И тогда он решил не лгать

Сюжет родился, когда я минувшей зимой лежал в больнице. Текста много, поэтому разбил на две части. Тем, кто не торопится и наберётся терпения буду очень признателен. Приятного чтения.

– Куда его, в общую?

– Нет, давайте в восьмую. Там место освободилось. Понаблюдать за ним надо.

– Доктор, а можно я с ним побуду до утра?

– Ну зачем, зачем вам тут оставаться? Отправляйтесь домой, а утром принесёте всё, что вам скажет медсестра. Валя, займись женщиной!

– А может?..

– Всё, женщина, всё! Идите, вы только мешаете! Вы же не хотите навредить вашему мужу? Тогда слушайтесь.

– А…

– Валентина! Я тебе что сказал?

– Идёмте, идёмте, женщина! Я вам всё расскажу. Да вы не волнуйтесь, Сергей Иванович – прекрасный, опытный врач. Всё будет хорошо.

Этот разговор, будто сквозь пелену слышал Степан Калашников, которого «скорая» привезла ночью в больницу с сердечным приступом. За свои сорок пять лет это был первый случай в его жизни, когда он попал в стационарное лечебное учреждение в качестве пациента, да к тому же не куда-нибудь, а в кардиологию. После уколов, сделанных врачом «скорой помощи», боль притупилась, но в целом самочувствие оставалось отвратительным. Однако самым противным для Степана был страх, липкий тягучий страх, закравшийся в душу, заполнивший всё его сознание. Мозг работал, он слышал всё, что творилось вокруг, но ни на что не хотелось реагировать – волю подавлял страх смерти. Такое сильное, ни с чем не сравнимое чувство он испытывал впервые. Оно настолько завладело им, что когда его перекладывали с носилок на кровать, потом подключали какие-то приборы, ставили капельницу, производили другие манипуляции, Степан не произнёс ни звука. Он даже боялся открыть глаза. А когда врач пальцами раздвинул его веки, чтобы заглянуть в зрачки, он потерял сознание.

Утром следующего дня Степан не то очнулся, не то проснулся, пытаясь понять, где он и какое сейчас время суток. Первое, что он увидел, обведя глазами палату, – это сидящего на соседней койке человека в спортивном костюме, сосредоточившегося на разгадывании кроссворда. Заметив шевеление Степана, мужчина повернул к нему голову и без каких-либо эмоций сказал:

– А-а, проснулся, сосед. А то вчера на твоей койке мужик так и не проснулся.

– Спасибо, успокоил, – прохрипел Степан, не узнавая свой голос.

– Да чего там! Всё одно никуда теперь не денемся. Я уже смирился. – Мужчина свесил ноги с кровати, попытался нащупать тапки, а не найдя, чертыхнулся: – Вот чёртова санитарка, опять тапки под кровать зафутболила своей шваброй. А мне ж наклоняться нельзя. Сестра! Сестра!

На крик в палату вбежала молоденькая медсестра и с тревогой в голосе воскликнула:

– Что случилось, Бердин? Что вы так кричите? Больного разбудите!

– Да он уже давно не спит, – как ни в чём не бывало ответил Бердин. – Тапки мои достань. И скажи этой старой пигалице, чтобы на место ставила после уборки. Каждый раз одно и то же, одно и то же.

– Успокойтесь, пожалуйста, вот ваши тапки. – Девушка достала из-под кровати шлёпанцы и чуть ли не нанизала их на ноги капризного больного. Затем подошла к Степану, посмотрела на показания приборов за его головой и спросила:

– Как вы себя чувствуете?

– Не знаю. Слабость и в ушах шумит.

– Я сейчас Андрея Петровича позову.

– Кто это? – поинтересовался Степан.

– Это ваш лечащий врач, – пояснила медсестра. – Очень хороший специалист, кандидат медицинских наук. Вам сильно повезло, что попали именно к нему.

Когда девушка вышла, сосед по палате прошаркал до двери, выглянул в коридор, потом вернулся на место и проворчал:

– Как же, повезло! Светило науки! Только деньги драть силён. Я уже столько выложил, что скоро без штанов останусь. И ведь знаю, что без толку, но они как гипнотизируют: давайте ещё вот это средство прокапаем, а потом вот эти таблеточки пропьём. Соглашаюсь! А что делать? Тебя как звать?

– Степан.

– А меня – Глеб. Так вот, Стёпа, запомни: это врачи говорят, что они лечат, а на самом деле если сам не выкарабкаешься, то никто тебя не спасёт. Но скрывать не буду, плохи наши с тобой дела. Прямо замечу: шансов у нас с тобой маловато.

– Это почему? – насторожился Степан.

