Пятое правило арифметики

Уровень математической подготовки, даже в развитых странах, вызывает тревогу. Академик Владимир Игоревич Арнольд, например, считает, что школьное образование Франции, Англии и Америки просто гибнет, в результате непродуманных реформ, проведённых там во второй половине XX в.
Умение пользоваться калькулятором привело к неумению мыслить аналитически и логически, понимать суть физических и математических задач. О своём опыте преподавания в Парижском университете и размышлениях, связанных с ним, рассказывает доктор физико-математических наук Виктор Степанович Доценко.

Историки до сих пор спорят, как же могло получиться, что такие мудрые и образованные древние египтяне столь быстро разучились строить свои замечательные пирамиды.
Всё произошло на протяжении буквально нескольких поколений (на рубеже IV и V династий, около XXVI века до Р.Х.).
И в самом деле, это была поразительная историческая катастрофа: веками учились, учились, по крохам совершенствовали мастерство, передавали всё это из поко-ления в поколение, накапливали знания и опыт, потом выстроили свои три Великие Пирамиды (Хеопса, Хефрена и Микерина), и, вдруг, разом всё забыли, потеряли навык, умение и мастерство, перестали понимать элементарные вещи.
Что особенно удивляет — это произошло, как бы, само по себе, безо всяких войн и нашествий варваров.
Всё, что было построено после, выглядело лишь, как жалкое подобие Великих Пирамид, и сейчас представляет собой не более, чем груду развалин.
Я теперь знаю, как такое может происходить. Дело в том, что я уже пятый год преподаю физику и математику в Парижском университете (университет имени Марии и Пьера Кюри, известный также под именем «Paris VI», или «Jussieu»).
Необходимо сказать, что Париж — не последнее место на планете по уровню образования, а мой Университет — далеко не худший в Париже.
Россия всегда несколько отстаёт от Запада, и, судя по тому, как энергично, а, главное, во что нас реформирует родное Министерство образования, сейчас в Пари-же я могу наблюдать наше недалёкое будущее.
Сразу оговорюсь: я вовсе не претендую на роль «пророка из будущего», и по-этому буду стараться избегать обобщений.
Мне всё равно не по силам сравнивать средний уровень французского образования (о котором имею весьма смутное представление), со средним уровнем нынешнего российского образования (о котором, тем более, ничего не знаю).
Если честно, я вообще не понимаю, что такое «средний уровень образования». Я буду рассказывать только о своём личном опыте — так сказать, «что вижу, то и пою».

БАК — родной брат ЕГЭ
Сначала — небольшая сухая справка. Во Франции уже давно введён и действует «Единый Государственный Экзамен» (ЕГЭ), только называется он у них БАК (от слова бакалавр), но это сути не меняет.
Мотивация введения французского БАКа была, примерно, та же, что и нашего ЕГЭ: чтобы поставить всех учеников в равные условия, чтобы свести на нет коррупцию на почве образования, чтобы унифицировать требования к выпускникам, ну и так далее. Короче, чтобы всё было и по честному, и по справедливости.
У БАКа имеется несколько специализаций: он может быть научным, когда приоритет (повышенный коэффициент) имеют экзамены по математике и физике; он может быть гуманитарным, когда приоритет отдаётся языкам, философии; он может быть экономическим; и т.д.
Человек, сдавший БАК, имеет право, безо всяких вступительных экзаменов, за-писаться в любой университет своего профиля (правда только по месту жительства — прописка у французов очень даже имеется) и учиться в нём совершенно бесплатно (если не считать «комиссионного сбора» размером в три сотни евро в начале каждого учебного года), а если студент может документально доказать, что доходы его семьи ниже определённого уровня, то он может даже получать стипендию (совершенно независимо от своей успеваемости).
Но вот, если ученик сдал БАК с отметкой выше определённого уровня (больше чем 15/20), то он имеет право записаться на подготовительное отделение в одну из, так называемых, Гранд Эколь (самой известной из которых является Эколь Hормаль Суперьер) — это что-то, вроде элитных университетов — и для поступления в Гранд Эколь, после подготовительных курсов, нужно выдержать ещё и вступительные экзамены.
Далее, в процессе учёбы, как в Гранд Эколь, так и в Университете, в зимнюю и в весеннюю сессии происходит отсев: если у студента сумма баллов всех экзаменов оказывается ниже определённого уровня, его выгоняют (или, в определённых ситуациях, могут оставить на второй год).
