Иосиф Сталин и американский олигарх

На модерации Отложенный

Иосифу Сталину по мере своей тяжелой работы пришлось общаться с абсолютно разными людьми--с дипломатами, политиками с самых разных концов света, с зарубежной интилигенцией и западными генералами

Но один коллега вождя занимал особое место, Сталину долгое время общался с настоящим американским олигархом.

Слева сидит Уинстон Черчилль,  справа Иосиф Сталин, а в центре посол США Уильям Аверел Гарриман.

Но Гарриман был не просто послом, а главой оной из самых крупных олигархических домов США, дома Гарриманов (от еврейских Харриманов)

 

Авреел Гарриман родился 15 ноября 1891 года в местах, где прошли ранние годы Рузвельта. Он ходил в Гротонскую школу вместе с братом Элеоноры Рузвельт. Он был представителем экономической и политической элиты, «голубых кровей» Восточного побережья Америки. 
Его отца Эдварда Генри Гарримана один французский журналист назвал «Наполеоном железных дорог», а его мать Мэри Уильямсон Аверелл была дочерью состоятельного нью-йоркского банкира и владельца железных дорог. Когда в 1909 году отец умер, его состояние, оцениваемое почти в 70 миллионов долларов, мать распределила между пятью своими детьми. Таким образом, 18-летний Аверелл сразу стал миллионером.

К этому времени он уже был немного знаком с Россией. Впервые он попал туда с родителями восьмилетним ребенком во время одного из путешествий. Семья Гарриманов высадилась тогда на западном берегу Берингова пролива. Когда впоследствии Гарриман рассказал об этом приключении в Кремле, добавив, что ни у кого из них не было визы, Сталин заметил: - Теперь бы вам это не удалось.

Президент США Франклин Рузвельт

Попытки Гарримана открыть собственный крупный бизнес большого успеха не имели. В частности, во времена НЭПа он получил на Кавказе концессию в районе Чиетурского марганцевого месторождения. В то время он неоднократно бывал в Москве и на Кавказе, встречался со многими советскими руководителями.

 

С Рузельтом

«Я верный офицер президента», - сказал Гарриман Черчиллю в 1942 году.

В таком качестве Рузвельт и направил его в Москву в ранге посла. Сам Гарриман считал себя человеком действия, исполнителем, практиком.

В недавно выпущенной им книге «Специальный посол к Черчиллю и Сталину. 1941–1946» в главе «Как что-то значить и кем-то стать» Гарриман вспоминает такой эпизод. Будучи сначала республиканцем, он в 1928 году перешел к демократам. 

После того как в 1933 году, в разгар небывалого экономического кризиса, Франклин Рузвельт стал президентом, Гарриман проявил интерес к «новому курсу» и начал активно его поддерживать.

Аверел Гарриман

Гарриман пишет:
«Как правило, деятели Уолл-стрита, — — полностью отрицали почти все, что намеревался сделать Рузвельт, и даже не дали бы себе труда отправиться в Вашингтон, чтобы проконсультироваться с правительством относительно мер по восстановлению экономики. Я не мог понять их позиции: ведь страна находилась в ужасном положении». 
Из-за этого коллеги-бизнесмены подвергли его остракизму. «Когда я шел по Уолл-Стриту, — признает Гарриман, — люди, которых я знал всю свою жизнь, переходили на другую сторону улицы, чтобы не пришлось пожимать мне руку».
Влияние его росло вместе с влиянием Рузвельта. Постепенно он превратился в ближайшего, после Гопкинса, друга и советника ФДР. В феврале 1941 года Рузвельт направил его в Лондон с целью выработать все меры, которые Америка могла бы предпринять (кроме войны), чтобы не дать погибнуть британским островам. 
Гарриман обладал большими полномочиями и отчитывался непосредственно перед Рузвельтом и Гопкинсом, минуя госсекретаря. Черчилль быстро оценил значение специального посланника Рузвельта, и между ними установились тесные дружеские отношения. 

В сентябре 1941 года Гарриман, опять-таки в качестве специального посланника президента США, вместе с лордом Бивербруком посетил Москву, чтобы выработать соглашение по программе ленд-лиза.

Гарриман не верил в теорию конвергенции, которую разделял Рузвельт, но был решительным сторонником политики помощи, дружбы и уступок России, сражающейся с гитлеровской Германией. У прагматика Гарримана сложились довольно хорошие отношения с прагматиком Сталиным.

