Исполнение желаний

Вечерело. Последние лучи солнца пробивались сквозь пыльные шторы открытых окон, пытаясь осветить комнату, бывшую, видимо, кабинетом хозяина усадьбы. На большом письменном столе, застеленном старыми номерами «Ведомостей», стоял остывающий самовар. Остатки вечерней трапезы – варёная картошка в саксонского фарфора супнице, куски варёного мяса на блюде, шмат сала, начатый каравай, тонкие стаканы в подстаканниках, - были сдвинуты в дальний угол стола.

Василий Иванович сидел, откинувшись на спинку кресла, вытянув ноги в верблюжьих носках и положив кулаки на стол. Петька сидел сбоку стола и в задумчивости прокручивал упёртый в стол маленький кинжал из коллекции хозяина дома, придерживая его вертикально одним пальцем.

- Скажи, чтобы лампу принесли – Василий Иванович потянулся с хрустом. – Донесение надо писать. И окна пусть закроют, а то комарьё налетит, не уснёшь.

- Так стёкла побиты.

- Не все – уточнил Василий Иванович. – Тряпьём пусть завесят. Этого добра много.

- Нечипайло! – рявкнул Петька.

Василий Иванович поморщился.

- Чего? – рыжий детина сунул голову в дверь.

- Лампу неси. И окна прикрой. Где стёкол нет, тряпками заткни.

- Сделаем! Тут до Василия Ивановича дид який-то просится.

- Чего ему надо?

- Та бис его знае. Справедливость якую-то хочет.

Петька вопросительно глянул на Василия Ивановича. Тот кивнул.

- Давай его сюда, деда твоего.

- Та не мой он…

- Немой, глухой – пусть заходит.

В дверях показался невысокого роста мужичок, довольно опрятно одетый, в неновых яловых сапогах и с козлиной бородкой. Сделав два шага в комнату, остановился в почтительной позе, перебирая в руках свой головной убор.

- Чего встал в дверях, проходи сюда – Петька махнул рукой.

- Благодарствуйте… Мы уж здесь… Привычные мы…

- Гляди-ка, говорящий! –удивился Петька. – А зачем врал, что немой?

Мужик переступил ногами, хотел что-то сказать, но промолчал.

- Ты, дед, эти свои замашки брось – вступил в разговор Василий Иванович. – Хоромы хоть и барские, но теперь здесь советская власть расположена. Дай ему стул.

Петька вылез из-за стола, взял один из венских стульев у стенки и, ухватив мужика за локоть, подвёл его к столу.

- Садись! – Петька установил стул напротив Василия Ивановича и уселся на своё место за столом.

Мужик нерешительно потоптался, бормоча что-то себе под нос и, наконец, пристроился на краешке сиденья.

Нечипайло внёс зажжённую лампу-молнию и установил в центр стола.

- Что ж ты перед самой мордой ставишь? Глаза слепит. Убери в сторону. Ну, давай дед – обратился Василий Иванович к мужику, - Какую такую справедливость ты у советской власти ищешь? Как зовут-то тебя?

- Трефиловы мы… Игнатием кличут. Я тут за садом приглядывал, при барине-то…

- Садовник, значит. Выходит, ты сельский пролетарий. А советская власть пролетариев любит, и обиды к ним не допускает. Ну, давай, Игнатий, выкладывай, зачем пришёл.

- Тут такое дело – прохрипел мужик, откашлялся и продолжил – Я и говорю, двор то мой недалеко здесь, сразу за речкой… За мостом сразу. Те, что тут до тебя были, хулиганили, было дело, но избы не трогали. А когда оне от тебя побегли, то мост-то и сожгли напрочь. Керосином облили и бонбы бросили.

- Знаю, докладывали. А ты-то причём здесь?

- Так ведь ты со своей совецкой властью сюда по мосту вьехал, так?

- Ну…

- Вот те и… - мужик осёкся. – Считай, ты сюда по моему дому и въехал.

- Как так?

- А вот и так. Как те утекли, налетели твои арха… воины, значится, хату мою по брёвнышкам растащили и тебе мост новый слепили.

Василий Иванович посмотрел на Петьку. Тот в это время целился острием кинжала в таракана, присосавшегося к хлебной крошке.

- Так было? Тебя спрашиваю?

Таракан шмыгнул под газету. Петька вздохнул.

