ЕЛЕНА СОЛОВЬЁВА. Поющий сияющий свет.

На модерации Отложенный


***

Ты успеешь? — вчера ты спросил.

Не успею! Осталось немного

и терпенья, и сил.

У меня. У природы. И даже у Бога.

И не только. Пылая, лечу

по параболе через зенит небосвода.

И полета осталось немного!

Чуть-чуть.

До касания вечности. И абсолютной свободы.

Елена Соловьёва

 

Лора Крофт

Стихи эти более всего похожи на снежинки из детства. Прилетит такая на варежку зимним вечером, замираешь, боишься дышать - растает, исчезнет, улетучится ее таинственное совершенство...

И каждый стих - маленькое чудо, ограненное точными рифмами, наполненное певучими созвучиями, ажурно-кружевное, воздушное, почти невесомое. Ускользающие мгновения жизни, поэтические образы, сменяющие друг друга текучие ассоциации, пленительный сплав чувства и мысли. Но в этой воздушности обнаруживается при внимательном чтении четкая устойчивая структура, некая ось, на которую нанизаны слова, как бусины в четках. И ось эта весьма прочна, и слова настолько точны и гармоничны, что замена любого из них каким-то иным невозможна в принципе, очарование разрушится, смысл потеряется, безвозвратно утратится хрустальная ясность.

Смотрит через строчки живая человеческая душа, которой больно, светло и радостно жить на свете. Она слышит пение рек и шорох звездных дождей, звучание пространства и звенящие сны, но самое главное - эта чуткая душа умеет слышать самоё себя, - бережно, вдумчиво и внимательно. Внутренний слух - не есть ли это самый важный и самый сложный поэтический дар?

Наверное, именно поэтому, читая и перечитывая стихи Лены Соловьевой, я не единожды внутренне ахала - поэт! Поэт - с интересным внутренним миром, с собственным вИдением, с неповторимым голосом и интонациями, и надеюсь, с насыщенным творческим будущим!

Едва прочитав, я немедленно и беспардонно приспособила для личного пользования ее бесшабашную обаятельную строчку - "Сама себе голубушка, и цербер, и сатрап... " - так она хороша, вкусна и певуча, что невозможно же было не присвоить! Очень хочется пожелать всем ее написанным и еще ненаписанным, но живущим в душе, стихам - чувствующих, думающих, понимающих читателей-ценителей, звучащих в той же высокой тональности, что и сама Лена - "утварь на пире Господнем", которая способна так восхитительно "звенеть при касании чуда"!

 

Аркадий Лейфер

В этой небольшой заметке я хочу поделиться своими впечатлениями о поэзии Елены Соловьёвой (Крементуло). Я знаком не со всеми произведениями Елены, к сожалению, но те из них, с которыми мне пришлось познакомиться в рамках нашего сообщества, произвели на меня неизгладимое впечатление, запомнились безукоризненным поэтическим мастерством, единством содержания и формы, глубоко личностной авторской интонацией.

В поэтическом арсенале Елены Соловьёвой (Крементуло) множество выразительных средств для описания картин природы, описания душевных состояний и внутреннего мироощущения лирических героев её стихотворений... Это находит своё отражение в различных тонких, нешаблонных художественных образах, метафорах, аллегориях, сложной ритмике стихов, подчеркивающей неровность и естественность нашего потока сознания, поэтически преломляющего в себе окружающий мир...

Мир представляется в творчестве Елены во всём своём многообразии, со всеми стихиями, с тысячью мелких и крупных нюансов своего проявления. Он раскрывается нам в своей красоте, и эмоциональные стихии души своеобразным образом перекликаются, находят своё отражение в стихиях природного мира, рождая те неповторимые образы и смысловые аллюзии, которые и волнуют, и запоминаются, и поражают читательскую душу во время прочтения стихов.

Читателю не сразу даётся проникнуть вглубь повествования, от него требуется полная погружённость в ткань стиха, где каждое слово, каждая строка, как уже огранённый бриллиант, требует к себе пристального внимания, и, если хотите, определённого смакования игры, света и прозрачности камня. Красота и гармония макромира, его вселенский размах и простор рождает в сознании автора неутолимую потребность выразить в слове, в художественных образах и поэтической форме эту красоту.

