НИКОМУ ИЗ ЭТОЙ ЖИЗНИ ЖИВЫМ НЕ ВЫБРАТЬСЯ

 

НИКОМУ ИЗ ЭТОЙ ЖИЗНИ ЖИВЫМ НЕ ВЫБРАТЬСЯ.

 

   Лето. Жара. В тени сорок градусов. Выйдешь из дома – в пекло попал. Тело раскаленное. Ощущение, что оно шипит, и искры летят. Спасение – вода. Накачаешь холодной воды ведер пять и на себя.

   На порожках, согнувшись, сидит Мария Моисеевна. Ноги подогнула. Руки на коленки. А на коленки голову. Почти сто лет.

- Мария Моисеевна, - говорю я, - пойдем в кухню. Позавтракаем.

   Она поднимает голову.

- Не вижу я тебя, сынок. Голос только слышу твой.

   Я беру ее за руку и веду на кухню. На стол ставлю тарелку супа. Она берет ложку, а ложка падает в суп.

- Не хочу есть, - бормочет она, - не хочу жить. Устала.

   А я не верю ее словам.

   «Как так.

Не хочет жить».

   Она с трудом поднимается и ложится на кровать. А я, глядя на нее, думаю. Старость. Это дрожащие, бессильные руки. Походка - не походка. А заплетающиеся ноги. Голова дрожит на плечах и кажется, что вот, вот она оторвется. Водянистые глаза. И постоянный туман в них. А мысли. Пустота в голове. Не человек, а вытоптанный комок жизни.

   Никто о старости в молодости не думает. Не ждет ее. А она приходит. И какой бы силой не обладал человек, какой красой – слизнет жизнь с годами и силу, и красу. Вытопчет и чувства, и воспоминания. И не хочет человек жить, а жизнь держит его, не отпускает.

   Все бывает в жизни. И беды, и горечи… Многое переносит человек. Бьется за жизнь. За короткий срок времени. А вечность ему не уготована. А когда приходит старость с ее бессилием, о чем он думает. Не знаю. Знаю, что никому из этой жизни живым не выбраться.

   Это не пессимизм. Не отчаяние. Это действительность, реальность, от которой не убежишь и нигде не спрячешься. Оптимизмом ее не изменишь. Разве что – солжешь душе своей, и ложью душу успокоишь.

   А реальность, господа, - как говорил Дмитрий Карамазов (не дословно), - это страшно.