– А это потому… Знаешь, как нашу палату называют в народе? «Покойницкая»! Я третий раз лежу в кардиологии. Первый раз был в третьей, второй раз – в седьмой, а теперь вот положили в восьмую. Ещё не было случая, чтобы отсюда выходили своим ходом. Позавчера такого сердешного санитары вперёд ногами вынесли. Перед сном мы с ним поговорили так по душам, в смысле – хорошо поговорили. Он весёлый был. Сказал, что идёт на поправку, что дел много на даче и машине надо закончить ремонт. А утром – глядь, а он уже холодный. Но тоже перед этим приходил этот самый «светило», обещал ему долгую счастливую жизнь. Я так думаю…

Но что думает Глеб, Степану услышать не пришлось, так как вошёл врач в сопровождении уже другой медсестры, которая была немного постарше и посолиднее предыдущей. В руках она держала папку и шариковую ручку. Весь её вид говорил о том, что она вся во внимании и готова зафиксировать каждое слово своего шефа. На Степана она произвела хорошее впечатление, в отличие от врача. Тот показался ему пацаном, нацепившим медицинский халат, – никакой солидности!

– Как вы себя чувствуете…э-э-э? – попытался задать вопрос «пацан», силясь вспомнить имя пациента.

– Степан Иванович, – подсказала сестра, заглянув для верности в папку.

– Да-да, Степан Иванович, – доктор бросил благодарный взгляд в сторону очаровательной коллеги.

– Чувствую слабость и шум в ушах, – повторил неохотно больной.

– Слабость – понятно, а вот в ушах шумит, скорее всего, от соседа, – пошутил Андрей Петрович. И, обращаясь уже к Глебу, строго спросил: – Да, Бердин? Опять за своё?

– А я чё? Я ничё! – залепетал тот. – Я в туалет собрался, а уборщица тапки мои задвинула далеко под кровать. Я просто сестру попросил достать мои шлёпки. А больше я и слова не сказал. Вот те хрест!

– Собрался, так иди.

Степана удивил строгий тон, которым говорил этот «пацан», как он мысленно окрестил лечащего врача, и низкий голос, почти бас. Бердин по-воровски бочком прошмыгнул мимо доктора и скрылся за дверью.

Завершив осмотр, Андрей Петрович сказал, повернувшись к медсестре, но так, чтобы хорошо мог слышать и больной:

– Показатели вполне удовлетворительные. Назначения Сергея Ивановича правильные. Продолжать сегодня и завтра, а там посмотрим. Но главное лекарство – покой и отдых. Основная причина приступа – сильнейшее переутомление. Поэтому, Степан э-э-э…

– Иванович, – опять пришла на выручку медсестра.

– Да, Степан Иванович. Поэтому, Степан Иванович, строгий постельный режим и неукоснительное соблюдение всех предписаний и назначений. Сегодня отдыхайте, а завтра, если сохранится положительная динамика, я разрешу посещения. А то супруга ваша уже всех достала. Не хуже этого Бердина.

Как только врач с медсестрой вышли, в палату проскользнул Глеб. По помещению разнёсся неприятный запах прокуренного туалета. Никогда не куривший Степан почувствовал приступ тошноты.

– Глеб, – попросил он, – ты бы не мог проветрить палату?

– Некурящий? – догадался сосед. – Одобряю. Я не одну машину прокурил. Щас окно приоткрою. Они в прошлом году пластиковые вставили. За счёт больных, естественно. А раньше были деревянные, заколоченные наглухо. Теперь даже кондиционеры есть в некоторых палатах. В нашей тоже есть, но не включают – экономят.

По всему было видно, что сосед по палате был слишком словоохотлив и не отягощён интеллектом. Степан быстро устал от его трескотни и попытался заснуть под монотонное ворчание Глеба. А тот, не имея костей в языке, продолжал:

– А ты обратил внимание, какие у этого кандидата в доктора медсёстры? Одна краше другой. Ты ещё Лидочку не видел. Анджелина Джоли со своими губами отдыхает. У Лидуси «лапти» побольше будут, и не силиконовые – свои. В таком окружении разве о больных будешь думать? Тут будешь думать о том, как бы с этих больных побольше содрать, чтобы удовлетворить запросы таких красоток. Как мужик мужика я его, конечно, понимаю, но как больной доктора – извиняйте.