Аверел Гарриман и Иосиф Сталин

Молотов, Сталин и Гарриман

Андрей Громыко вспоминал:

"Имя Гарриманов знает каждый взрослый американец. Такую фамилию носит семья хорошо известных железнодорожных магнатов.

В США, наверное, найдется немного людей, которым бы не доводилось махнуть с востока на запад или с запада на восток по железной дороге Гарримана, доставшейся ему по наследству от отца.

Старшие Гарриманы обладали той долей смелости, которая считалась необходимой для солидного бизнесмена в конце XIX – начале XX века.

Они играли по-крупному, временами подставляя грудь под удары судьбы, решительно продвигаясь вперед на встречу со своей фортуной.

Они вошли в число тех, кому удалось основательно пустить корни в экономику страны. Унаследовав солидное состояние, Аверелл Гарриман основал финансовую группу, которая и сегодня оказывает немалое влияние в мире банков, железных дорог, металлургии и других отраслях экономики.

Молодой Гарриман не обладал особыми амбициями по отношению к политике. Люди, хорошо знакомые с его биографией, придерживаются по этому поводу единого мнения: бизнес и еще раз бизнес, и прежде всего железнодорожный, – вот та стихия, которая поглощала внимание этого незаурядного человека.

В политику Гарриман шагнул лишь в тридцатых годах при Рузвельте. В американской администрации имелись люди, которые, следуя пожеланиям хозяина Белого дома, присматривались к видным и способным представителям прежде всего деловых кругов, с тем чтобы привлекать их к сотрудничеству с правительством.

Именно в результате этого возник некий «мозговой трест» – такое неофициальное название позаимствовали из лексикона деловых людей, – который объединил представителей частного капитала, юристов, ученых. В их помощи нуждались правительство и сам президент."
Гарриман хотя непосредственно и не входил в этот «трест», но тем не менее занимал в период с 1933 по 1940 год ряд административных постов, в частности являлся советником президента по промышленным и финансовым вопросам.
Но вот грянула война. В силу логики событий в нее оказались вовлеченными и США. Сама жизнь требовала, чтобы на посту посла США в Москве находился человек влиятельный, предпочтительно из кругов большого бизнеса.

 

Советское руководство – это было известно Рузвельту – не очень высоко оценивало уже упоминавшегося посла Штейнгардта, работавшего в Москве в первый период войны.

Его панические донесения в Вашингтон о том, что советская столица не устоит под напором гитлеровской армии, что советский фронт распадается, стали широко известны. Да он и сам не стремился оправдываться. Сменивший Штейнгардта посол Уильям Стендли проработал в Москве немногим более года (с апреля 1942 г. по сентябрь 1943 г.) и заметного следа после себя не оставил.
Выбор Рузвельта в конце концов пал на Гарримана, который к тому времени уже привлекался администрацией к выполнению отдельных политических миссий. Так, в марте 1941 года он был назначен специальным представителем президента в Англии по осуществлению закона о ленд-лизе, а в конце сентября того же года возглавлял делегацию США на Московской конференции трех держав по вопросам взаимных военных поставок.
Рузвельт отправил Гарримана с посланием Сталину:
"“Уважаемый г-н Сталин! Это письмо Вам передаст мой друг Аверелл Гарриман, которого я попросил возглавить нашу делегацию в Москве”

Гарриман был рад, когда в Москву вместо Стейгардта прислали адмирала Стэндли. Он надеялся, что после того, как Соединенные Штаты вступили в войну, созданы условия для процветания американо-советских союзнических отношений. Он был огорчен тем, что Стэндли «не справился со своей задачей».

Он считал, что виной тому было отсутствие у адмирала необходимой харизмы для установления личных взаимоотношений со Сталиным.

Приезд в Москву

Гариман отправился в СССР в тандеме с посланником Черчилля Бивербруком.

И конечно же не для того, чтобы вести со Сталиным риторические споры о втором фронте, предприняли Бивербрук и Гарриман свое путешествие в Москву.
Именно об этом, о предстоящем неизбежном торге со Сталиным, размышляли сейчас Бивербрук и Гарриман, делающие вид, что внимательно слушают тривиальные рассуждения Криппса.

В пять сорок пять двери посольского особняка отворились и появились Гарриман и Бивербрук в сопровождении Штейнгардта и Криппса.

