Памяти Перси Биши Шелли

На модерации Отложенный



Портрет Перси Биша Шелли, 1819.

Перси Биши Шелли (4 августа 1792, графство Суссекс — 8 июля 1822, утонул в Средиземном море между Специей и Ливорно) — один из величайших английских поэтов XIX века, муж Мэри Уолстонкрафт Шелли.

Своей пламенной верой в полновластный и всеразрешающий разум, своим полным пренебрежением к унаследованным от прошлого человеческим воззрениям, верованиям и привычкам Шелли принадлежит ещё к последователям идей века Просвещения.


 
«Политическая справедливость» Годвина, проникнутая целиком революционным национализмом девяностых годов XVIII в., стала очень рано его евангелием; но идеи Годвина претворились у Шелли в красивые поэтические видения, смело задуманные и своеобразные. Эти образы, воздушные и туманные, убаюкивают сознание своей дивной художественностью.

Как поэт, Шелли принадлежит уже целиком к началу истекшего столетия, к тому блестящему возрождению поэзии, которое мы называем романтизмом. Поэтическое дарование Шелли, таким образом, не вполне соответствует его миросозерцанию. Двойственность Шелли, как рационалиста и романтика, мыслителя и художника, проповедника и поэта, составляет самую характерную черту его гения.

<pre> Изменчивость Мы, словно облака вокруг луны, — Летим сквозь ночь, трепещем и блистаем. Сомкнется тьма — и вмиг поглощены, Мы навсегда бесследно исчезаем. Мы точно звуки несогласных лир — Ответ наш разный разным дуновеньям. Не повторит на хрупких струнах мир То, что с прошедшим отошло мгновеньем. Мы спим — расстроен сновиденьем сон. Встаем — мелькнувшей мыслью день отравлен. Веселье, плач, надежда, смех и стон — Что постоянно в мире? Кто избавлен От вечных смен? — Для них свободен путь. Ни радость, ни печаль не знают плена. И день вчерашний завтра не вернуть. Изменчивость — одна лишь неизменна.</pre>

Перевод Вильгельма Левика

«Шелли научил нас признавать благодетельность высшего закона, тяготеющего над избранными душами, живущими ради идеи, ради надежды, и готовых претерпеть за них и попреки, и посрамление, и даже принять смерть мученичества. Но этот высший закон, как его представил себе Шелли, — вовсе не добровольное подвижничество или жалкий аскетизм; Шелли и в стихах, и в прозе отдаёт должное музыке, живописи, скульптуре и поэзии и обогащает наше сознание их могуществом. Его только никогда не удовлетворяет эпикурейское наслаждение красотой или удовольствием. Его поэзия вливает в нас божественную тревогу, которую не могут рассеять ни музыка, ни живопись, ни скульптура, ни песня; через их посредство мы поднимаемся к какой-то высшей красоте, к какому-то вожделенному добру, которых мы, может быть, никогда не достигнем, но к которым мы постоянно и неминуемо должны стремиться»

профессор Доуден

Женственно-красивый и нежный облик Шелли, с его открытым и вдумчивым взором, заканчивает обаятельность его, как поэта и как человека.
Созерцательная, склонная к мечтательности и к сильным душевным возбуждениям натура Шелли сказалась очень рано, когда ещё ребёнком, в поместье своего деда, он рассказывал маленьким сестрам страшные сказки и забавлялся химическими и электрическими опытами, производившими впечатление алхимии.

Суровое воспитание тогдашнего английского юношества жестоко отразилось на чувствительной душе поэта. Он долго помнил издевательства, кулачную расправу, приставанья своих товарищей и наставников. В «Лаоне и Цитне» он вспоминает о них, как о своих «тиранах и врагах». В последние годы пребывания в Итоне занятия Шелли становятся более серьёзными. В нём просыпается потребность творчества.