...томит Господь словеснейшим запоем.
Тогда совсем не оторваться
мне от плетения словес,
пока не завершу абзаца, -
признаётся в одном из своих стихотворений Елена.

Этими словами я и хочу закончить свою заметку о творчестве нашей замечательной поэтессы, коллеги по перу, замечательного человека, обаятельной женщины Елены Соловьёвой (Крементуло). Хочется пожелать Елене новых творческих удач, доброго здоровья и новых поэтических встреч с нами на страницах литературного сообщества "ТМ Вдохновение".

 

Алла Волкова

Только не гасни, поющий сияющий свет…

Как обычное слово, расхожее и невзрачное, превращается в чистейший кристалл? Долго томится под спудом немоты поэта, его неверия в свои силы. Но приходит время, когда рождается этот прорыв:

Не напишу – умру…

И вот уже не графит – алмаз сверкает, гранёный в тайной мастерской души абразивами страдания, боли и радости, смоченный чистой слезой и отшлифованный любовью:

И поющею чашей

звенеть при касании чуда.

Сдержанность в сочетании с чутким и страдающим от всех бед земли сердцем дают в итоге – вот парадокс – натуру открытую, глубокую, выплёскивающую свои чувства без оглядки. И поэта, умеющего выразить в слове полётность души:

Не уставай и себя не жалей, и, как в чаще,

певчею птахой звучи — не молчи!..

Сейчас Елена переживает очень трудный период своей жизни, проходя реабилитацию после тяжёлой операции. Я верю, Леночка, что испытания посылаются человеку по силам и всё имеет свой тайный смысл, чтобы дать ещё один шанс осознать своё предназначение на земле. Какое гениальное прозрение нахожу в твоих стихах:

И вот вся жизнь, как с чистого листа,

как поле после снегопада.

С ночи и весь день идёт снег. Первый снег…

Я знаю – ты борец. Ты выстоишь. И пусть жизнь начнётся с чистого листа!

 

Мне все еще снится

Земля, как собака, прильнет теплым боком на склоне,

меня укачает волна дружелюбным дельфином,

но я, как и ты, просыпаюсь от собственных стонов,

И Землю, свою колыбель, ни за что не покину.

Готова была я собою закрыть нашу рощу,

но все понапрасну — опять завизжат бензопилы…

меня убеждают — живи для себя и попроще,

а я не могу: вместе с лесом теряю я силы…

И как мне прожить без душистого влажного бора,

без щебета, пенья дождя и — шептания снега?

…сияющий бархат барханов в дрожащем пустынном просторе

мне душу тревожит свирепой запретною негой…

Мне все еще снится, что я точно птица летаю,

что я обнимаю в парении небо крылами.

И небо в молчаньи искрится над нашею стаей

И в брызгах ревет Ниагара глубоко под нами.

Мне все еще снится: люблю — и навряд ли взаимно…

не знаю — возможно, совсем ничего я не значу…

Но боком Земля согревает меня — и шепчу я во сне твое имя…

Опять как молитву шепчу… и слезами счастливыми плачу…

 

Когда замерзаешь

Стремглав, наобум, не оставив следов,

сорвав только с вешалки шубу да шапку,

не переобувшись, в мороз на крыльцо —

бежать, спотыкаясь походкою шаткой.

Спешить, замерзая слезами в глазах,

колодцы глазниц засыпая порошей,

и сердце под шубою екает так,

как будто и впрямь я всем миром заброшена.

Укрыться. Уйти. Затвориться. Пока

еще не нашли. Не окликнули грубо.

Долой!.. Как добраться — да все равно как…

Пусть дача забита. Заснежена вьюгой.

И окна крест-накрест забиты доской,

как на зиму — и паутина в проеме.

Сквозь щели — лучи точно иглы — зато

сколь солнечный мир беспредельно огромен!

Морозно. Не топлено. И миражи

Скользят по обрывкам обоев на стенах.

Когда замерзаешь — то хочется жить.

И хочется спать — до предела Вселенной.

Захочется встать — но уже не уйти.

Проснувшись, полов не коснуться стопою.

Но градом — горохом! просыпался стих…

И слово рекой!

Водопадом!

И строчки бегут к водопою.

…Взлетают листы в темно-алом раю.

Снимается с кромки крылатая стая.