Степан перестал его слушать, он думал о своём. Доктор был прав: это всё от переутомления. С тех пор, как он двадцать пять лет назад женился на однокурснице, его жизнь превратилась в сплошную гонку. Причём в этой гонке он не был наездником. Ездили на нём, пришпоривали его, погоняли все кому не лень – жена, её родственники, на работе – начальство, даже коллеги, друзья, соседи, а когда подросли дети, то и они не стеснялись посидеть на шее у отца. Работая в компании «Компьютерные технологии», Степан, кроме своей, тянул львиную долю работы за тупых сотрудников, а приходя домой продолжал подрабатывать тем, что писал для богатых лоботрясов курсовые и дипломные работы, ремонтировал и настраивал компьютерную технику. Последний раз в отпуске он был пять лет назад, но чем такой отпуск, лучше никакого. Провести в обществе жены, тёщи, придурковатого тестя и двоих детей целых три недели – отдыхом назвать никак нельзя. Когда тебе то и дело напоминают, что ты что-то срочно должен сделать только потому, что ты всё равно в отпуске, то хочется, чтобы этот проклятый отпуск как можно скорее закончился. Уже погружаясь в сон, он вспомнил есенинские строчки: «Я был, как лошадь, загнанная в мыле, пришпоренная смелым ездоком»

На следующий день, после долгого крепкого сна и пары капельниц, Степан почувствовал себя вполне сносно. Никаких болей, шума в ушах и других неприятных ощущений. Даже настроение поднялось. Но сосед по палате быстро привёл всё в норму.

– Твоя заглядывала, – сказал он. – Посидела возле тебя, а потом ей медсестра всунула дополнительный список лекарств, и она побежала в аптеку. И это только начало. Теперь успевай – отстёгивай налево и направо. Она тебе там поесть принесла, в тумбочку положила. Ты голодный?

– Как волк, – обрадовался такому сообщению Степан.

– Только тебе нельзя, – почти весело остудил его Глеб. – У тебя кровь на сахар придут сегодня брать. Так что нельзя. Мне поручили тебя предупредить.

– А когда будут брать? – Степан вдруг почувствовал приступ голода.

– Уже скоро. В девять обычно является мадам со своими мензурками. У ходячих в холле берёт, а к тебе придёт сама, не дрейфь. И я тебе скажу: тоже деваха при теле. Грудь пятого размера – не меньше. Сам увидишь. Такой красапете сдавать кровь – одно удовольствие. И где мои семнадцать лет? Вот тут в отделении насмотрюсь на красоток, а потом как на свою благоверную смотреть? Будто нарочно над больными издеваются. Здесь есть такие доходяги, которым жить   осталось ещё меньше, чем нам с тобой. Посмотришь на дедка – весь трусится, руки, ноги, голова, как на шарнирах, ни зубов, ни волос, а как приходит эта мадам, так он бежит первый кровь сдавать, забывая, что от инфаркта нужно бежать совсем в другую сторону.   Лучше бы о душе подумал, старый пень.

Глеб говорил не останавливаясь. Степану вовсе не хотелось его слушать. Он откинулся на подушку, закрыл глаза и стал думать о своём. Калашников никогда не был бабником и не любил пошлых разговоров о женщинах. Сейчас почему-то пришли мысли о жене. Давно не задавался вопросом взаимоотношений с супругой, в этой повседневной гонке за материальным благополучием он напрочь забыл слово «любовь». И жена никогда о нём не напоминала. Видимо, тоже забыла. Жили себе и жили. Так бы и дальше продолжалось, если бы не ночной приступ, случившийся за компьютером.

Мысли прервала медсестра из лаборатории, пришедшая взять кровь на анализ. Глеб не наврал – это была молодая красивая женщина с пышным бюстом, который красавица прятала за наглухо застёгнутым белым халатом. Когда она производила необходимые манипуляции, Степан ощутил приятное прикосновение тёплых нежных женских рук, а когда она выдавливала из пальца кровь, то и силу.

– Ну, убедился? – спросил Бердин, едва за медсестрой закрылась дверь. Он говорил таким тоном, будто в том, что женщина красивая, была его личная заслуга. – Задраила халат под самую шею – комплексует! Этот дедок, про которого я тебе говорил, Савельичем звать, своими зенками дырки ей на халате просверлил. Так и раздевает взглядом, старый козёл. И таких тут как собак нерезаных.

– Может, я поем? – взмолился Степан.

– Конечно, конечно. Теперь можно. Только поторопись – обход скоро будет. Нужно будет порядок за собой навести, а то завотделением будет ругаться.

Овсяная каша на молоке и сдобная булочка быстро утолили голод. Запил компотом прямо из бутылки. Больше ничего не хотелось. Остатки прибрал в тумбочку. Почувствовав себя совсем хорошо, весело сказал:

– Порядок! Теперь можно и на обход.

– Удивляюсь я тебе, – Глеб покачал укоризненно головой. – Чего веселишься?

– А что? Я себя вполне нормально чувствую.

– Сразу видно, что первый раз в кардиологии.

– Да, первый, – согласился Степан, – и надеюсь, последний.

– То-то и оно, что последний, – сосед по койке тяжело вздохнул.

– Что ты хочешь этим сказать? – Глеб начал раздражать его.

