний день старика

Старик просыпался, когда до него долетал запах сирени. Вставал, одевал фуфайку, доставал из стола чекушку, выходил на улицу и шёл на окраину провинциального городка.

Начинался городок с небольшой привокзальной площади. На площади - базарчик, автобусные остановки, киоски...

На базарчике продавали семечки в кулёчках, цветы... В киосках - воздушные шарики, открытки с артистами.

Старик останавливался возле киосков. Артисты никаких воспоминаний у него не вызывали. Он покупал шарик. На базаре долго бродил между рядами, выбирая цветы.

С шариком и тюльпанами старик направлялся к центру городка. В центре находилась площадь, скверик, памятник, вечный огонь в чаше. На памятник старик не смотрел. Он отказался от привычек молодости. Старик раскладывал тюльпаны возле чаши, доставал чекушку.

Через полчаса он находился уже на окраине городка. Возле частных домов с вишнёвыми садами, сиренью, узкими улочками. 3а домами пролегал неглубокий овраг, стояла роща, текла речушка, тянулось поле .3а полем - кладбище.

На кладбище лежали его мать и отец, дед... Старику хотелось, чтобы его тоже похоронили здесь. Он считал, что это было бы продолжением рода. Но у старика давно уже никого не было. И он не знал даже, кто его похоронит. Старик снова вынимал чекушку. Так поступала вся его родня.

Из фуфайки старик доставал шарик, надувал и отпускал. Он смотрел вслед шарику, пока тот не исчезал вдали.

За кладбищем находился бугор. Бугор можно было принять за могильный курган, если бы не бревенчатый домик на макушке.

Верхняя часть домика - крыша, окна - была снесена. Оставшаяся часть - связанные под прямыми углами бревна напоминали сруб большого колодца.

Возле домика тянулись межевые грядки, на которых росли смородина, малина. Изгородь заменяли разросшиеся кусты шиповника, сирени...

Старин: садился на лавочку и смотрел вдаль. Казалось, что это был один из тех стариков, которых можно встретить только на окраинах. Они мало разговаривают. Сидят на лавочках и часами смотрят на то, что увидели.

Старик часто поворачивал голову вдоль улицы. Он кого-то ждал. В это время мимо старика всегда проходила старушка. Она катила детскую коляску, в которой стояли пластмассовые ведра с тюльпанами. На ухабах коляска подпрыгивала. Вода выплёскивалась на ноги старушки. Головки тюльпанов раскачивались. Так: раскачиваются женщины, когда плачут на похоронах.

В этот раз старушка так и не появилась. Старик не стал больше ждать. Он понял всё.

Возле лавочки росла липа. С её ветки свисала цепь с дощечкой. Старик осторожно трогал цепь. Она звенела. Её звук был таким же, как и в его детстве и старику казалось, что в его жизни ничего не изменилось Рядом с липой стояла голубятня, из окна которой вылетала пара голубей. Они кружили над голубятней, словно большие бабочки и возвращались назад. Побродив по голубятне, прятали головы под крыло и засыпали.

Старин: сам когда-то разводил голубей. Он любил их за преданность и ненавидел за жестокость.

Старик вставал и направлялся дальше. Он шёл уверенно среди густого бурьяна. Чувствовалось, что старик хорошо знал дорогу.

Над останками бревенчатого домика кружили птицы. Крик птиц был печальным.

В детстве старик любил стрелять птиц из рогатки. Птица натыкалась на что-то в воздухе, вскрикивала, падала на землю и судорожно раскрывала клюв, словно хотела что-то сказать. Старику нужно было пережить немало горя, чтобы понять, что птицы - его родня. Они так же, как и человек продолжали свой род, страдали от голода, холода, человека, защищали своих детёнышей. У них были обычаи, которые нарушали более сильные рода. Однажды старик принёс раненого галчонка. Галчонок смотрел на него с ненавистью.