И стопкой листы на столе у печи — я на самом краю.

Замерзну? Сгорю? а быть может — слезами истаю?

…невнятно? — зато мне тепло замерзать,

и греют лучи на закате сквозь стекла.

И щурятся сонно сквозь солнце глаза,

сквозь сонные слезы. И сумерки — около.

 

Буду говорить

Так бывает непросто слышать голос души,

что словесная россыпь начинает душить.

Говорит еле слышно, но пойму невзначай —

чтобы душу услышать — перестану молчать:

чтоб запела струною серебристая нить,

ограненное слово перестану хранить.

Богом данное слово мне, душа, подари

буду по-человечьи от души говорить.

 

МЕЖДУ МНОЮ И ТОБОЙ

Между мною и тобой, по-прежнему,

пропасть расстояния и времени,

безграничная, бескрайняя, безбрежная,

расставаньем и смирением измерена.

Стрекотом часов и звяканьем стакана,

и гуденьем боинга над океаном,

волнами надежды и отчаянья.

И молчанием, молчанием, молчанием.

 

***

Я тебе стихи читаю — ты не слышишь.

И не дотянусь — ты далеко.

Далеко, как будто ты на крыше мира

пьешь небесное молоко.

Но тянуться я не стану — разве к небу.

Небеса открыты для убогих —

Я шагну туда, где не был ты —

на Млечный путь, на звездную дорогу.

 

***

Божьей птахой загляну в твое окно.

То ли светится — и ты не спишь — то ли погасло?

Оглушенная звенящим сном

Я проснусь — светло и ясно в мире.

Как в твоем окне, когда горит оно.

 

Себе

Не оседай,

как почерневший снег.

Капелью

звени звончей,

не можешь наяву — летай во сне,

стань птичьей трелью.

…и будь ничей.

ничьим… ничья,

…своей и Божьей.

Если сможешь.

Нынче — или позже.

 

С чистого листа

Я только слушаю звучание пространства,

я Хаммурапи, попугай, смиренный еж и чиж.

О Господи, заполни брешь,

дай знак, позволь мне дальше странствовать,

дай слову прозвучать, ну что же Ты молчишь?

Смятение и дрожь, капитуляция…

Позволь звучать душе, о, только не молчи!

О Господи, к кому мне притуляться,

как не к Тебе,

лишь Ты — единый свет в моей ночи.

Снег за окном так холоден и чист —

Не смею и коснуться снежной глади.

О Господи,

лишь Ты

следы мои загладишь и простишь,

и лишь с Тобой я снова чистый лист,

иначе мне со мной

не сладить.

 

***

Сама себе голубушка, и цербер, и сатрап,

лечу-скольжу на лодочке по волнам до утра,

как будто руки греются под шалью шерстяной,

и словно бы капель звенит по планке жестяной,

забывши об алкании регалий и наград,

как только зубом мудрости надкушен виноград.

 

***

Стрекозкой-бабочкой, беспечно, как во сне

пестрее лилий полевых, что не прядут,

не мысля об одежде,

я не заметила, как выпал первый снег,

пушистый, как последняя надежда.

И вот вся жизнь, как с чистого листа,

как поле после снегопада.

Аллея черно-бурая чиста

и снегу можно без цензуры падать.

Все сны безлюдны, помыслы пусты,

и страсти отступили,

толки смолкли.

Но в инее деревья и кусты

и безупречны, и чисты.

А жизнь стоит,

как запрещенный фильм на полке.

 

***

Я выдыхаю ритм, как белый стих,

не замечая рифм,

а просто так — чтобы не задохнуться,

не захлебнуться,

просто чтоб дышать.

Чтобы жила душа.

Мир замолчал, меня не замечая,

нет новых писем, телефон молчит,

и только сердце в тишине звучит

струной между надеждой и отчаяньем.

 

Если кончится любовь

А если кончится любовь?

Как день? Как ночь? Как дождь?

Не шевельнется даже бровь —

не то, что сердце: ни-ко-го

не ищешь и не ждешь…

Простор и солнце. И сквозняк

И занавески парусом…

Ну, а потом… а что потом?

Душа болит по краю так,

как будто вышита крестом

кроваво-красным гарусом…

 

Выбираю судьбу

О «nevermore« и «forever«

Стало тихо. Птенцы улетели.