– Нет, ничего. Вот до тебя на этой койке тоже весёлый был. Всё шутил, планы на будущее строил. А что от него осталось? Вот эта книжица, которую он читал и перечитывал. – Бердин достал из-под подушки книгу, потряс ею над головой. – Всё говорил, какая мудрая книжка. «Мастер и Маргарита» называется. А как по мне, дрянная книжонка. Я кино смотрел – мне хватило. Пробовал читать, но после десяти страниц перешёл на кроссворды. Хочешь, возьми, дарю. Или ты уже читал?

– Нет, не читал.

– А кино смотрел?

– Нет. Некогда мне было фильмы смотреть.

– Ну, тогда бери, читай. Фильм, в общем-то, неплохой был.

Степан взял протянутую ему книгу. Последний раз он читал художественную литературу ещё в школе, после были только учебники, техническая и научная литература. Попытался припомнить последнее прочитанное им произведение и не смог.

В это время в палату вошла супруга Степана с большим синим пакетом.

– Ты проснулся? – вместо приветствия спросила она. – Я тебе вот лекарства принесла. А ты поел?

– Спасибо, поел. – Супруг говорил таким тоном, будто они расстались совсем недавно и не при таких печальных обстоятельствах.

– Тьфу-тьфу-тьфу на тебя! Совсем неплохо выглядишь. – Женщина тяжело вздохнула, укоризненно покачала головой и добавила: – Напугал – так напугал. Никогда не думала… Вот тут в пакете всё, что доктор выписал. Он сказал, что этого будет достаточно, чтобы поставить тебя на ноги.

Сосед по палате посчитал своим долгом вмешаться:

– Вот простота! Да это только начало. Мне то же самое говорили, когда я только попал сюда, а потом началось: нужно ещё вот это и вот это, а потом ещё неплохо бы и вот этот препарат, ну, а чтобы совсем хорошо, рекомендую совершенно новый препарат из конкретной аптеки. Загляни в пакет. Вот зачем им столько пар перчаток? Хоть бы одна зараза надела, когда уколы делает. Наверняка опять в аптеку отнесут.

Он ещё что-то хотел сказать, но в эту минуту в палату заглянула медсестра и строгим шёпотом прошипела:

– Ну-ка, быстро посторонние покинули палату! Сейчас завотделением придёт. Он уже в седьмой заканчивает обход. Давайте, женщина, поторапливайтесь. Посещения у нас строго по графику, график у входа в отделение.

Когда женщины ушли, нудный сосед проворчал:

– «Строго по графику»! После обхода тут будет проходной двор. Это она перед начальством прогибается.

Заведующий отделением оказался человеком немолодым, солидным и суровым на вид. Но голос у него был мягким и располагающим. Он внимательно прослушал сердце Степана, проверил пульс, расспросил о работе, привычках, отношениях в семье. Было очевидно, что это врач старой школы, который больше доверяет своему опыту, чем показаниям умных приборов.

– Ну что ж, Степан Иванович, – сказал он в заключение, – всё совсем неплохо. Инфаркта у вас нет, а это главное. Но надо подлечиться. Лечащий врач у вас хороший. Слушайтесь его, выполняйте все рекомендации. А от меня совет на будущее: никакой работы после восьми вечера, перед сном обязательная прогулка на свежем воздухе и отбой не позже десяти. Пора переходить на размеренный образ жизни.

Только врачи вышли, Глеб сел на кровать и заговорщически сказал:

– Врёт всё старик. Мне тоже тёр по ушам, что ничего страшного. А зачем тогда, спрашивается, меня здесь уже месяц держат? Мне одно говорят, а жене другое. Она, конечно, не сознаётся, но я же вижу – не дурак. Ты если хочешь узнать правду, то подслушай, что он будет твоей жене рассказывать. Ей врать не станут.

– Как же я подслушаю? – удивился Степан. – Где?

– А вон в коридоре сейчас твоя жена к доктору с вопросом пристаёт. Я слышу её голос. Стань возле двери – сам всё услышишь.

– Да ну, как-то это…

– Да что там «ну»! Я бы дорого дал, чтобы узнать о своей болячке всю правду. Иди скорее, не то момент упустишь.

До двери от кровати было не более четырёх шагов и Степану не составило труда их преодолеть и прильнуть ухом к двери. Всё-таки соблазн узнать правду победил природную скромность.

– А что я могу? – услышал он голос заведующего. – Мы и так делаем всё возможное. Я уже говорил вам: в нашей стране таких операций не делают. Есть деньги – везите в Германию. Могу и адрес подсказать. Хотя не факт, что будет положительный результат. Ему раньше надо было думать, как здоровье беречь, не перегружаться работой, нервы не трепать. А теперь у него там не сердце, а лоскутки. А на ваш бестактный вопрос «сколько ему осталось?» отвечу так: это одному Господу Богу известно, но думаю, что под нашим наблюдением минимум месяц, а дома это может случиться в любой момент.