Отсев идёт серьёзный: в моём университете в первую зимнюю сессию выгоняют около 40% студентов, в следующую — ещё процентов 30, и т.д.
В результате, к концу второго года обучения, остаётся едва ли четверть из тех, кто начинал учиться (фактически — это растянутые на два года вступительные эк-замены).
Далее, отсев тоже продолжается, хотя, может, и не столь интенсивно, и, наконец, венчается вся эта учёба двумя или тремя годами, так называемого, «DEA», которое, с некоторыми поправками, соответствует нашей аспирантуре, и которая, как и у нас, завершается (точнее, должна завершаться) диссертацией и учёной степенью. Естественно, что до этого уровня добираются только «самые-самые»...
Ну и, чтобы завершить это довольно скучное вступление, немного о себе: док-тор физмат наук, профессор, занимаюсь теоретической физикой; в университете «Paris VI» для первокурсников преподаю математику и общую физику, а ещё, в качестве «контрастного душа» читаю некий теоретический курс (уж не стану разъяснять о чём) и веду семинары для аспирантов последнего года Эколь Hормаль Суперьер (т.е. для тех, которые не только «самые-самые», но ещё и «супер» и «экстра»).
Ну вот, как видите, система образования задумана, как будто, совсем неплохо, всё устроено вполне разумно, и даже деньги на всё это есть (французы, правда, всё время стонут, что денег на образование катастрофически не хватает, но это — про-сто от того, что они не знают, что значит не хватает, на самом деле).
И, тем не менее, могу сообщить тем, кто ещё не знает, что «хотели, как лучше, а получилось как всегда» бывает не только в России.
Французское образование (и я подозреваю, что далеко не только французское) — яркий тому пример.

Не все яблоки по зубам экспертам
В силу специфики своей деятельности, в своём дальнейшем повествовании я буду иногда вынужден апеллировать к экспертам в области высшей математики, т.е. к тем, кто знает все четыре правила арифметики, а также, умеет складывать дроби и, в общих чертах, знаком с таблицей умножения.
Эти части текста, для понимания которых требуются столь специфические знания, я буду выделять курсивом.
Так вот, в этом учебном году я обнаружил, что, среди пятидесяти моих учеников-первокурсников (у меня две группы), восемь человек считает, что три шестых (3/6) равно одной трети (1/3).
Подчеркну: это — молодые люди, которые только что сдали «научный БАК», т.е. тот, в котором приоритет отдаётся математике и физике.
Все эксперты, которым я это рассказывал, и которые не имеют опыта преподавания в парижских университетах, сразу же становятся в тупик.
Пытаясь понять, как такое может быть, они совершают стандартную ошибку, свойственную всем экспертам: они пытаются найти в этом логику, они ищут (ошибочное) математическое рассуждение, которое может привести к подобному ошибочному результату.
Hа самом деле, всё — намного проще: им это сообщили в школе, а они, как прилежные ученики (а в университет попадают только прилежные ученики!) запомнили, вот и всё.
Я их переучил: на очередном занятии (темой которого вообще-то была производная функции) я сделал небольшое отступление и сообщил, что 3/6 равно 1/2, а вовсе не 1/3 как считают некоторые из присутствующих.
Реакция была такая: «Да? Хорошо...». Если бы я им сообщил, что это равно од-ной десятой, реакция была бы точно такой же.
В предыдущие два учебных года процентов десять-пятнадцать моих студентов систематически обнаруживали другое, не менее «нестандартное» математическое знание: они полагали, что любое число в степени (1) равно нулю.
Причём, это была не случайная фантазия, а хорошо усвоенное знание, потому что проявлялось неоднократно (даже, после моих возражений) и срабатывало в обе стороны: если обнаруживалось что-либо в степени (1), то оно тут же занулялось, и наоборот, если что-либо требовалось занулить, то, для этого, подгонялась степень (1). Резюме то же самое: их так научили.
Вот чему несчастных французских детей никак не могут по-настоящему нау-чить, так это обращаться с дробями.
Вообще дроби (их сложение, умножение, а особенно деление) — это постоян-ная головная боль моих студентов. Из своего пятилетнего опыта преподавания могу сообщить, что сколько-нибудь уверенно обращаться с дробями могло не больше де-сятой части моих первокурсников.