 

 

Уже не оглядываясь на сопровождавших их послов, Бивербрук и Гарриман поспешно поднялись на площадку и переступили порог раскрытой двери, с любопытством стараясь разглядеть, что там, внутри.

Ни Гарриман, ни Бивербрук не читали по-русски и не могли понять, что написано на этих табличках.
Гарриман и Бивербрук перешагнули порог почти одновременно и сразу увидели Сталина.

Оглянувшись, Гарриман и Бивербрук увидели немолодого, полного, невысокого роста человека с широким лицом, в очках с толстыми стеклами без оправы и не сразу сообразили, что это Литвинов.

Сталин и личный представитель премьер-министра Великобритании лорд Бивербрук. 1941 г.

Гости заняли места у ближней к стене стороны стола, Гарриман и Бивербрук в центре, оба посла - с краю.

Гарриман и Бивербрук не знали и не могли знать о том, что в течение нескольких предшествовавших их беседе часов Сталин то и дело связывался с командующими фронтами Центрального направления Коневым, Буденным и Еременко, с начальником

Оперативного управления Генштаба Василевским, не знали и не могли знать, что спокойного и, казалось, никуда не спешившего Сталина в приемной ждали вызванные им генералы и Сталин помнил об этом, хотя ни разу не позволил себе бросить взгляд на круглые стенные часы.
Англо-американская миссия Бивербрука -- Гарримана, посетившая Москву в октябре 1941 года, договорилась о многочисленных поставках в Россию, и предложения этой миссии были в значительной мере одобрены их правительствами.
Между ними состоялся такой диалог:
"29 сентября 1941 г.

Бивербрук. Я позволю себе внести на Ваше рассмотрение предложение выступить в четверг на конференции, чтобы сообщить о достигнутых результатах и отметить роль Соединенных Штатов Америки. Такое выступление создало бы атмосферу триумфа, укрепило бы общий фронт и произвело бы сильное впечатление на Англию, США и даже Францию. Я добиваюсь наилучших результатов совещания в интересах всех трех стран.

Сталин. Я не вижу в этом необходимости. К тому же я очень занят. Я не имею времени даже спать. Я думаю, что будет вполне достаточно выступления товарища Молотова. На предложение Бивербрука привести делегатов конференции в Кремль Сталин вновь указывает на свою занятость. Бивербрук заявляет, что он еще вернется к этому вопросу.

Бивербрук. С помощью Америки мы сможем доставлять 500 танков, из них не больше 50% легких танков, а остальные тяжелые.

Сталин. Каковы вес легких танков и калибр пушек?

Бивербрук. 7-8 и 13 т, а калибр - от 37 до 40 мм.

Сталин. Согласны, если малые танки будут не меньше 7 т и пушки не меньше 37 мм. Но нельзя ли увеличить количество?

Бивербрук. Сейчас речь идет о снабжении в течение ближайших восьми месяцев. После этого мы сможем давать и больше. Мы в своем предложении дошли до предела возможностей. Конечно, необходимо будет держать Архангельский порт открытым.

Гарриман. Куда Вы хотели бы, чтобы американские танки были посланы - в Архангельск, Владивосток или через Иран?Этот вопрос, конечно, может быть решен в комиссии, если мы не можем принять решение сейчас же.

Сталин. В Архангельск, поближе к фронту.

Бивербрук. Там, по моим сведениям, очень мало кранов.

Сталин. Число кранов может быть увеличено.

Бивербрук. Перейдем теперь к авиации. Мы будем посылать из Великобритании по 200 истребителей в месяц в течение восьми месяцев и большее количество после этого. Если мы не согласимся внести какие-либо изменения в типы истребителей, мы намерены посылать "Харрикенны", "Спитфайеры" или другие типы. Придется посылать их морским путем в Архангельск (воздухом посылать их невозможно), конечно, в разобранном виде.

Сталин. Не может ли лорд Бивербрук сказать, каков вес "Харрикейнов" и "Спитфайеров"?

Бивербрук. Сейчас сказать не могу.

 

Сталин. Какие моторы?

Бивербрук. Моторы "Мерлен", "Роллс-Ройс" в 800 лошадиных сил. Эти истребители спасли Великобританию.

Сталин. Насколько мне известно из литературы, мощность должна быть 1050 лошадиных сил.