- Твой же приказ исполняли – любой ценой, гнать и гнать… А без тачанок как? Брода рядом нет.

- Так-так… - Василий Иванович стал наливаться краской. – Так ты, Игнатий, считаешь себя пострадавшим от советской власти? Так тебя понимать? А то, что мы кровь за неё проливаем, жизни свои кладём – это как? Тебе, значит, твоя изба дороже светлого будущего? - Василий Иванович подтянул ноги, готовясь встать.

- Ни в коем разе, - Игнатий побледнел. – Я для этой вашей… нашей совецкой власти портки отдам, ежели надо. Акромя портков, считай и отдавать уже нечего.

- Твои портки советской власти без надобности. - Василий Иванович несколько остыл. – Советская власть сама пролетариев снабдит и портками, и … и всем, что положено для светлой жизни. А ты сюда жалиться пришёл или по делу?

- Я хотел спросить, ежели я совецкой власти помог речку перейти, то, может, она мне обратно поможет?

- И каким же таким образом тебе помощь нужна? Денег просишь?

- Деньги-от ныне вещь ненадёжная, Василий Иванович. Их теперь много всяких разных, а купить на них ничего не укупишь. Лучше натурой.

- Не понял.

- А и понимать нечего. Тут на задах, в саду значит, барин из баловства пятистенку поставили. Так я бы её разобрал и перенёс на свой двор…

- Там артиллерия расположилась. У пулемётчиков отбили – внёс ясность Петька, не отрывая взгляда от тараканих усов, шевелящихся из-под газеты.

Василий Иванович снова вытянул ноги и положил руки на стол. Задумался.

- Значит, решаю так! Мы завтра двигаемся дальше, а ты, дед, забирай этот дом со всеми потрохами, что там останутся. Если только мои арха…, артиллеристы не сожгут его по дурости. Петька, проследи!

- Сделаю.

Таракан наполовину вылез и прислушивался к обстановке. Петька приготовил своё оружие.

- Документик бы, Василий Иванович…

- Петька, напиши мандат.

Петька вздохнул, достал из планшетки лист бумаги, отделил от него четвертушку. Достал огрызок карандаша и разместился так, чтобы не придавить таракана. Тот не убежал, а спрятался, шевеля усами. Видимо, сильно хотел есть.

- Как писать-то?

- Пиши: «Предъявителю сего, Трефилову Игнатию, за особые заслуги советская власть выделяет дом». Ставь печать, я подпишу.

- Держи, Игнатий! - Василий Иванович, протягивая бумагу. – Советская власть справедливая, для своих кровных пролетариев она могёт сделать всё!

- Может – раздался женский голос откуда-то сбоку, из тени.

- Кхм… Я и говорю, может сделать всё и даже больше. А теперь иди, дед, у нас тут делов много ещё.

Игнатий встал, но не уходил, переминаясь.

- Ну, ты чего? Получил, что хотел и иди. Али ещё что сказать хочешь? Так нам твоих благодарностей не надо. Иди, Игнатий, иди.

- Ещё одна беда у меня, Василий Иванович.

- Ну что ещё? Только быстрее излагай.

- Коза у меня была…

- Ну, была. И козу твою мои хлопцы съели, так? Так они не кони, траву щипать не могут. Чтобы шашкой махать, надо вот – он показал на стол, - кушать по-человечески. Так что считай, козу твою реквизировали по законам военного времени. Всё у тебя?

- Да кабы рекви… зовали, Бог с ней, нешто мы не понимаем…

-Тогда что?

Игнатий покосился в тёмный угол, нагнулся к столу и прошептал:

- Ссильничали…

- Как… Да ты… - Василий Иванович откинулся в кресле. – Да как это…

- Натурально. Издохла моя Дашка. Уж больно твои воины злы на это дело.

Таракан, решив что уже можно, нашёл крошку и присосался к ней. Петька, прикусив язык, занёс над ним смертельное острие.

Василий Иванович грохнул кулаком по столу. Таракан порскнул в убежище. Петька в сердцах сплюнул.

- Ты чего расплевался, сволочь! Это что ж такое творится у нас, а? Я тебя спрашиваю!

Выскочив из-за стола и смахнув по пути самовар, Василий Иванович забегал по комнате. Самовар попал под ноги и он пнул его так, что тот отлетел к двери. Заглянул Нечипайло, подхватил самовар и скрылся.