Надо сказать, что арифметическая операция деления — это, пожалуй, самая трудная тема современного французского среднего образования. Подумайте сами, как можно объяснить ребёнку, что такое деление: небось, станете распределять по-ровну шесть яблочек среди троих мальчиков?
Как бы не так. Чтобы объяснить, как учат делению во французской школе, я опять вынужден обращаться к экспертам.
Пусть не все, но кое-кто из вас ещё помнит правило деления в столбик!
Так вот, во французской школе операция деления вводится в виде формального алгоритма деления в столбик, который позволяет из двух чисел (делимого и делите-ля), путём строго определённых математических манипуляций, получать третье чис-ло (результат деления).
Разумеется, усвоить этот ужас, можно только, проделав массу упражнений, и состоят эти упражнения вот в чём: несчастным ученикам предъявляются шарады в виде уже выполненного деления в столбик, в котором некоторые цифры опущены, и эти отсутствующие цифры требуется найти.
Естественно, после всего этого, что бы тебе ни сказали про (3/6), согласишься на что угодно.
Разумеется, кроме описанных выше, так сказать, «систематических нестандарт-ных знаний» (которым научили в школе), имеется много просто личных, случайных фантазий.
Некоторые из них — очень смешные, например, один юноша как-то предложил переносить число из знаменателя в числитель с переменой знака, другая студентка, когда косинус угла между двумя векторами у неё получился равным 8, она заключи-ла, что сам угол равен 360 градусов, умножить на восемь, ну и так далее.
У меня есть целая коллекция подобных казусов, но не о них сейчас речь. В конце концов, то что молодые люди ещё способны фантазировать — это не так уж пло-хо.
Думать в школе их уже отучили (а тех, кого не ещё не отучили, в уни-верситете отучат — это уж точно), так пусть пока, хоть так проявляют живость ума (пока они, живость и ум, ещё есть).

Планета 10 миллиметров в обхвате
Довольно долго я никак не мог понять, как с подобным уровнем знаний все эти молодые люди сумели сдать свой БАК, задачи в котором, как правило, составлены на вполне приличном уровне, и решить которые (как мне казалось) можно, лишь об-ладая вполне приличными знаниями.
Теперь я знаю ответ на этот вопрос. Дело в том, что практически все задачи, предлагаемые на БАКе, можно решить с помощью хорошего калькулятора — они сейчас очень умные, эти современные калькуляторы — и тебе любое алгебраическое преобразование сделают, и производную функции найдут, и график её нарисуют.
При этом, пользоваться калькулятором, при сдаче БАКа, совершенно офици-ально разрешено. А уж что-что, а быстро и в правильном порядке нажимать на кно-почки современные молодые люди учатся очень лихо.
Одна беда — нет-нет, да и ошибёшься — в спешке не ту кнопочку нажмёшь, и тогда может получиться конфуз. Впрочем, «конфуз» — это с моей старомодной точ-ки зрения, а по их, современному мнению — просто ошибка, ну, что поделаешь, бы-вает.
К примеру, один мой студент что-то там не так нажал, и у него получился ра-диус планеты Земля равным 10-ти миллиметрам. А, к несчастью, в школе его не научили (или он просто не запомнил), какого размера наша планета, поэтому полу-ченные им 10 мм его совершенно не смутили.
И, лишь когда я ему сказал, что его ответ — неправильный, он стал искать ошибку. Точнее, он просто стал снова нажимать на кнопочки, но только теперь де-лал это более тщательно. В результате, со второй попытки, он получил правильный ответ.
Это был старательный студент, но ему было абсолютно до лампочки какой там радиус у Земли: 10 мм или 6400 км — сколько скажут, столько и будет.
Только не подумайте, что проблему можно решить, запретив, калькуляторы — в этом случае БАК просто никто не сдаст, детишки, после школы, вынуждены бу-дут, вместо учёбы в университетах, искать работу, и одновременно без работы оста-нется целая армия университетских профессоров — в общем, получится страшный социальный взрыв.
Так что, калькуляторы трогать не стоит, тем более, что, в большинстве случаев, ученики правильно нажимают на кнопочки.
Теперь о том, как собственно учат математике и физике в университете.
