Кусочки

       Время в Гришкином понимании было, хоть и целым, но словно бы собранным из разномастных кусочков. И кусочки эти друг от друга отличались не только размерами и формой, а и многими крохотными мелочами.

       Абсолютное всё у этих временных осколочков было своё, только им присущее. Вкус, цвет, громкость. Мелодии, одежда, запахи. Выражение лиц, походка и жаргон. Тайные желания, танцы и надежды. Правда и страхи.

       Ощущать эти кусочки времени Гриша начал не сразу, но очень рано. Детская ангина со своими аптечными снадобьями и горлом, укутанным тёплой шалью, - вещь малоприятная. Но вот тогда мальчик впервые и почувствовал это дуновение. Лёгкий оттенок «не такого времени».

       Камфарный запах, пропитавший небольшую комнату, градусник под мышкой, бабушка за вязанием, старшая сестра за поздними уроками, и мама. Придя с работы, она читала Грише сказки Чуковского. Акула, Айболит, обезьяны, грязнуля и Мойдодыр, Крокодил.

       Сынишка слушал, и зыбкое ощущение ненынешней поры зацепило его краешком и осталось. Сквозь ровный материнский голос, через выдуманные путешествия и отношения персонажей, он вдруг почувствовал, чем когда-то дышалось и мечталось кому-то.

       Детские сабли, лошадки, африканские приключения, уличные незнакомые босоногие игры. Всё было «тамошнее», другое. Похожее, но совершенно не то, что сейчас. Ребячьи важные и неважные вещи, главные и неглавные дела. Честь, самоотдача выдуманных персонажей, желание помогать всем и всюду. В невообразимой дали. Романтическая и какая-то позитивная, острая сила, импульс большой надежды на хорошее.

       Ощущение это возникло у Гришки явственно, он осознал его своим детским умом, но особого названия ему не придумал, решив поначалу, что всё это просто особенность писательской сноровки.

       Но Мама читала ему о первомае и шарах, о буре, кроющей небо мглою, о богатырях. И чуткая Гришкина личность, как высокая трава под ветром, наклонялась в такт и следовала за стародавней карманной бедностью, богатырской смелостью и душевной силой. Ткань слов вела. За злобой и предательством, за победой, за непонятной яркой радостью многолюдных общественных мероприятий, за салютом, за сладкой клубникой и плюшевым мишкой с оторванной кем-то мягкой лапой.

       И ему почему-то думалось, что, значит, были и такие военные салюты и плюшевые мишки, и лавочки и дожди. Были! И кого-то это волновало не меньше, чем Гришку нынче волнует шуршание грузовых шин под окном, когда сосредоточенный шофёр, спеша по серьёзным делам, ведёт свою гружёную машину мимо.

       Назвать все эти признаки и оттенки кусочками времени, он придумал намного позже, когда детский сад уже давно был позади, и Гришка ходил в школу через дорогу.

       Гришка рос, и несмотря на кино, читать не разлюбил. С многочисленных страниц пахнуло просмолёнными вантами, тугостью штормовых парусов и стуком пиратской деревяшки о качающуюся палубу. Но ведь оно всё было! И мушкетёрские скачки, и скрежет многотонного железа по заснеженным перепаханным взрывами полям, и ОСОАВИАХИМ, и тяга вверх, к звёздам, к таинственным далёким планетам. Оно было! Каждое время, пахнущее, звучащее и блестящее не так, как другие.

       Понимание временных изгибов и нюансов в Гришке укрепилось и оформилось. Иногда он останавливался и прислушивался к окружающему, пытаясь ощутить «а какое оно вот это, нынешнее», и понимал, что ничего особого в нём нет. Оно пропитано материнским желанием Гришкиной нормальной учёбы, журналом «Огонёк» с фотографиями тружеников и серьёзных дяденек в медалях, и утренней бочкой молока в соседнем дворе.

       Отличия нынешнего куска времени были налицо. Другой вкус, другой цвет, другие ветра. Ну как сравнить тачанки, пыль столбом, будёновки и сабли с «сынок, я купила тебе в школу новые ботинки»? Невозможно! 

       И ему казалось, что время остановилось, замерло вот в этой современной никуда не идущей позиции. Что навсегда, навек вот эти электрички за двадцать две копейки, эти школьные поездки на картошку в сентябре, и тонкий взык курточных болониевых рукавов, когда идёшь по тротуару.

       Ах, как бы лихо он пробежал по рее! Ничуть не хуже, чем по шестидесятиметровой дистанции на школьном стадионе. «Мы верим твёрдо! В героев спорта!..» - да, это тоже прекрасно, но это нынешнее. Это совсем не то, что раньше… Нынешнее это время. Как же оно таким стало?

       Вроде бы ничего не менялось, всё так и шло одно к одному буднично, серенько.  И Гришка о своей детской теории осколочного времени уже перестал вспоминать, и даже почти забыл, как о привычной всегда одинаковой и неназойливой отжившей вещи. Но тут!

       Тут возникла она. Олька Круглова. Она пришла в класс, и ей определили парту во втором ряду слева. Прямо перед Гришкой. 

       Она подошла, легко ступая, присела, и он дёрнул её несильно за украшенную небольшим розоватым бантиком косу. Олька повернулась, и посмотрела на него. Долго. Мелок Анастасии Сергеевны стучал по доске, выписывая тему про Лермонтова, а она сидела, обернувшись, и смотрела на Гришку своими карими глазами. А он смотрел на неё. Смотрел, и не мог пошевелиться, засыпанный по самую макушку яркими осколками своего нового «этого времени».