Почему российское гражданское общество растет на насилии

Восстание в Новочеркасске 1962 года — это первый в послевоенной России опыт массовых и сознательных действий трудящихся в защиту своих экономических и политических прав. Государство подавило его максимально жестко. В годовщину событий Сергей Простаков объясняет, почему об этом событии так важно вспоминать, и пытается найти корни современных отношений государства и общества

Оттепель

Исследователь культуры Александр Эткинд пишет: «В 1956 году Хрущев начал процесс десталинизации. Нет сомнений, что он сам был виновен в том, что назвал „репрессиями“. Он руководил ими в течение десятилетий, будучи партийным главой „кровавых земель“ Украины и Москвы. Ничто не побуждало Хрущева признать свою вину, кроме памяти о терроре и страха перед его повторением. Этот автономный, добровольный характер хрущевских откровений делает их уникальными, даже беспрецедентными для истории насилия в XX веке».

Доклад, прочитанный Хрущевым, стал центральным событием эпохи, получившим название «оттепели». Писатель Илья Эренбург, обладавшим даром предчувствия, сразу после смерти Сталина садится за создание повести «Оттепель», которая и даст название всей эпохе. В книге представители интеллигенции живут частной жизнью и одним этим фактом демонтируют центральный постулат тоталитарного общества, созданного Сталиным, — человек ценен только как расходный материал строительства коммунистической сверхдержавы.  Никита Хрущев во время посещения совхоза «Озерный» Адамовского района, 1956 год. Фото: Борис Клипиницер / Фотохроника ТАСС

Эренбург писал «Оттепель», когда уже появилась статья Владимира Померанцева «Об искренности в литературе» в журнале «Новый мир». Сталин умер несколько месяцев назад, «политических» еще не стали выпускать из лагерей, а вопрос об отсутствии искренности не только в литературе, а во всей советской жизни уже был поставлен. Померанцев едва ли не прямым текстом говорил, что под неискренностью понимает фигуры умолчания, к которым привыкли в Советском Союзе. Нельзя сомневаться в безгрешности партии и вождя. Нельзя сомневаться в нарушениях законности правоохранительными органами. Нельзя сомневаться, что советский строй — лучший из возможных.

Но у Померанцева тут же нашлись сотни оппонентов, которые тоже чувствовали «оттепель». Выяснилось, что сформировавшиеся устои советского общества держались на личности одного человека. Померанцеву стали отвечать в том духе, что не надо трогать святое. Отвечали в журналах. И впервые, вероятно, с 1920-х годов началась полемика. Смена эпох чувствовалась в этом моменте особенно ощутимо. Литераторы не забыли, как в 1946 году были разгромлены журналы «Звезда» и «Ленинград» за публикацию неугодных Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Теперь можно публично иметь разные точки зрения. К концу 1953 года можно было констатировать: среди советских интеллектуалов и партийцев стали складываться два еще не идеологических, но идейных направления — реформаторы и охранители.

Но то были споры в высших сферах, которые лишь по касательной затрагивали обывателей. «Оттепель» приходила и в частную жизнь. В 1953 году в школах появились кружки по увлечениям. Такие же кружки для взрослых стали открываться при домах культуры. Советский обыватель может иметь неполитический досуг в свободное от работы времени.

В 1957 году в Москве проходит VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. В столицу СССР впервые массово приезжают иностранцы из капиталистических стран. Дала трещину другая идея сталинизма: Советский Союз — больше не осажденная крепость. Самая большая страна мира открывается ему.  VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве, 1957 год. Фото: Валентина Мастюкова и Александра Конькова / Фотохроника ТАСС

Фестиваль приходит очень вовремя. К этому моменту в больших городах процветает первая советская субкультура — стиляги. Молодые люди выдумывали себе идеальный Запад, где все слушают джаз, носят яркие одежды и мажут волосы воском. Субкультура — явление в СССР до этого небывалое. Появившись в последние годы жизни Сталина, в первые годы «оттепели» она расцветает. Теперь, когда иностранцы стали регулярными гостями больших городов, стиляги как бы подтверждали свою правоту: страна сама открылась миру, а мы это сделали чуть раньше партии.

Секретный доклад Хрущева на XX Съезде указал на главного виновника, почему всего этого не было раньше — Сталина. Теперь советское общество выходит вновь на прямую дорогу построения самого идеального общества коммунизма.

...и сразу заморозки

Широкая общественность узнала о стилягах благодаря журнальным и газетным публикациям. И они были отнюдь не хвалебные. «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», — ушло в народ, и, как бы сейчас выразились, стало мемом. Терпеть демонстративных нонконформистов советское общество еще не могло. Стиляг «прорабатывали» на комсомольских собраниях. Не брезговали и грубой силой, когда их насильно подстригали и одевали в «нормальные» одежды.

Хотя к концу 1950-х годов полемика реформаторов и прогрессистов процветала, у нее были дозволенные рамки. Например, она не должна была вестись вне системных изданий.