Бивербрук. Весьма возможно. Завтра смогу сказать точнее.

Сталин. Будут ли они снабжены вооружением?

Бивербрук. Да, пушками и боекомплектами.

Сталин. Желательно иметь боекомплекты для каждого самолета на 20 вылетов. "Томагавки" имели боекомплекты лишь на четыре-пять вылетов, что наши летчики считают весьма недостаточным.

Бивербрук. Мы послали для "Томагавков" из Англии боекомплекты на 1100 тысяч выстрелов, из Америки отправлено 3150 тыс. 10 октября прибудет 500 тыс., из них 200 тыс. бронебойных и 100 тыс. трассирующих. Я думаю, что этого будет пока достаточно, а если нет, мы дошлем. Мы не заинтересованы в том, чтобы самолеты оставались в бездействии.

Сталин. Наши самолеты берут с собой по 600 патронов для мелкокалиберных пулеметов, по 300 для крупнокалиберных и по 150 для 20-мм пушек. Эти количества надо помножить на 20. Самолет живет у нас месяц и пять дней, что равносильно 20 вылетам. Если не иметь указанного количества амуниции, то самолет может некоторое время оставаться в бездействии.

Бивербрук. Этот расчет правилен, если при каждом вылете самолет каждый раз израсходует все взятые запасы.

Мы, во всяком случае, заинтересованы в том, чтобы от самолета было максимум пользы, и мы позаботимся о достаточном снабжении истребителей амуницией.

Гарриман. Меня удивляют приведенные цифры.

Сталин. Наш пулемет делает 2400 выстрелов в минуту, крупнокалиберный - 1100-1200, 20-мм пушка - 800, а 23-мм - 580. Каждый самолет берет 500-600. Это на 15 секунд.

Бивербрук. Это правильно. Я ознакомлю Вас с результатами британского опыта в этом отношении.

Сталин. Мы не берем трассирующих пуль. Опыт показал их бесполезность. Нам нужны зажигательные пули.

Бивербрук. Зажигательные также можем посылать. А бронебойные нужны?

Сталин. Да, нужны. Нельзя ли получать самолеты одного типа: либо "Харрикейны", либо "Спитфайеры", дабы нашим летчикам легче было освоить.

Бивербрук. Я вчера понял Вас в том смысле, что Вы хотите иметь также "Спитфайеры", и я сегодня телеграфировал заказ, который я могу, конечно, отменить.

Сталин. Я говорил вчера о том, что мы предпочли бы иметь одни "Спитфайеры". Если же нельзя, то мы готовы взять одни "Харрикейны". Говорят, что есть пулеметные танкетки трехтонные. Могли бы Вы нас снабжать ими?

Бивербрук. К этому вопросу мы еще вернемся.Я убедил Гарримана, чтобы из США были посланы 1800 самолетов в течение девяти месяцев, из них около 100 будут посланы в октябре, 150 в ноябре, 200 в декабре, 200 в январе, а остаток в течение дальнейших пяти месяцев, по соглашению между Великобританией и США.

Половину каждой месячной отправки будут составлять бомбардировщики. Истребители будут в небольшом количестве типа "Томагавк", а остальные "Ки¬ тигаук". Это улучшенный, типа "Томагавк", и летчикам, знакомым с этим типом, не придется вновь осваивать "Китигаук". Согласно Вашим желаниям, радиус будет от 600 до 700 км, а бомбы в одну тонну в среднем, некоторые будут больше, другие меньше.

Сталин. Двухмоторные?

Бивербрук. Все двухмоторные. Некоторые самолеты из этого количества будут посланы из Англии.

Сталин. Мы вчера выразили желание получить больше бомбардировщиков, чем истребителей, а именно в пропорции 75-25%.

Бивербрук (разводя руками). Это абсолютно невозможно.

Сталин. У нас есть специальный тип бомбардировщика "Штурмовик". Он имеет броню в 5-7, а местами и в 13 мм. Он бьет по танковым колоннам и живой силе. Вооружен пушками и бомбами.

Мотор не высотный, он летает на высоте 50-150 м. Туманная погода для него не имеет значения, если туманы не очень низки. Он дает большой эффект в бою. На нем пушки 23 мм, но скоро поставим в 37 мм. Скорость у земли 380-400 км. Мотор русский, М-38. Одномоторный. Команда состоит из одного человека. Мощность 1250 лошадиных сил. Немцы очень не любят его. Ваши военные видели его. Спитфайеры

Сталин. Не может ли лорд Бивербрук сказать, каков вес "

Бивербрук. Сейчас сказать не могу.