И «скорая» не успеет. И не надо плакать. Просто решите для себя: будете забирать или пусть пока наблюдается у нас. Вдруг насобираете денег на Германию.

Дальше были слышны только всхлипывания женщины и утешающий голос медсестры, которая настоятельно просила быть потише, так как доктор ещё не закончил обход и вообще не нужно беспокоить своим плачем больных.

Степан вернулся на койку, лёг, укрылся одеялом и отвернулся к стене.

– Эй, ты чего? – с опаской спросил Глеб. – Может, врача позвать?

– Просто отстань. Дай полежать спокойно.

– Услышал чего такого?

– Оставь меня в покое, очень прошу.

– Не бери в голову. Брось! Они тут один тупее другого. Сколько врачей, столько и диагнозов.

Степан повернулся к нему и, не скрывая неприязни, зло спросил:

– У тебя что, своих проблем нет, что ты суёшься в чужие?

– Ладно, понял. Больше не пристаю.

Глеб достал из-под подушки кроссворды и принялся делать вид, что сильно поглощён их разгадыванием. То и дело бросая косые взгляды на соседа, он отметил большие изменения в выражении его лица. «Видимо, Стёпа услышал смертельный приговор, – подумал Глеб. – Бедолага! И зачем я его подбил на подслушивание? Кто ж знал, что он такой слабонервный».

А Степан, полчаса поизучав потолок, вдруг взял томик Булгакова и как ни в чём не бывало стал читать бессмертный роман. «А собственно, что такого неожиданного произошло? – думал он, скользя глазами по строчкам. – Вполне закономерный финал. Годом раньше, годом позже, но это должно было произойти. И не такая уж у меня счастливая жизнь, чтобы за неё стоило цепляться. Даже если бы были деньги на лечение, то и тогда не стоило бы цепляться за такое жалкое существование. И хватит думать об этом! Читать, читать, читать! Неплохо пишет этот Булгаков. Воланд мне определённо нравится…». Когда он дочитал до места «Да, человек смертен, но это было бы полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!», отстранил от себя книгу с мыслью: «В точку! Будто про меня сказано. Жил себе, крутился как белка в колесе и не задумывался над тем, что жизнь может внезапно оборваться. Всё думал, что это будет когда-то и очень нескоро, а если кто и умирает внезапно, то это ко мне никак не относится. Со мной такого просто не может случиться. Потому что это же я. Я!».Он снова поднял книгу к глазам, отыскал место, на котором остановился, и весь ушёл внутрь событий романа.

«Похоже, и этот свихнулся на Булгакове, – промелькнула у Глеба мысль, когда он бросил мимолётный взгляд на соседа. – Видать, правду говорили, что без чертовщины там не обошлось».

Степан настолько углубился в сюжет, что не то чтобы забыл о своей проблеме, но уже рассматривал её через призму происходящих в романе событий. А когда дошёл до места «Правду говорить легко и приятно», то снова отстранил от себя руки с книгой, словно эта простая истина обожгла его мозг.

– Как же это просто и правильно! – выкрикнул он свои мысли вслух.

– Что правильно? – от неожиданности Глеб подскочил на своей койке.

– Гениально! Просто гениально! – не обращая на него внимания, продолжал думать вслух Степан. – Я в жизни особенно-то никогда и не врал, но и правду в глаза почти никогда не говорил. Особенно, если эта правда неприятна для собеседника. Всё искал какие-то обтекаемые формы, боясь обидеть, а ещё больше пострадать от правды. А чтобы бороться за правду, отстаивать или, там, пострадать за неё, у меня никогда духу не хватало. Бывало, руководитель мой принесёт проект со словами: «Степан Иванович, взгляни. Что скажешь?». Мне бы правду сказать: «Дерьмо твой проект, Сан Саныч! Ни к чёрту не годится!». А я заискиваю: «Проект хороший, Александр Александрович, просто отличный проект, но надо немножко доработать. Совсем немножко». Он знает, что я вру, но ему приятно, и он как бы нисходит до любезности: «Ну, доработай, дорогой, а то у меня масса дел. Совсем зашился. В гору глянуть некогда». Брешет, сволочь, и не скривится. Будет с дружками в карты играть и периодически позванивать: «Ну, как там мой проект?». Я его дерьмовые бумажки швырну в корзину и сделаю всё с нуля, а он потом к генеральному с моим проектом придёт и будет лапшу на уши вешать о том, как тяжело ему работается. И ведь даже не упомянет моё имя. Скотина! А мне любит напоминать: «Видишь, было сокращение, а я тебя отстоял, как ценного работника. И даже добился, чтобы зарплату твою не урезали, как другим». Это для того, чтобы я оставался и дальше его рабом из чувства благодарности, так сказать. Дома тоже приходится приспосабливаться к вкусам и настроениям жены, чтобы избегать скандалов и ненужных, неприятных разговоров, выяснения отношений. Один раз она приволокла шубу, вырядилась в неё и спрашивает: «Как я тебе в этой шубке?».Я честно признался: «Как в меховом мешке». Она мне: «Это ты нарочно, чтобы не покупать. Мне подруга сказала, что мне в ней очень хорошо. Она от себя оторвала только потому, что мне шубка больше идёт. Жалко денег? Так и скажи!». Бесполезно было объяснять, что подруге нужно просто спихнуть эту поганую шубу. И так всегда и во всём. Я больше не спорю – себе дороже. Дети захотели мир посмотреть – подруга жены из турагентства путёвку на двоих подогнала в Египет. В общем-то, недорогая путёвка, горящая. Им даже в голову не пришло предложить родителям поехать отдохнуть. Сейчас они там загорают, пирамиды смотрят, на верблюдах катаются. А мне совести не хватит вызвать их в связи с моей болезнью. Вот умру, но детям отдых не испорчу! Если бы от всего этого был кому-то прок. Пусть не мне, пусть детям.