Что касается математики, то под этой вывеской в осеннем семестре изучается три темы: тригонометрия (синусы, косинусы и т.д.), производные функций и не-сколько интегралов от стандартных функций — в общем, всё то, что и так нужно было знать, чтобы сдать БАК.
Но в университете, как это часто бывает, учат всё сначала, чтобы научить, на-конец, «по-настоящему».
Что касается тригонометрии, то её изучение сводится к заучиванию таблицы значений синуса, косинуса и тангенса для стандартных углов, 0, 30, 45, 60 и 90, а также, нескольких стандартных соотношений между этими функциями.
Старательные студенты, которых в действительности не так уж мало, всё это знают и так.
Однако, вот ведь какая закавыка, я каждый год упорно задаю своим ученикам один и тот же вопрос: кто может объяснить, почему синус тридцати градусов равен 1/2?
Я преподаю уже пять лет и каждый год у меня около пятидесяти учеников, так вот из двухсот пятидесяти моих учеников, за всё это время, на этот вопрос мне не ответил ни один человек.
Более того, по их мнению, сам вопрос лишён смысла: то, чему равны все эти синусы и косинусы (так же, впрочем, как и все остальные знания, которыми их пич-кали в школе, а теперь продолжают пичкать в университете) — это просто некая данность, которую нужно запомнить.
И вот, каждый год я, как последний зануда, пытаюсь их в этом разубеждать, пытаюсь рассказывать, что откуда берётся, какое отношение всё это имеет к миру, в котором мы живём, тужусь изо всех сил рассказывать так, чтобы было интересно, а они смотрят на меня, как на придурка, и терпеливо ждут, когда же я, наконец, уго-монюсь, и сообщу им, что, собственно, нужно заучить на память.
Своим большим успехом я считаю, если, к концу семестра, один или два чело-века из группы пару раз зададут мне вопрос «почему?». Но достичь этого мне уда-ётся не каждый год...
Теперь, производная функции. Милые эксперты, не пугайтесь: никакой теоре-мы Коши, никакого «пусть задано ипсилон больше нуля...» тут не будет.
Когда я только начинал работать в университете, чтобы понять что к чему, не-которое время я ходил на занятия моих коллег — других преподавателей.

И таким образом я обнаружил, что, на самом деле, всё намного намного проще, чем нас ко-гда-то учили.
Спешу поделиться своим открытием: производная функции — это штрих, ко-торый ставится справа вверху от обозначения функции. Ей-богу, я не шучу — прямо так вот и учат.
Нет, разумеется, это — далеко не всё: требуется заучить свод правил, что про-изойдёт, если штрих поставить у произведения функций и т.п.; выучить табличку, в которой изображено, что этот самый штрих производит со стандартными элемен-тарными функциями, а также, запомнить, что, если результат этих магических опе-раций оказался положительным, то значит, функция растёт, а если отрицательным, то убывает. Только и дел-то.
С интегрированием точно такая же история: интеграл — это такая вот верти-кальная карлючка, которая ставится перед функцией, затем, даются правила обра-щения с этой самой карлючкой и отдельное сообщение: результат интегрирования — это площадь под кривой (и на кой им нужна эта площадь?...).
С преподаванием физики дела обстоят, похоже, только рассказывать про это скучно — здесь не так много смешного.
Потому, очень кратко (просто для полноты картины): курс физики в первом се-местре в университете имени Пьера и Марии Кюри начинается почему-то с линей-ной оптики (при этом, параллельно на лабораторных занятиях студенты зачем-то изучают осциллограф), затем, два занятия подряд они вынуждены зубрить наизусть огромную таблицу с размерностями физических величии (т.е., как выражается в ки-лограммах, секундах и метрах, скажем, гравитационная постоянная, и т.п. — замечу попутно — при этом, они понятия не имеют, что такое гравитационная постоянная), затем — механика (столкновения шариков, равновесие сил и т.п.), и, наконец, вен-чает осенний семестр почему-то гидродинамика.
Почему именно такая выборка? — понятия не имею, полагаю это — то немно-гое, что знает главный координатор (и лектор) нашей секции.
Почему именно в таком порядке? — да, собственно, какая разница в каком по-рядке всё это зубрить...
Бедные Мария и Пьер Кюри... Они на том свете, небось, места себе не находят от стыда.