 

Сталин. Какие моторы?

Бивербрук. Моторы "

Сталин. Насколько мне известно из литературы, мощность должна быть 1050 лошадиных сил.

Бивербрук. Весьма возможно. Завтра смогу сказать точнее.

Сталин. Будут ли они снабжены вооружением?

Бивербрук. Да, пушками и боекомплектами.

Сталин. Желательно иметь боекомплекты для каждого самолета на 20 вылетов. "

Бивербрук. Мы послали для "

Сталин. Наши самолеты берут с собой по 600 патронов для мелкокалиберных пулеметов, по 300 для крупнокалиберных и по 150 для 20-мм пушек. Эти количества надо помножить на 20. Самолет живет у нас месяц и пять дней, что равносильно 20 вылетам. Если не иметь указанного количества амуниции, то самолет может некоторое время оставаться в бездействии.

Бивербрук. Этот расчет правилен, если при каждом вылете самолет каждый раз израсходует все взятые запасы.

Мы, во всяком случае, заинтересованы в том, чтобы от самолета было максимум пользы, и мы позаботимся о достаточном снабжении истребителей амуницией.

Гарриман. Меня удивляют приведенные цифры.

Сталин. Наш пулемет делает 2400 выстрелов в минуту, крупнокалиберный - 1100-1200, 20-мм пушка - 800, а 23-мм - 580. Каждый самолет берет 500-600. Это на 15 секунд.

Бивербрук. Это правильно. Я ознакомлю Вас с результатами британского опыта в этом отношении.

Сталин. Мы не берем трассирующих пуль. Опыт показал их бесполезность. Нам нужны зажигательные пули.

Бивербрук. Зажигательные также можем посылать. А

Сталин. Да, нужны. Нельзя ли получать самолеты одного типа: либо "

Бивербрук. Я вчера понял Вас в том смысле, что Вы хотите иметь также "

Сталин. Я говорил вчера о том, что мы предпочли бы иметь одни "

Бивербрук. К этому вопросу мы еще вернемся.Я убедил Гарримана, чтобы из США были посланы 1800 самолетов в течение девяти месяцев, из них около 100 будут посланы в октябре, 150 в ноябре, 200 в декабре, 200 в январе, а остаток в течение дальнейших пяти месяцев, по соглашению между Великобританией и США. Половину каждой месячной отправки будут составлять бомбардировщики. Истребители будут в небольшом количестве типа "

Сталин. Двухмоторные?

Бивербрук. Все двухмоторные. Некоторые самолеты из этого количества будут посланы из Англии.

Сталин. Мы вчера выразили желание получить больше бомбардировщиков, чем истребителей, а именно в пропорции 75-25%.

Бивербрук (разводя руками). Это абсолютно невозможно.

Сталин. У нас есть специальный тип бомбардировщика "Штурмовик". Он имеет броню в 5-7, а местами и в 13 мм. Он бьет по танковым колоннам и живой силе. Вооружен пушками и бомбами. Мотор не высотный, он летает на высоте 50-150 м. Туманная погода для него не имеет значения, если туманы не очень низки.

Он дает большой эффект в бою. На нем пушки 23 мм, но скоро поставим в 37 мм. Скорость у земли 380-400 км. Мотор русский, М-38. Одномоторный. Команда состоит из одного человека. Мощность 1250 лошадиных сил. Немцы очень не любят его. Ваши военные видели его.

Бивербрук. Интересно было бы посмотреть его.Мы можем давать и другие вещи: полевые пушки, тяжелые самолеты типа "Брен". Я хотел бы обсудить каждый предмет один за другим и прийти здесь к определенным решениям. Мы намерены вновь приехать через восемь-девять месяцев с предложением снабжения в большем масштабе.

После того как мы придем здесь к определенным решениям, остальные предметы могут быть переданы Комитетам снабжения в Лондоне и Вашингтоне. Если этот план одобряется, то я приступлю к перечислению дальнейших видов снабжения.Нужны ли Вам 25-фунтовые пушки?

Сталин. Мы можем обходиться без них. Нельзя ли получить зенитные орудия?