Степан снова прильнул к книге, даже не взглянув на ошарашенного длинной речью Глеба. Чтение его настолько увлекло, что, когда пришла супруга и предложила пообедать, он только буркнул:

– Спасибо, Рита, поставь на тумбочку. Я после поем. А ты иди домой. Обо мне не беспокойся. Я в порядке.

Даже когда приходила медсестра делать уколы, Степан молча приспускал штаны, поворачивался на бок, подставляя для иглы свои мягкие ткани и при этом не выпуская книги из рук. Его сосед по палате изнывал от вынужденного молчания и в душе клял себя за то, что отдал Степану злополучную книгу. Долго пребывать в немом состоянии он не мог, поэтому отправился вон из палаты в поисках свободных ушей и приятного собеседника.

Вечером Степан захлопнул книгу, отложил в сторону и удовлетворённо произнёс:

– Вот и всё! Теперь можно и пообедать.

Глеб хмыкнул и ехидно заметил:

– Поужинать!

Степан спорить не стал, а просто принялся разбирать пакет с провиантом, который принесла супруга.

– Присоединяйся, Глеб, – предложил он. – Тут много мне одному, давай помогай!

– Эт можно, – обрадовался Бердин. – Моя ни черта готовить не умеет. Я и с язвой лежал пару лет назад. – Он подсел поближе к тумбочке с продуктами, решительно взял куриную ножку, вздохнул и задумчиво сказал: – Да с чем я только не лежал за свои пятьдесят два года. Но не будем о грустном. Надо радоваться жизни, пока она есть.

После ужина Степан попросил Глеба выключить в палате свет и уже через несколько минут погрузился в глубокий сон, чем сильно расстроил соседа, который был настроен поговорить. Проснувшись далеко не ранним утром, Калашников ощутил себя здоровым и бодрым, так хорошо Степан не чувствовал себя очень давно. «Странно, – подумал он, сладко потягиваясь, – дни мои сочтены, а я себя прекрасно чувствую. Это хорошо, что нет никаких болезненных ощущений. Вот так бы до самого конца, сколько бы ни осталось».

Утром пришла жена. Принесла свежеприготовленный завтрак. Принялась по-деловому хозяйничать у тумбочки, раскладывая на салфетки пластиковые контейнеры с горячими ещё продуктами. При этом она без умолку говорила всякий вздор о важности правильного питания, о погоде, о каких-то бытовых мелочах.

– Погоди, Рита, сядь, – сказал Степан, взяв супругу за руку. – Сядь, посиди рядом. – Супруга послушно присела на краешек кровати. – Не надо этих пустых слов. Я понимаю, что из жалости ты будешь говорить мне всё, что попало, лишь бы не касаться проблем с моим здоровьем.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась жена.

– Рита, брось, – поморщился Степан, будто откусил от лимона солидный кусок. – К чему эта неискренность? Всё ты прекрасно понимаешь.

– Стёпушка, ты меня пугаешь.

– Это не я тебя пугаю, а обстоятельства. Я понимаю, страшно остаться одной без добытчика. Теперь тебе придётся жить гораздо скромнее. Может, даже придётся искать работу. Да не смотри ты на меня так. Я всё знаю. Не надо со мной обращаться, как с недоумком.

Рита растерянно развела руками, обведя помещение глазами, встретилась взглядом с Бердиным и, как бы ища помощи и моральной поддержки, спросила:

– Господи, о чём это он?

– Это он романа начитался, – охотно откликнулся Глеб. – Целый день его читал, а теперь вот говорит что попало на этой волне. Вы, голубушка, не волнуйтесь, это пройдёт. – Бердин строго посмотрел на Степана и укоризненно произнёс: – А ты бы, и правда, пожалел бы супругу. Что ты, в самом деле? Так нельзя! Она к тебе с душой, поесть принесла, заботится о тебе. А ты?