В 1810, когда Шелли перешёл в Оксфордский университет, он уже был автором двух романов: «Цастроцци» и «Св. Ирвайн». Оба они отражают самый фантастический и грубый романтизм тогдашнего ходячего романа, но несомненно нашли себе читателей. В Итоне Шелли впервые увлёкся и идеями «Политической справедливости» Годвина; его кузина Гарриэт Гров, на любовь к которой благосклонно смотрели его родители, была уже по первым письмам, пришедшим из Оксфорда, встревожена вольномыслием своего молодого друга. На первых порах в Оксфорде Шелли испытал мало новых впечатлений. Он издаёт шутовские стихи, под заглавием: «Посмертные записки Маргариты Никольсон», зачитывается Платоном, Еврипидом, Лукрецием, знакомится с Франклином и Кондорсе, с философией Локка и Юма. Сам университет не произвёл на Шелли, по-видимому, никакого впечатления.

Любовь, честь, доверие

Любовь, честь, доверие, как облака
Они уезжают и возвращаются, однодневная ссуда.
Если бы бессмертный человек был всемогущим,
Вы - игнорируете и возвышенны, как вы -
вы оставите свое окружение в его душе.
Ты, посланник привязанностей,
что вы растете в глазах любовника;
Вы, кто питает чистую мысль
Который мрак угасающему пламени!
Не уходи, когда наконец придет твоя тень:
без тебя, как жизнь и страх,
могила - это темная реальность.

«Шелли в Италии» кисти Д. Северна

11 марта 1818 г., вместе с семьей и со сводной сестрой Мэри Годвин, Клэр Клэрмонт, матерью маленькой Аллегры, прижитой ею от Байрона, Шелли уехал в Италию.

Четыре года, которые Шелли прожил в Италии, были самыми продуктивными и полными годами его жизни. В первые два года уже возникли его «Освобожденный Прометей» и трагедия «Ченчи», заставляющие думать, что останься Шелли в живых, Англия обладала бы сильным, глубоким и вдумчивым драматургом. В это время расширяются артистические запросы Шелли, характерные для него, как для английского романтика, родоначальника того особого эстетизма, который тянется через Рёскина до Росетти и В. Морриса. Давнишний восторг перед поэзией древней Эллады, перед Гомером, гимны которого переводил Шелли, перед Софоклом, с которым он никогда не расставался, и, наконец, перед Феокритом, чье влияние слышится в одной из наиболее проникновенных поэм Шелли, «Адонанс», написанной за год до его смерти в память рано умершего Китса, весь этот чисто артистический восторг перед Грецией ещё обновляется вестями о греческом восстании и знакомством с одним из его видных деятелей, Маврокордато.

Шелли искренно говорит ему: «мы все греки» и задумывает свою «Элладу» (1821).
Под небом Италии — Италии начала века, где вспыхнуло национально-освободительное движение, — Шелли увлекается Данте, с его «Божественной Комедией» и с более близкой лирическому гению самого Шелли, «Vita Nuova». С Италией, «раем изгнанников», как назвал её Шелли, связаны, кроме «Ченчи», «Строки, написанные среди Евганейских холмов» и «Юлиан и Маддало». Через посредство итальянского Возрождения Шелли понял и поэтов «старой веселой Англии» времён королевы Бетси, к изысканной прелести которых так внимательно прислушивались поэты-лэкисты и ещё больше Китс. Подобно лэкистам, поэта приковывает к себе и красота природы. Время пребывания в Италии может быть названо самым счастливым периодом в жизни Шелли.

Философия любви

Фонтаны сливаются с рекой,
И реки с океаном;
Небесные ветры смешиваются навсегда,
Со сладкой эмоцией;
В мире нет ничего уникального
Все по божественному закону
Они дополняют друг друга:
Почему бы мне не сделать это с тобой?

Смотрите, как горы целуют высокое небо
И волны ласкают о берег;
Ни один цветок не был бы красивым
Если вы презираете своих братьев и сестер:
И солнечный свет любит землю,
И отражения луны целуют моря:
Чего стоит вся эта любовь?
Если ты меня не поцелуешь?