Попробую предложить отдалённую аналогию всей этой ахинеи для гуманита-риев. Представьте себе, что программа университетского курса под названием «Рус-ская литература» состоит из следующих разделов:
1. Творчество А. П. Чехова;
2. Лингвистический анализ произведений русских и советских писателей XIX-го и XX-го века;
3. «Слово о полку Игореве»;
4. Творчество А. Платонова.
И на этом всё...
Что же касается аспирантов Эколь Hормаль Суперьер (т.е. тех которые «супер-самые-самые»), то здесь — ситуация совершенно иная.
Эти ребята прошли такой суровый отбор, что ни вольных фантазёров, ни, тем более, разгильдяев здесь уже не встретишь.
Более того, и с дробями у них всё в порядке, и алгебру они знают прекрасно, и ещё много-много всего, что им полагается знать к этому возрасту.
Они — очень целеустремлённые, работоспособные и исполнительные, и с дис-сертациями у них, я уверен, будет всё в полном порядке.
Одна беда — думать они не умеют совершенно. Исполнить указанные чётко сформулированные преподавателем манипуляции — это пожалуйста, что-нибудь выучить, запомнить — это сколько угодно. А вот, думать — никак. Эта функция организма у них, увы, атрофирована полностью.
Ну, а, кроме того, теоретическую физику они, конечно, не знают совершенно.
То есть, они, конечно, знают массу всевозможных вещей, но это — какая-то пё-страя совершенно хаотичная мозаика из массы всевозможных маленьких «знаний», которые они с успехом могут использовать, только если вопросы им приготовлены, в соответствии с заранее оговоренными правилами, совместимыми с этой мозаикой.
Например, если такому аспиранту задаётся некий вопрос, то ответом на него должно быть либо «знание А», либо «знание В», либо «знание С», потому что, если это ни А, ни В, ни С, то он станет в ступор, который называется «так не бывает».
Хотя, конечно, и у аспирантов Эколь Hормаль бывают довольно смешные дыры в знаниях — но тут эти несчастные детишки совершенно не виноваты — это препо-даватели у них были такие.
Например, из года в год, я обнаруживаю, что никто из моих слушателей (аспи-рантов последнего года Эколь Hормаль Суперьер!) не способен взять гауссов инте-грал, и вообще не имеет представления о том, что это такое.
Ну, это, как если бы человек писал диссертацию, скажем, о месте природы в поэзии позднего Пушкина, и, при этом, не имел представления о том, что такое си-нонимы.
Но вообще, конечно, из этих аспирантов получаться прекрасные исполнители. Как те «роботы-исполнители», из давнего фильма «Москва-Кассиопея»...
И поэтому мне больше нравится преподавать первокурсникам Университета — там всё-таки ещё есть хоть небольшая надежда кого-то чему-то научить...
Мне их так жалко, этих детишек! Вы только представьте: из года в год, с ранне-го детства, зубрить, зубрить и зубрить весь этот бред...
Но ведь, понятно, что вызубрить всё невозможно. Даже у самых прилежных учеников, всё равно, хоть в чём-то, но будут пробелы.
На практике это иногда выглядит совершенно дико (для меня, по крайней ме-ре). Представьте себе: прилежный студент, умеет находить производные, умеет ин-тегрировать (ну, т.е., он вызубрил все правила, про «штрих» и «вертикальную кар-лючку»), но вот, дроби складывать не умеет.
Или, допустим, складывать умеет, а вычитать — никак — ну не выучил вовре-мя! При этом, он может знать всю-всю таблицу умножения, но вот, чему равно 6 умножить на 7 — нет (может, он просто проболел в тот день, когда учитель в школе это сообщал).
Теперь вы, надеюсь, поняли, что на самом деле, 3/6 может равняться не только 1/3, а вообще чему угодно. Если хотите, это можно назвать «пятым правилом арифметики»: сколько скажем, столько и будет!
Мне неизвестно, сколько времени здесь продолжается весь этот образователь-ный «апокалипсис», может лет десять, может чуть меньше, но то, что в школы уже пришли преподаватели «нового поколения» — выпускники таких вот университетов — это точно — я это вижу по своим ученикам.
Что же касается моих коллег — нынешней университетской профессуры...
Нет, с арифметикой у них — всё в порядке, и вообще, в каком-то смысле, все они — довольно грамотные люди — стареющее вымирающее поколение.