- Так опозорить мою армию! Советскую власть опозорить! – воскликнул Василий Иванович, подняв палец к потолку.

Подскочил к Петьке, сгрёб за грудки.

- А ты знал? Говори –знал?

Петька молчал.

Отпустив Петьку, Василий Иванович прошёл на своё место. Лицо постепенно принимало нормальный для него цвет.

- Пиши приказ. Всех под трибунал! Невзирая! Всех, кто там был!

Петька сунул ненужный уже кинжал в ножны.

- Ты, Василий Иванович, остынь малость…

- Молчи!

- Я и молчу. Но, с другой стороны… Считай, всё лето мы гоняем по степям без продыху.

- Молчи!

- Молчу… Ну сам посуди – по пути все станицы и сёла пустые, хоть шаром покати. Ни баб, ни девок. Как сквозь землю провалились! Ребята за двадцать вёрст за удовольствием ночами скачут. А утром ещё и шашкой махать. Ну и попутал их чёрт с этой козой. Коза-то сейчас редкое животное. Беляки видно тоже…

- Заткнись!

Василий Иванович привстал, протянул руку к Игнатию.

- Дай-ка сюда бумагу.

Взяв листок , положил перед Петькой.

- Допиши кобылу.

- Да ты что, Василий Иванович, у нас же все наперечёт!

- Пиши, мать твою так! Али тоже под трибунал захотел?

Петька достал карандаш, расправил слегка помятую бумагу.

- Как писать?

- Пиши: и рабочую лошадь. И проверь, чтобы клячу не всучили. Не цыгане мы, а Красная Армия. На обратном пути проверю. Если что не так, загремишь под трибунал.

Помусолив карандаш, Петька сделал приписку.

- Всё, дед, бери мандат и вали отседова, чтоб я тебя больше не видел. Устроил ты мне здесь Содом с геморроем.

- С Гоморрой – поправил женский голос.

- А, хрен редьки не слаще. Нечипайло! Зови телеграфиста, донесение диктовать буду.

Скрестив руки на груди и закрыв глаза, Василий Иванович отходил от вспышки гнева. Петька тоже вроде задремал, откинувшись к стене. В тёмном углу что-то шуршало. Запел сверчок.

Скрипнула дверь. Открыв глаза, Василий Иванович увидел перед собой всё того же деда.

- Ты ещё здесь? Ну чего тебе ещё? – плачущим голосом спросил Василий Иванович.

- Потому как я теперь и с домом, и с лошадью, то вижу, что совецкая власть самая есть подходящая для меня. Благодарствую ей – старик поклонился в сторону Василия Ивановича.

- Здесь не церковь, а я тебе не икона. Сказал спасибо и ступай.

- Теперь и хозяйку есть куда привести – продолжал Игнатий.

- Жениться что-ли собрался? Так советская власть тут не помощница. Сам ищи себе невесту.

- Так я уже… того… Бабка моя считай два года, как померла. Одному чижало, так я нашёл одну, вдовая и без детишков. И сговорились уже…

- Где нашёл –то? – лениво спросил Петька, приоткрыв один глаз.

- Так в … - вспомнив про козу, Игнатий кашлянул и замолчал.

- А тебе зачем? – в женском голосе слышалась угроза.

- Да так, к слову. Спросить нельзя?

Василий Иванович рассматривал деда уже даже с интересом. Таких настырных он ещё не встречал.

- Вот и хорошо. Забирай лошадь, переноси дом и приводи свою вдову.

- Хорошо-то хорошо, да вот закавыка есть.

- Что такое? Говори.

Игнатий замялся.

- При женщине неудобно об энтом…

- При какой женщине? – не понял Василий Иванович.

Игнатий скосил глаза в сторону тёмного угла.

- А-а. Так это не женщина.

- А по голосу вроде баба. Извиняюсь, женщина.

- Это, Игнатий, боец Красной Армии, Анна… Кстати, Анна, а какая у тебя фамилия?

- Зачем тебе моя фамилия? Я её забыла и вспоминать не хочу. Беляки меня и так знают. А если тебе очень надо, то пиши – Пулемётчица.

- Видал? А ты – женщина! Она с двадцати сажен из своего Максима в Георгиевский крест попадает, сам проверял. Так что не стесняйся, говори.