Известность Шелли возрастала туго (издание «Ченчи» и «Освобожденного Прометея», вышедшее в Лондоне в 1821 г., пошло в ход лишь после смерти поэта). Написанный в год смерти блестящий очерк: «В защиту поэзии», который справедливо характеризует один из биографов поэта, Шарп, говоря, что «каждый интересующийся поэзией должен не только прочесть, но изучить его», — вовсе не нашёл издателя.

В конце мая 1822 г. Шелли с женой и супругами Уильямс жили на берегу моря около Специи, в вилле Casa Nova. Шелли, не умевший плавать и не имевший понятия о морском спорте, страстно любил море и вместе с Байроном приобрёл шхуну, названную «Ариэль». Когда прибыла шхуна, у Шелли было несколько видений: то маленькая Аллегра выходила из моря, то какая-то фигура позвала его за собой в гостиную и там, сняв покрывало, оказалась его двойником, исчезнувшим со словами: «Siete soddisfatto»(итал. Вы довольны). Кто-то видел также Шелли в лесу, когда он в это время был дома. 1-го июля Шелли и Уильямс отправились в Ливорно и оттуда в Пизу, где происходило совещание между Байроном и Ли Гентом по поводу затеянной первым газеты. На возвратном пути Шелли вновь шёл на шхуне «Ариэль» с Уильямсом и лишь одним мальчиком в виде матроса, а Трелоне следовал на яхте Байрона, «Боливар». Скоро из-за густого тумана «Ариэль» не был более виден, а после быстро налетевшего непродолжительного, но сильного шквала от «Ариэля» не оставалось уже и следа. Через несколько дней море выкинуло два трупа, оказавшихся Шелли и Уильямсом. Труп Шелли был сожжен на месте, и урна с его прахом отослана в Рим, где она покоится на протестантском кладбище рядом с останками поэта Китса и маленького сына Шелли. В карманах Шелли были найдены томики Софокла и Китса.

vvl00.narod.ru

<dl>
 
«Озимандия», сонет
 Шелли, впервые опубликованный 11 января 1818 года под именем «Глирастес». Этот шуточный греко-латинский псевдоним был создан объединением латинского слова glīs — «соня» (животное) с греческим суффиксом ἐραστής (возлюбленный, любящий): в данном случае имелась в виду супруга Шелли,  Мэри Шелли, которую прозвали «Соней»
Я встретил путника; он шёл из стран далёкихИ мне сказал: вдали, где вечность сторожитПустыни тишину, среди песков глубокихОбломок статуи распавшейся лежит.</dl><dl>Из полустёртых черт сквозит надменный пламень,Желанье заставлять весь мир себе служить;Ваятель опытный вложил в бездушный каменьТе страсти, что могли столетья пережить.</dl><dl>И сохранил слова обломок изваянья: —«Я — Озимандия, я — мощный царь царей!Взгляните на мои великие деянья,Владыки всех времён, всех стран и всех морей!»</dl><dl>Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…Пустыня мёртвая… И небеса над ней…<cite>Перевод Константина Бальмонта</cite>Минувшие дни

I

Как тень дорогая умершего друга,
Минувшие дни
Приходят к нам с лаской в минуты досуга;
Надежд невозвратных в них блещут огни.
Любви обманувшей, мечты невозможной;
Как смутные призраки, с лаской тревожной
Приходят к нам прошлого дни.

II

Как сны золотые пленительной ночи,
Минувшие дни
На миг лишь один устремляют к нам очи,
И так же, как сны, нам отрадны они.
В них самая мука нежнее, чем счастье;
Как солнечный свет после мрака ненастья,
Нам дороги прошлые дни.

III

Приходите к нам из пучины забвенья,
Минувшие дни.
Взирая на вас, мы полны сожаленья:
Вы снова умчитесь, — мы снова одни.
И как мы над трупом ребенка рыдаем,
Мы смех наш минутный слезой провожаем,
Погибшие прошлые дни!

Перевод — К. Д. Бальмонта

</dl>