Редко гости приходят, и в доме

стынут две одиноких постели.

Будто двое почти не знакомы.

Будто соли не съели два пуда,

словно жизни как хлеб не делили.

Как они позабыли о чуде?

Как друг другу подрезали крылья?

Как в песок утекает водица

и песком припорошены очи…

Все не ладится, все не годится,

злыми снами отравлены ночи.

Все их душат обида и горечь,

дни идут ледяной вереницей.

Но однажды, в туманную полночь,

стукнет в ставень усталая птица.

И когда распахнется окошко,

птица сядет на подоконник…

Замяучит испуганно кошка,

а служанка найдет старый сонник.

Впрочем, нет ни служанки, ни кошки.

Я не знаю, что скажет им птица.

Только знаю, что хоть на немножко

Им обоим судьба измениться.

≪Nevermore≫ иль ≪forever≫ — отныне

им не даст ни мгновенья покоя…

Может быть, их апатия схлынет?

Может, канет в потемки плохое?

Да возможно ль, забывши о пресном,

Незнакомцу узнать Незнакомку?

вместе петь недопетую песню?

Не сломать бы травиночку тонкую…

 

Отраженье

Звонче голос, спина прямее,

улыбаюсь, чтоб не заплакать.

Ухожу я по летней аллее

мягкой поступью, легким шагом.

Смотришь — как на свое отраженье,

уходящее вдоль по дороге…

Ни победы, ни пораженья:

ТЕНЬ скользит от тебя недотрогой!

Ты считал — я твое отраженье!

Думал ты — я с тобою навеки!

И увидел: вдали от сражений

стала тень на свету — человеком…

Сколько боли, и злости, и горя!

Светлой точкою на горизонте

удаляюсь — без разговоров….

Не позволив себя урезонить…

Окликаешь — лишь эхо спорит:

≪я вернусь — не сейчас, но вскоре…≫

Говоришь, что иссякнешь без тени,

как река в степи без растений?..

Синей тенью, зеркальной гладью,

рифмой — странницей на странице,

легким парусом, тяжкой кладью —

догони — чтоб в глазах отразиться,

обернусь — чтобы встретиться взглядом…

 

Вышиваю судьбу

Трудно мне тебя забыть, любимый.

Что ни шаг — о мусор спотыкаюсь.

Набросал камней — они как мины

памяти. Вот и не отрекаюсь!

Замощу в саду дорожки камнем.

Розы летом обовьют ограду.

А поленья — в печь! Золою станут.

И пойму — мне прошлого не надо.

Стану шелком вышивать я звезды,

травы-цветики — иголка в пальцах.

Ты увидишь — нет меня. Да поздно!

У меня канва, игла да пяльцы.

По-другому будет, милый, по-другому.

Бросишь камень — ушибешься больно.

Мне везде светло. Я всюду дома.

Нет вопросов? Что ж. Свободен. Вольно!

 

***

Сгинь, рассыпься — видно, я устала.

В этот мир мой — только звезды вхожи.

В этом мире я сильнее стала

И — немного на тебя похожа.

На тебя — в котором отразилась

Я, как в зеркале, влюбившись в отраженье.

И теперь со мной любовь моя и сила.

И в победу обратилось пораженье.

Я свободна и полна — собою.

И печаль моя дает мне крылья.

Я, любимый, и тебе желаю боли

И прозрения — насколько б ты осилил.

И на высоте, на самой круче

пусть с тобою станется такое:

Видишь — там, внизу, и дождь, и тучи.

Здесь — сияет солнце золотое.

 

Не напишу - умру

Не напишу — умру.

Вселенная молчит.

Все холоднее ночь.

ноябрь накрыл меня как бреднем,

где обручем зодиакальный круг

горит в ночи

и холодно глядит на фокусы и бредни.

Тянись — тянусь.

Что до тебя — что до звезды — не дотянусь,

хотя тянуться стану до последнего…

Протуберанцами нагар на солнце.

На свече. И стрекоза

на солнечном плече.

На загорелом

летнем.

…не то, не так!

А лучше невпопад

не в бровь

а прямо в глаз

чтоб враз

ослепнуть, окриветь

косить напропалую…

От слез не видеть —

и ловить наощупь,

в дождь и снегопад

свою любовь слепую.