Но, с другой стороны, когда происходит такой всеобщий бардак в образовании, вольно или невольно, но тупеют все — не только ученики, но и преподаватели — видимо это какой-то неизбежный закон природы. Разврат развращает...

«О, сколько нам открытий чудных…»
В этом учебном году на семестровой контрольной одной из задач, была вот ка-кая (я думаю наши восьми, а может и семиклассники её бы оценили):
«Воздушный шар летит в одном направлении со скоростью 20 км/час в течение 1-го часа и 45-ти минут. Затем, направление движения меняется на заданный угол (60), и воздушный шар летит ещё 1 час и 45 минут с той же скоростью. Найти рас-стояние от точки старта до точки приземления».
Перед контрольной, на протяжении двух недель, среди преподавателей универ-ситета шла бурная дискуссия, не слишком ли сложна эта задача для наших студен-тов.
В конце концов, решили рискнуть выставить её на контрольную, но, с услови-ем, что те, кто её решат, получат дополнительно несколько премиальных очков.
Затем, в помощь преподавателям, которые будут проверять студенческие рабо-ты, автор этой задачи распространил для нас её решение. Решение занимало поло-вину страницы, и было неправильным.
Когда я это заметил и поднял, было, визг, несколько моих коллег меня тут же успокоило очень простым аргументом: «Чего ты нервничаешь? — всё равно эту за-дачу никто не решит...».
И они оказались правы. Из полутора сотен студентов, писавших контрольную, эту задачу решило только два человека (и это были китайцы).
Из моих пятидесяти учеников примерно половина даже не попыталась её ре-шать, а у тех, кто сделал такую попытку, спектр полученных ответов простирался от 104 метров до 108500 километров.
Отдавая работу той студентке, которая умудрилась получить расстояние в 108 тысяч километров, я попытался, было воззвать к её здравому смыслу, дескать, ведь это два с половиной раза облететь вокруг Земного шара!
Но она мне достойно ответила: «Да, я уже знаю — это неправильное решение». Такие вот дела...

Риторические вопросы
Читатель, небось, уже измучился в ожидании ответа на давно созревший во-прос: «Как же такое может быть?!»
Ведь, Франция — высокоразвитая культурная страна, в которой полным-полно умных образованных людей. Это — один из главных мировых лидеров и в теорети-ческой физике, и в математике, и в высоких технологиях, страна, где, по российским понятиям, «всё хорошо».
И, в конце, концов, куда подевалась выдающаяся французская математическая школа «Бурбаки»? И вообще, при чём тут Единый Государственный Экзамен?
Про «Бурбаки» ответить проще всего. Эта школа никуда не делась, она про-должает функционировать, но, при этом, стала похожей на «чёрную дыру»: т.е., лю-дей (и талантливых людей!) она продолжает в себя «всасывать», но, что там у неё делается внутри, те, кто находится снаружи, уже не знают.
Это стало чем-то, вроде «игры в бисер» Германа Гессе. Хотя мощная математи-ческая традиция «Бурбаки» во французском обществе, конечно же, осталась. Имен-но поэтому несчастных детишек здесь так мучают шарадами про деление в столбик.
Или, к примеру, когда нужно было решить уравнение 5x + 3 = 0, один мой сту-дент исписал целую страницу рассуждениями про структуру и счётностъ множества решений такого типа уравнений, но само уравнение решить так и не смог.
Хорошо известно, что получается, если из учения, веры или науки уходит дух, а остаётся один формальный ритуал: получается маразм.
Что же касается «как же такое может быть?!», то, как видите, может, очень да-же может! Правда, я подозреваю, только, до поры до времени.
Во-первых, нужно иметь в виду, что вся эта катастрофа в образовании нача-лась не так уж давно, и когда говорят про умных и образованных людей, то это, в действительности, очень тонкий слой общества (на котором, на самом деле, всё и держится) состоящий из пожилых, стареющих (и вымирающих) «динозавров».
И подпитки в этот слой сейчас просто не происходит (точнее, она происходит за счет китайцев и прочих там русских).
Во-вторых, существует и совершенно другая точка зрения на происходящее. Этот крайне циничный взгляд на современное общество как-то растолковал мне один мой коллега по университету (огромный патриот Франции, по происхождению поляк, несколько лет проучившийся в Москве, прекрасно говорящий по-русски, большой знаток русской литературы).