Старик проходил за глухую стену дома в сад. Спиленные яблони, вишни, груши.

До старика доносился негромкий голос двухрядки. Двухрядка сипела. Видимо меха были порваны.

Старик прислушивался. Музыка была грустной. Ему казалось, что играли о том, что уже давно прошло... Старик снова доставал чекушку, кусок чёрного хлеба, присыпанный солью. Ему нравился горький вкус водки и душистый запах хлеба. Они напоминали ему об отце, матери, голоде, войне, любви.

Старик не помнил, когда сажал сад, строил дом. Его память сужалась. Так сужается свет, обволакиваясь темнотой. Из памяти вытеснялись заботы, суета, но оставался вопрос, на который он ещё не мог ответить.

В дальнем конце сада виднелся небольшой сарайчик. Он напоминал заброшенную землянку. На гвоздике висела дужка от замка. Она была словно игрушечная подковка.

Старик открывал дверь, спускался по оставшимся ступенькам. Из-под ног осыпалась земля. На полу стояли рассохшиеся ульи, на дне которых лежали кусочки от сот. В сотах хозяйничали пауки. Они доедали останки пчёл.

Голос двухрядки долетал и в омшаник. Он был негромким, похожим на голос человека, теряющего силы.

...Возвращался он тогда с похорон, близкого человека. Утрату он ещё не осознавал. Осознание утраты пришло позже.

Он стоял на перроне, ожидая поезда. Вдоль стен вокзала сидели инвалиды. Возле входа старик с гармошкой. Он играл "Страдание". Медный дождик редко капал в кепку. День был осенний. Наполненный светом, теплом. Он сверкал. Он жил. И ему было непонятно, как могут в такой день играть "Страдание".

Метрах в тридцати от омшаника стояла банька, подставив под солнце единственное окошко. Возле порога находилась жужжалка, лежала металлическая лопатка для угля, топор, берёзовые чурки, веник из можжевельника. Только тропинки не было видно.

В бане пахло сыростью. Настил на полу сгнил. Кадушки для воды вздулись. A на булыжниках, которые раскаляют для пара, сидели земляные жабы. Они смотрели на старика холодными глазами.

На деревянной полке стоял цинковый тазик, лежала шерстяная шапочка. На подоконнике металлический ковшик. Старик слегка щёлкнул по тазику. Он отозвался ворчанием, похожим на упрёк.

Старик шёл все дальше. В погребе было темно. Свет выхватил стены. Они осыпались, на них выступала слизь. Ржавели рельсы, державшие потолок. Нишу затягивала паутина.

Старик обошёл вокруг домика. Среди бурьяна виднелись каменные кладки. Они напоминали гряды, ушедших под землю гор.

В середине каменных кладок стояли полуразрушенные сооружения. Старику вспоминались загадочные памятники, о которых он когда-то читал. Свет солнца проникал в глиняные полукружья - небосводы русских печей. Небосводы светились, словно горели. Чудилось, что хозяева ненадолго отлучились.

Вечерело. Лучи солнца падали на облака, наполняли их светлым вишнёвым соком. Небо румянилось. А в уголках горизонта рождались жгучие пятна, перераставшие в красную полосу. Примету сильного ветра.

Недалеко стояла скирда соломы, от коорой шёл прелый запах. Старик набирал охапку, разбрасывал и ложился.

Вдали светилась лесополоса. За лесополосой пролегала дорога. Шума машин старик не слышал. Видел только свет фар, который появлялся вначале небольшими точками. Точки разрастались в большие светящиеся диски. Они неслись на старика и, опалив его холодным жаром, исчезали.

Становилось тихо. Только изредка тишину нарушал все тот же голос двухрядки. Часто двухрядка умолкала и, легонько вздохнув, - так вздыхают, перед тем, как пожаловаться, - снова умолкала.

Утром следующего дня запах сирени был как никогда сильным, но старик уже не чувствовал его.