Когда в 1957 году Борис Пастернак решился на публикацию «Доктора Живаго» за границей, это уже воспринималась как идеологическая диверсия и предательство. Нобелевская премия за этот роман для Хрущева стала демонстративным антисоветским выпадом. Началась травля поэта, которая явно ускорила его смерть.  Борис Пастернак в Переделкино, 1958 год. Фото: Фотохроника ТАСС

Неименитых поэтов и интеллектуалов власть тоже жалела мало. В середине 1950-х годов на журфаке и истфаке МГУ сформировались кружки из студентов и аспирантов. Во время собраний кружков молодые люди обсуждали актуальную политику, критиковали некоторые решения, искали новые интерпретации исторических фактов. В 1957 году КГБ на профилактических беседах заставила их лидеров Дедкова и Красноперцова прекратить собирать людей. Студентам повезло отделаться «вегетарианским» решением властей, потому что они свои идеи не переносили на бумагу и тем более не решались ее распространять.

А вот Владимира Осипова, Илью Бокштейна и Эдуарда Кузнецова, организаторов поэтических «Маяковских чтений» в Москве, осудили в 1962 году за антисоветскую агитацию. Они имели неосторожность публично говорить о том, что Хрущева нужно свергать, а Октябрьская революция была фашистским путчем.

Эти два дела демонстрируют важное новаторство в репрессивных практиках «оттепели». Так как из-за «отцеубийства», как назвал разоблачения XX Съезда британский историк Дэвид Пристланд, у самой власти стерлись грани между «можно» и «нельзя», то и в отношении граждан стало сложнее применять исключительно карательные меры за «антисоветскую агитацию». Многие отделывались только «беседами».

Культура насилия

Размывание «можно» и «нельзя» привели к другому феномену «оттепельных» лет — массовым беспорядкам и насилию в отношении представителей власти. С 1914 года несколько поколений русских людей формировались в культуре насилия и безжалостности. Первая мировая война, революция. Гражданская война, коллективизация, репрессии, Вторая мировая война, ГУЛАГ — опыт этих событий сделал насилие нормой. Но в 1920-1950-х оно удерживалось в рамках по воле одного человека — Сталина. Его смерть сделала именно насилие главным инструментом переформатирования отношений общества и государства. Силовики были растеряны, но имели богатый опыт использования насилия в целях охраны «социалистической законности» и борьбы с «врагами народа». Население, среди которого было много мужчин с опытом войны и ГУЛАГа, в общем-то тоже видело в насилии способ решения своих проблем.

Восстания в ГУЛАГе в 1953-1954 годах носили ненасильственный характер. Но власть еще не умела и не хотела учиться договариваться, поэтому восстания в Воркуте, Норильске и Кенгире подавлялись силой. Их жертвами становились, только по официальным данным, десятки человек.  Узники Особого лагеря № 4 (он же Степлаг). Накануне Кенгирского восстания. Фото: wikimedia commons

Выпущенные на волю политические и неполитические заключенные ГУЛАГа принесли с собой лагерную культуру. «Ученики даже младших классов вовсю курили и ругались, а он с друзьями норовил подразнить учителей. Старшие братья или приятели возвращались из мест лишения свободы и приносили песни, которые покоряли пацанов, не умевших до того выразить протест», — рассказывает о судьбе одного из типичных представителей поколения 1950-х британский историк Мириам Добсон. Не следившая за полемикой консервативного журнала «Октябрь» и либерального журнала «Новый мир» провинциальная молодежь на языке насилия, хулиганства и ухода в уголовный мир выражала протест по отношению к советской власти. И это тоже было выстраивание автономных структур.

На этом фоне особенным ударом по престижу советской власти стали рабочие забастовки и массовые беспорядки. Крупнейшие из них проходили в Грозном (1956), Темиртау (1959), Александрове (1961), Муроме (1961). Но так или иначе подобные явления отметились во всех крупных городах. Большинство из них проходили по одному и тому же сценарию. У жителей города были вполне осознанные требования к представителям власти, которые озвучивались. Власти на уступки не шли. Начинались беспорядки. Открывался огонь. Затем заводилось уголовное дело. Например, во многом типичный случай произошел в Сталинграде в 1957 году. Отставной военный убил в своем саду подростка, залезшего за яблоками. Его осудили как «своего» силовика всего лишь на один год. Это привело в ярость родственников убитого, собравших у здания суда толпу, которая быстро стала многотысячной. Результат — разгромленный суд, и забитый камнями отставник.

Но из череды этих беспорядков главным остается расстрел рабочей манифестации в Новочеркасске в 1962 году. Весной 1962 года в стране ощущался недостаток продовольствия. Власти были вынуждены увеличить цены на основные продукты питания. Это совпало с увеличением нормы выработки на Новочеркасском электровозостроительном заводе, что привело к снижению покупательной способности у рабочих. 1-2 июня город был охвачен беспорядками. Даже расстрел рабочей манифестации не привел к их усмирению. В результате погибли 24 человека, еще около восьмидесяти были ранены