 

***

Спи, ангел. Будь. Буди. Пока ты есть

в моей ночи, я вижу свет и знаю,

что край земли не далеко, а здесь.

Да, прямо тут — и я хожу по краю.

Так близко, что захватывает дух.

Дыхание от жути замирает.

Я точно жук на тоненькой травинке…

Жду…

Иду…

скольжу …

…и вверх взмываю!

Я — вверх... Я растворяюсь в сне,

в аккордах сонных летних линий,

где сныть внизу и стынь реки свежа как снег.

Где миг висит на кончике травинки в тишине

И где роса в прохладной глубине озерных лилий.

 

***

…где ты не суть,

не суд,

а повод

и дверь в пульсирующий мир.

…не повод — может, поводырь?

Привратник? Мытарь? Конвоир?

…у берега в тени плотвичек стая…

…гудит и больно жалит овод…

и полдень

на коре смолистой тает…

 

***

Дойти до края, перейти через поток

через ручей, иссохший руслом,

чтобы грустить — как сушняком хрустеть

и кутаться в платок

и вспыхивать парчой ничьей

и в сумраке сиять среди свечей

и чтобы на душе — легко и грустно…

 

Поющая чаша

Понемногу приму —

что со мной ничего никогда не случится.

Родниковой воды мне в горах никогда не напиться,

не скакать на коне по альпийским лугам Алатау.

Никогда-никогда, разве только во сне! —

не коснутся меня шелковистые травы.

Мимо-мимо вся жизнь.

Я лишь утварь на пире Господнем.

Остается блистать и гореть под сияющим сводом.

Точно йог и аскет совершенствовать свойства сосуда —

все вмещать, все терпеть. И поющею чашей

звенеть при касании чуда.

 

Заговор на отсуху

(чтобы не плакать о невозможном)

Засушу, засушу, засушу, засушу, засушу.

Косу крепко плету-заплетаю сухою змеею.

Ничего не прощу. Ни о чем не спрошу.

Молча тему закрою.

Отсеку насовсем. Чтобы нечего было терять.

Задрожу оголтелым дождем.

Молча вверх потянусь облетевшей березой,

в небесах, не прося ни о чем,

серебро да хрусталь примерять.

И смотреть зимний сон про июньские грозы.

 

Шепчу твое имя

Гуляю по лужам, ловлю языком капли дождя

смс от друга

≪Я ловлю≫ созвучно ≪love you≫.

Вкус дождя и пенье дождя

пролетают мимо,

меня не дождясь,

пролетают мимо

непоправимо.

Разноцветною галькою на берегу

собираю капли летящие мимо —

письма, в которых живут голоса всех любимых,

≪Я с тобой. Я тебе помогу≫, —

так они говорят, даже если людские слова о другом,

Речью ангельской, звуком, что людям неведом,

Омывающим душу

Небесным дождем.

Я губами ловлю этот дождь.

Я глазами ловлю этот дождь.

Это — дружбы насущного хлеба

Пресуществление.

Это — благословение

Неба.

 

Подругам

Ты была и умна, и красива,

пахла яблоком-апельсином

и смотрела светло и ясно.

Мы гуляли морозным-сивым

ледяным-слюдяным Арбатом

и мороз наливался красным

точно клюквенный морс закатом.

Были деньги на чашку кофе

и на горькую сигарету.

В обретении счастья профи

как же мы хохотали над этим!

Забредали греться в подъезды —

этот город был наш всецело!

Но в молчании смысла бездна,

и слова то пусты, то бесценны.

Как хочу я вернуться в этот

зимний город кристально-белый,

надышаться морозным светом,

молодой и свирепой силой.

Здесь алмазное рондо кружит

по Бульварному и Садовым,

солнце на небе в облаке кружев

и вращается Теrrа Nоvа.

 

Колыбельная

(в день рождения Пушкина)

Наберу я звездной влаги обе пригоршни:

мне билет от Бога выпал нынче выигрышный…

Потянусь ладонью к небосклону —

и достану до созвездья Ориона.

Стану пальцами звезд касаться я:

ртутью по небу звезды катятся…

И омоюсь льдистой влагой звездной —

то ли рано, то ли — слишком поздно?..

 

***

У окна, в луче созвездья Орионова,

свет Аринушка, голубка Родионовна.