– А что я? – спокойно отреагировал на реплику Степан. – Ты прав, Глеб, мне на многое раскрыл глаза этот роман. Я понял, что правду говорить легко и приятно, что смерти не стоит бояться, особенно если уходит любовь. Смертьможет быть переходом из суетного мира в мир спокойствия и гармонии. Так что отныне я буду говорить только правду и наслаждаться каждым отпущенным мне днём.

Рита всё поняла по-своему и, облегчённо вздохнув, сказала:

– Я уже бог весть что подумала. Кто же против? Говори правду и наслаждайся жизнью.

– А ты, Рита, читала «Мастера и Маргариту»? – спросил Степан.

– Конечно, читала. Ещё в школе. Меня даже Марго дразнили в классе. Да и в институте тоже, бывало, так называли. Ты, наверное, просто забыл.

– Забыл. – Степан покачал головой и грустно добавил: – Как давно это было! Я всё забыл в этой суете. Я даже забыл, какой ты была красивой. Ты тоже это забыла. А ведь была первой красавицей в институте. Парни дрались за тебя, а ты выбрала почему-то меня, который никогда ни с кем не дрался.

– Потому что они были придурки, а ты был серьёзным и положительным.

– Да? А я комплексовал сильно.

– Я знаю. Но тогда я думала, что это лучше, чем, если бы комплексовала я. И знаешь, я ни разу не пожалела о своём выборе.

– Что же случилось с нами? Почему мы разучились радоваться жизни? Ты перестала следить за собой. Критерием красоты вещей для тебя стала их цена. Там, – Степан поднял руку и сделал жест в неопределённом направлении, – ну, там, где мы были молоды и бедны, ты одевалась со вкусом, у тебя были сногшибательные причёски. Я видел, как мужики пожирали тебя глазами. А теперь я этого не замечаю. Никто не оборачивается тебе вслед. Ты давно уже не Марго, а одна из толпы.

– Спасибо за комплимент, дорогой, – холодно сказала Рита.

– Да ты не обижайся. Это я в упрёк не тебе, а себе. Я первый со всем смирился. Но ведь мы совсем не старые. Правда?

В это время вошла медсестра и предупредила:

– Калашников и Бердин, в манипуляционный кабинет на уколы. Хватит лежать.

– Одну минуту, Лидочка! – Степан присел на койке рядом с женой. Медсестра вопросительно на него посмотрела. – Простите меня, ради бога, за пошлый вопрос, не сочтите за хамство: сколько вам лет?

Медсестра хмыкнула, затеем, улыбнувшись, ответила:

– Допустим, сорок четыре. А что?

– Вы потрясающе выглядите! Только это я и хотел сказать.

– А вот это, Калашников, уже свинство – делать комплимент одной даме в присутствии другой.

– Признаю: виноват. Сейчас приду на укол.

Сестра вышла. Рита сидела подавленная, опустив голову, не зная, как реагировать на выходку мужа. А тот, слегка обняв её за плечи, миролюбиво сказал:

– Я это не к тому, чтобы тебя обидеть или, не дай бог, унизить. Она почти твоя ровесница – год разницы всего. На ней только белый халат и никаких украшений. Но посмотри, как она шикарно выглядит! Просто безупречно! Ухоженная, можно сказать, холёная, в самом лучшем смысле этого слова. А ведь ты могла бы выглядеть не хуже, а то и лучше. Просто я для тебя уже давно не тот мужчина, а другого, по всей видимости, у тебя нет. И я в данный момент совсем не радуюсь этому обстоятельству.

– Ты вообще нормальный? – вспыхнула женщина. – Что ты такое говоришь!

– Только правду – и не более. Ладно, мне надо идти на укол. Да и тебе пора. Иди, отдыхай.

– Чуть не забыла, – вдруг встрепенулась Рита, – звонил твой начальник. Хочет тебя навестить. Сказал, что перезвонит. Что ему ответить?

– Пусть приходит. Мой кабинет – палата номер восемь. Мне есть, что ему сказать. Да, и принеси, пожалуйста, мой мобильник.

Во второй половине дня Степана посетил его начальник.

– А-а, вот ты где отлёживаешься! – воскликнула лысая, потная голова, заглянувшая в дверной проём. Затем вошёл хозяин этой головы – коренастый, слегка обрюзгший мужчина, средних лет, но с явными признаками нездорового образа жизни на лице. – Ну ничего, ничего, совсем неплохо выглядишь, Степан Иванович. В конторе уже бог весь что говорили, а ты молодцом! Вот тебе витамины для поддержания организма. – Он положил на тумбочку небольшой пакет с апельсинами и, подтянув к себе стул, тяжело на него опустился. – Устал, как чёрт. На работе завал полнейший. Впрочем, как всегда. Ты как?