Это — очень умный человек, он тоже преподаёт и прекрасно видит, что проис-ходит, но, при этом, он считает, что никакой катастрофы нет, а наоборот, всё пра-вильно, и всё развивается так, как надо.
Дело в том, что современному развитому обществу нужны только хорошие исполнители. Творческие, думающие люди, конечно, тоже требуются, но их нужно буквально единицы.
Поэтому, вся система образования должна быть настроена на отбор, выращива-ние и дрессировку именно хороших исполнителей, а учить думать молодых людей совершенно не нужно — в современном обществе это будет только вре-дить их будущей профессиональной деятельности, какой бы она ни была.
Что же касается творческих личностей, то о них особенно беспокоиться не сле-дует — тот, кто действительно талантлив, так или иначе, всё равно пробьётся.
В этом смысле, по большому счёту, совершенно не важно, каким предметам мы их тут в университете учим (по крайней мере, на первых курсах). Вместо физики с математикой, вполне можно было бы заставлять зубрить, например, латынь (вот только специалистов таких сейчас не сыщешь).
Всё равно, в своей будущей профессиональной деятельности, никакое понима-ние физики с математикой им не понадобится. На уровне школы и университета важно просто производить отбор и дрессировку самых послушных, трудолюбивых и исполнительных, вот и всё.
А для тех, кто вылетает из этой системы, т.е., для тех, кто идёт в «отходы», су-ществуют мётлы для подметания улиц, кассовые аппараты в супермаркетах, заво-дские конвейеры и т.д.
Вы вон в Советском Союзе, в своё время, напроизводили миллионы образован-ных «думающих» инженеров, и что?
По части своих прямых профессиональных обязанностей они, как правило, ни черта делать не умели, а вместо этого, предпочитали размышлять о судьбах мира, о смысле жизни, о Достоевском...
Причём, согласитесь, сами эти, так сказать, «думающие образованные инжене-ры», сплошь и рядом чувствовали себя несчастными людьми: все эти невоплощён-ные мечты о великих свершениях, нереализованные таланты, мировая скорбь и тому подобное.
А тут — жизненные претензии и запросы, как личные, так и профессиональные чётко алгоритмированы, и все счастливы и довольны...
Я думаю, мысль понятна, и дальше можно не распространяться. Обо всём этом уже писано-переписано в бесчисленных утопиях и антиутопиях.
Мне лично подобная точка зрения на развитое современное общество крайне не симпатична, но это отнюдь не значит, что она — ошибочна.
Мне кажется, что в подобной системе никакие таланты никуда не пробьются (просто потому что их некому будет учить), и тогда люди, точнее «роботы-исполнители» очень быстро разучатся строить «Великие пирамиды». Но, может я и ошибаюсь...
Теперь, надеюсь, понятно, при чём тут «Единый Государственный Экзамен»?
Когда люди, вместо того, чтобы думать самим и учить думать своих детей, пы-таются всё на свете сводить к алгоритмам и тупым тестам, наступает всеобщее оту-пение.
Впрочем, что тут первично, а что вторично, не знаю: вполне возможно, что все эти БАКи, ЕГЭ и прочие тесты не более чем следствие (а вовсе не причина), всеоб-щего, скажем так «радикального упрощения мышления» в развитом обществе.
В моей молодости экзамены в стиле ЕГЭ проводились только на военной ка-федре, что, как раз, было вполне оправдано и понятно: «приказ начальника — закон для подчинённого» и всё тут, а думать, при этом, было противопоказано.
Теперь подобный стиль обучения, похоже, становится всеобщим. По мне — так уж лучше пусть будет коррупция, чем кристально честное общество исполнитель-ных роботов-идиотов.
Хотя, впрочем, у меня есть сильные подозрения, что, в этом смысле, России ничего особенно серьёзного не грозит. К счастью, у нас сплошь и рядом вязнут и дохнут не только благие начинания, но и идиотские.
Но, если подобная «алгоритмизация» жизни и в самом деле есть магистральная дорога дальнейшего развития человечества (в конце концов, если это — эффектив-но, то почему нет?), что ж, тогда мне просто останется пожелать ему счастливого пути.
Удачи вам, ребята, дальше продолжайте без меня, я остаюсь...