Игнатий помялся, покашлял в ладошку и, наконец, решился.

- Тут, Василий Иванович, деликатность есть… Вдова-то моя не то, чтобы молодая, но и не старая совсем…

- Ну.

- И ей, как и всякой ба…, женщине, тоисть, радостев захочется…

- Ну.

- А у меня с годами с энтим делом того… Можно сказать, полный конфуз.

- Ну.

- Да что ты всё ну, да ну… И так неловко говорить об энтом…

-А ты договаривай.

- Так я и подумал, не могла бы наша совецкая власть и здесь помощь дать, чтобы мы могли светлую жизнь наладить в своём доме.

- Ты о какой помощи говоришь, не пойму никак?

- Нельзя ли, говорю, произвесть замену инструмента, чтобы, значит… - Игнатий замолчал.

Петька, уже давно понявший, куда клонит дед и сдерживающий смех, захохотал, вытирая слёзы. Анна тоже смеялась. Василий Иванович сидел молча, уперев руки в стол и лицо его наливалось кровью.

Он медленно встал, перегнулся через стол и зашипел почти в лицо отшатнувшемуся Игнатию :

- Ах ты, старый пень, кочерыжка вонючая! Это как же понимать тебя? Ты что, пришёл сюда издеваться над советской властью? Да я тебя, контра, своими руками застрелю сейчас – лапая себя по боку в поисках маузера. – Тебе что, советская власть – дойная корова? И то ему, и другое – всё мало! Светлой жизни захотел? Да если каждый, как и ты, хапать будут уже сейчас, то для светлой жизни ничего и не останется! Мы за что бьёмся, за что хлопцы мои лишения терпят? Чтобы всем всё поровну было, чтобы каждому свой кусок достался!

- Так он же не для себя одного просит, на двоих – Петька успокоился и улыбался. – Бабы-то его здесь нет. Она-то уж точно что-нибудь одно выбрала.

Василий Иванович посмотрел на Петьку, почесал затылок.

- Вот за что я тебя люблю, так это за то, что умеешь ты вовремя нужное слово сказать. Ты, Игнатий, вот его благодари, что живой стоишь. Да ты садись. Вижу , что ты как есть ещё несознательный элемент, промашку дал. А то, что ты о женщине беспокоишься, о её, так сказать, светлой жизни, то за это тебе от советской власти благодарность. Потому как у советской власти между мужчиной и женщиной равенство и братство.

Игнатий сел, потому что ноги со страху подкашивались и не держали.

- Петька, давай новую бумагу для мандата.

- Последний лист остался, Василий Иванович, донесение не на чем писать будет.

- Как последний? Ты говорил, что несколько рулонов нашли.

- Да на ней писать нельзя, рвётся. Начхоз сказал, что это для подтирки бумага, не для письма. Анка всё себе забрала.

- Лопухами обойдётесь. Вас много, пипифакса на всех не хватит.

- Это по-каковски ты сейчас сказала?

- По-английски.

- Ладно. Давай, дед, свой мандат, подправим его малость. Петька, зачеркни про дом и лошадь… Молчи, Игнатий! Твоя вдова, небось, не в чистом поле живёт. Вот к ней и пойдёшь жить. Пешком пойдёшь! – повысил голос Василий Иванович. – Зачеркнул? Теперь пиши – новый х…

- Так и писать?

- А ты что, по другому знаешь?

- Напиши – мужской половой член - подсказала Анка.

- Грамотеи, мать вашу растак! Это тебя Фурманов так учит?

- Научит он, как же. Он так же, как и ты называет. Все вы, мужики, одинаковые.

- А ты откуда знаешь, как он называет и что у нас с ним одинаковое? – привстал за столом Петька.

- Оттуда – огрызнулась Анка.

- Цыц! - Василий Иванович хлопнул ладонью по столу. – Потом разберётесь. Пиши, как я сказал, по-русски, а в скобках – как она, по-научному.

Проверив написанное, Василий Иванович протянул бумагу Игнатию.

- Иди к начхозу и получи, что просил.

- Неужто у него и взаправду есть?

- Нет, так найдёт – отрезал Василий Иванович, - На то она и советская власть! А теперь иди с глаз долой. Если через пять секунд не уберёшься, ей Богу, застрелю прямо здесь! Нечипайло! Давай телеграфиста!