– Нормально, Сан Саныч, бодро иду ко дну.

– Ты это брось! Что за настроение?

– Да в порядке у меня настроение, Сан Саныч. А вот у тебя, по всему видать, не очень. Я прав?

– Да прав, прав. – Мужчина достал из кармана брюк носовой платок и промокнул им лысину. – Ты всегда прав. Хозяин выкупил несколько павильонов в гипермаркете, и теперь у нас новая головная боль. Генеральный вызывал меня вчера и дал неделю на подготовку проекта по расширению фирмы на новых площадях. Но ты же знаешь, что я без тебя как без рук.

– Вернее было бы сказать: как без головы.

Сан Саныч нервно поёрзал на стуле, снова промокнул лысину и, не найдя, что ответить, решил промолчать.

– Алексанрыч, а ты читал «Мастер и Маргарита» Булгакова?

– Сериал смотрел, – удивился вопросу начальник.

– Ты меня извини, но ты мне сейчас Берлиоза чем-то напоминаешь.

– А ты мне поэта Бездомного, – огрызнулся Сан Саныч. – С той разницей, что ты в кардиологии, а не в психушке.

– Да ты не обижайся. Я ведь не столько о тебе, сколько о себе говорю. Отрезали твою голову – меня, понимаешь, отрезали. Так что придётся тебе в дальнейшем обходиться без меня.

– Как это?

– А вот так! Попробуй сам поработать. Иногда это полезно.

– Ну, знаешь, я столько для тебя…

– Знаю, знаю, Сан Саныч! Знаю. Знаю, сколько ты для меня сделал, как отстаивал меня перед руководством, что ты мне –как отец родной, а я –как неблагодарный сын. Хотя ты почти на десять лет моложе меня и я в своё время писал за тебя твою дипломную работу.

– Не за бесплатно, заметь! – взвизгнул обиженно Сан Саныч.

– А ты бы хотел, чтобы я ещё и бесплатно работал?

– Когда ты за гроши протирал штаны в своём НИИ, кто тебя вытащил, кто помог устроиться к нам на фирму?

– Ты, Сан Саныч, ты. Но я там себя чувствовал хотя бы…– Степан запнулся, подыскивая нужное слово. – Ну, пусть не человеком, но, по крайней мере, не скотиной, как в «Технологиях». Вы меня загнали, как лошадь. Теперь тяните воз сами, ребята. Тем более, ты же знаешь, что входит в круг моих обязанностей, а что нет.

– Ты не понимаешь, Иванович, я заплачу тебе большие деньги. Очень большие!

– А зачем они мне? Я понял, что если не жил богато, то не стоит и начинать. А то, не дай бог, привыкну ещё –и помирать не захочется.

– Ты ещё нас всех переживёшь! Подумай, дурья башка, меня в случае удачного проекта поставят там директором, а я тебя к себе замом возьму. Это же другой масштаб! А?

– Мне это неинтересно. Я ведь знаю: не было бы во мне необходимости, ты бы обо мне не вспомнил. Не мотай, не мотай головой, Сан Саныч. Не вспомнил. Да я и не обижаюсь, так уж устроен наш мир. И ты, и я – пылинки этого мира. – Степан замолчал. Возникла долгая неприятная пауза. Потом он улыбнулся и сказал: – И вообще я устал, хочу отдохнуть. Зря я, что ли, болею? Если бы ты только знал, как хорошо болеть, когда у тебя ничего не болит и вокруг молодые, красивые медсёстры, а не те кикиморы, которых ты набрал.

– Ладно, я пойду. Ты выздоравливай, – произнёс, поднимаясь, Сан Саныч и уже на выходе добавил с надеждой в голосе: – А над моим предложением всё же подумай.

– У меня тут было время подумать – я подумал и тебе всё сказал, что хотел. Теперь прощай. Желаю удачи. Поверь, искренне желаю.

Когда начальник Степана вышел, следивший за разговором Глеб восхищённо воскликнул:

– Здорово ты его отбрил! Я бы так не смог. Честно признаюсь: я начальства боюсь, как огня. У меня дар речи пропадает, когда меня к начальнику цеха вызывают. Робею.

– Слово хорошее «робею». Я вот тоже робел – не боялся, а именно робел, пока сюда не попал. А чего, спрашивается? Ведь я дело знал лучше любого своего начальника. Водки не пил, не прогуливал, даже не опаздывал никогда. А робел. Понимал, что я им нужен больше, чем они мне, но всё равно прогибался. Зачем? Ради чего? Ладно, – махнул рукой Степан, – бог с ними. Я даже рад, что заболел. А то так бы и не понял, что правду говорить легко и приятно, даже если её не легко и не приятно кому-то слушать, – он сделал ударение на частице «не». – Но это уже их проблемы.