Все в ночи звенят-мелькают спицы быстрые

звездной сказкою, ртутной искрою.

Белой ножки колыбель едва касается,

и весами все колышется-качается.

Чем ты дитятко вспоила, раскрасавица?

Сказки-песни звонко льются, не кончаются.

Все случится, все у Сашеньки получится,

Матерь Божия, спаси его, заступница!

Сбереги его, как чудо небывалое —

как певучее солнце алое.

Глазки синие, няня вымолит!

Слово вымолвит: спите, милые…

Солнце красное, звезды синие —

звезды-глазыньки, дай Бог силу им.

 

 

Старой даче на станции Березки и Майечке

Во сне деревья сонные стоят

и утро никогда не наступает,

а птицы прилетели стаей

и вот на елях и березах спят.

Здесь сумерки уже с рассвета длятся,

и птицы в очередь слетают подкормиться

на крышу не садясь и с белками не сварясь,

в пол-шепота, чтобы не дать хозяйке разозлиться.

На ветках елей плотно, точно ноты

на нотном стане набирая силу,

чтобы звучать аккордом звучносочным,

предвосхищая скорый вылет.

А на рябинах охра краше злата

Все тяжелее гроздья и прохладней.

Но все пронзительнее холод. Рядом

зима. И ночи звездопадней.

А мы как будто на границе

миров. На самой переправе.

Три дня серебряные птицы

рябиной могут подкормиться

и громче щебета звучать не вправе.

Вся жизнь и дом пока что с нами.

И вкусен мир. Свежо и сыро.

Ведь старый дом стоит на грани

пути из Ирея и в Ирей*,

где птицы, чают, коченея,

солнцеворота и весны.

В реке забвенья

души ловят сны

в предвосхищении

рожденья…

* Ирей — место, где по представлениям славян скрывются до

весны перелетные птицы, там же находятся и души Предков.

В некоторых областях России считают, что Ирей находится подо

льдом, куда и ныряют до тепла ласточки. Кроме того, считают,

что птицы — это души людей, и если птица прилетит и поведет

себя необычно — то это какая-то душа приходила проститься.

 

***

Там, где река

давно уже покинув берега

широко разлилась и без опаски,

не ожидая ни тепла, ни ласки.

И сосны, по колено отражаясь,

стоят в воде, спокойно и не жалуясь.

А отражение страною новою манит,

как будто абрисов и красок чистотою:

и жажду, и волнение души навеки утолит

всех, коих

томит Господь словеснейшим запоем.

Тогда совсем не оторваться

мне от плетения словес,

пока не завершу абзаца.

И слово за словом, как будто темный лес,

нет, сумрачный! — и жизни середина!

Да, не конец, лишь середина —

и

на льдине…

на переправе!

…на ледяном мосту среди потока,

когда не знаешь, что тебе шепнет река,

а ночь все глубже,

и душа как небо глубока,

а небо темное и пусто, и глубоко.

 

 

Письмо далекому другу

…красивая жена и кофе аромат,

гибискус у дверей, олива во дворе,

из солнечного камня теплые дома,

в которых так уютно и легко стареть

и растворяться в синих небесах,

и восходить сверхновою звездой…

…у нас в багрянце-золоте леса.

Озера осенью подернуты слюдой.

Лиса да волк перебегают путь.

И не стареют люди никогда,

года и дни проходят чередой —

а все откладывают отдохнуть.

Умучены вседневною страдой,

но сохраняют неизбывно силы,

до скорой и безвременной могилы.

А я не знаю ничего о том,

как жить, не помня о дожде и снеге,

но утепляю и себя, и дом.

И надеваю будничный хомут,

давно не помышляя о побеге.

В хомут как в омут.

В оба — с головой.

≪На ниве шум работ умолк≫.

…я словно волк — нет, вол…

Нет. Все же волк.

Чем больше знаний — более печали…

Не узнавать бы мне — последовать природе,

как сливам, что под окнами качались.

Однажды стать природою своей.

А вспыхивать — звездою меж ветвей

алмазною на зимнем небосводе.

И слушать вьюги свист и волчий вой.

…весною прошуметь дождями и листвой…

но ласточкой ныряю в Ирей снова

от Покрова — до схода снежного покрова.

 

Белая ворона

Пахнет лавандой и хлоркой.

щебета больше не слышно.

Ни Мандельштама, ни Лорки –

нет инородцев лишних.

Чисто, безлюдно и прибрано.

Птицы на юг улетели.

Больше — ни званых, ни избранных…

…ласточек и коростелей…

Морозь ложится, не тая,

на побуревшие клены…

Что там?! Воронья стая

белую бьет ворону…

 

Новогодний снег

Легко, как снег смести с крыльца,

перевернуть еще страницу.

Год износился до конца,

Прошел. Вспорхнул из рук синицей.

Листок перевернуть? Ведь срок истек.

Писать ли поперек, на обороте или просто

собрать всю жизнь — и скомкать как снежок.

Отбросить прочь — туда, где снег искрится россыпью,

где открывается сверкающая гладь

где пахнет свежестью и снежной силой

шагнешь — а снег щебечет голосом щегла

…где ласточки опять гнездо под стрехой свили…

где жизнь читается лишь с чистого листа

и скрипка ждет прикосновения смычка.

Так снежно в мире! Только грезит пустота.

И стынет лоб. И тает снег в руках.

 

***

Счастьем лучилась, поверить себе не решаясь.

Счастье стихами и осенью было помножено.

И все подруги от зависти скисли. Завидуя и потешаясь,

спали и видели — так же влюбиться,

как посчастливилось ей.

… и она была влюблена, сколько природой положено —

ровно два года и четырнадцать дней.

 

Детский сон

Осколки стеклышек цветных,

трава, песок, пушистое перо

и вороное с переливом…

ракушка, лужица, кольцо

и яблочный пирог,

бессонница и суета,

прощай! — и сборы торопливы…

а летом плавится податливо асфальт,

и тянет патокой и карамелью,

и тополя зеленым факелом сияют и горчат,

но невзначай и в одночасье поседели…

опять бессонница…

и летний тюль волной,

и парусом…

а свет на потолке

струится и мигает…

…и тихо спит родня.

И весь мой род со мной.

А вечность каруселью

кружит за стеной.

И никогда не наступает.

 

УЛЕТАЮ В НЕБО

Жажда

Боль за грудиной,

как будто хочу улететь

— и не знаю куда,

сухо в гортани — гудит как орган —

и не утолить мою жажду.

Господи, дай же мне знать,

где родник,

где небесная Божья вода,

и как мне взлететь,

и куда мне лететь,

если это случится однажды!?

Только не гасни, поющий сияющий свет,

мне безразлично

— и все` то, что было,

и все, что лишь будет!..

…ангел коснется крылом —

я приму

утешенье, укор иль совет.

Святой Пантелеймон,

меня исцели

от душевной простуды…

 

Рождение

Новорожденный мир танцует и звучит,

без разрешения любить себя позволив.

Родился и живет, один поет в ночи,

и любит всех, и никого не обездолил.

Внимателен и прозорлив, он смотрит и молчит,

предубеждения и правила уволив.

Новорожденный мир один поет в ночи,

и любит всех, и никого не обездолил.

Мир дышит и шумит, поет как океан,

когда бесценным быть опять себе позволил,

он полон тьмы — и светом осиян,

и любит всех — и никого не обездолил!

 

Плетение словес

Вот и затуманило с вечера стекло.

Лето тонкой струйкою по окну стекло.

Осень паутинкой вытянулась ввысь.

Тки небес холстинку — паучок, держись!

Мошкара толчется, с вечера роясь…

Хочешь путешествовать в теплые края?

Ласточкой-касаткой в стае полети,

ласково касаясь Млечного пути.

И под светлый шорох звездного дождя

паутинку лучшую зацепи, дождясь,

купол неба снова овивая весь

под сиянье Слова кружевом словес.

 

***

Светлячок, звезда, душа

нежно и неповторимо

замерцала не спеша

в небе в тон аквамарина.

Там в полночные часы

звезды льются, просыпаясь

как песок через часы,

только ночью просыпаясь.

Прикасаются лучом —

без тепла, частицей света.

Словно чувства ни при чем —

и не сетуют на это…

…как прохладною водой,

как иголкою морозной…

В небе месяц молодой

над Москвою и над Грозным.


Новых творческих озарений тебе, поэт!