Бивербрук. Их нет у нас.

Гарриман. К сожалению, мы очень отстаем в производстве зениток. У нас есть 90-мм зенитки, которые мы только начинаем производить. Мы очень дорожим ими, но я уполномочен предложить из них 152 пушки в течение 9 месяцев, а 37-мм - 756 в течение шести месяцев. Это единственные два типа, которые мы производим около 150 в месяц.

Бивербрук. Зенитные орудия самолетов не сбивают. Мы предпочитаем поэтому истребители.

Сталин. При массовых налетах зенитки пугают, не дают бить по цели и заставляют разбрасывать бомбы в беспорядке.

Бивербрук. Из противотанковых орудий мы могли бы дать немного двухфунтовых с бронебойными снарядами. Мы теперь делаем только бронебойные орудия. В течение ближайших 9 месяцев мы сможем доставить 2750. Они пробивают броню в 50 мм. Они все на прицепах.Мы можем дать пулеметы калибром свыше 6,72 мм, употребляемых в "Томагавках". Магазин содержит 97 и 37 патронов.Можем предложить трехдюймовые мортиры, употребляемые в пехоте. Они стреляют на расстояние 1500 ярдов.

Сталин. Нет, не понадобятся. Мы заменяем их минометами.

Бивербрук. У нас есть противотанковые мины, которые мы можем Вам давать по 60 тыс. в месяц.

Сталин. Да, нужны. Бивербрук. Ручные гранаты? Сталин. У нас есть.

Бивербрук. Мы можем Вам дать некоторое количество противотанковых ружей, а позднее сможем давать их больше. Калибр смогу сообщить Вам завтра.

Сталин. Да, хорошо.

Бивербрук. Нужны ли Вам танкетки на команду в два-три человека?

Сталин. Да, нужны.

Бивербрук. Есть автоматические ружья "Стен" типа "Томсон" восемь-девять патронов в магазине.

Сталин. Нет, не нужны. У нас есть с магазином в 10 патронов.

Бивербрук. Вы их заказывали, и нами уже посланы 20 тыс.

Сталин. Нет, нам не нужны.

Гарриман. У нас есть небольшие четырехколесные автомобили, построенные специально для армии, в особенности для связи, типа "Джип". Их у нас 5 тыс.

Сталин. Хорошо, возьмем.

Гарриман. Я запрошу, сможем ли мы дать их в большем количестве.

Сталин. А как насчет колючей проволоки?

Гарриман. Можно.

Сталин. Сколько?

Гарриман. Я должен буду запросить."

На этом беседа закончилась, и продолжение намечено на 6 час. вечера следующего дня.

 

Данный текст является стенограммой беседы Сталина с министром снабжения Великобритании Бивербруком, а также с послом и спецпредставителем президента США Гарриманом. Это была во многих отношениях удивительная встреча. Начнем с того, что Сталину необязательно надо было беседовать с иностранными представителями гораздо меньше его по рангу, да еще и два дня подряд.

Он вполне мог бы поручить эти переговоры кому-нибудь из своих соратников, которые понимали толк в снабжении вооружениями - Берии, Микояну, Вознесенскому, наркому вооружений Ванникову или нашим военным. 
Сталин, однако, будучи исключительно занятым человеком делами на фронтах (в тексте он даже признается, что ему некогда даже спать), все-таки провел переговоры сам.

Оцените уровень его компетентности и обширность знаний, а также его исключительную подготовленность к беседе!

Обратите внимание, что Бивербрук несколько раз отвечает за беседу:"Я узнаю, я наведу справки, я скажу Вам завтра", а Гарриман вообще один раз расписывается в собственном бессилии, когда Сталин начал сыпать техническими данными о вооружении истребителей.
Однако, сам советский лидер ни разу не был пойман на незнании. Он всегда знал, что необходимо, а что нет для Красной армии, а также в каком количестве и качестве.

Более того, он был в курсе и тактико-технических характеристик некоторых британских и американских систем вооружений.

Так, например, он выразил предпочтение куда более эффективным британским истребителям "Спитфайерам" вместо "Харрикейнов". Кстати, лишнего вождь просить тоже не мог - за все потом пришлось бы платить золотом, лесом и полезными ископаемыми

1 октября 1941 года Гарриман подписал первый протокол о поставках Советскому Союзу на сумму 1 миллиард долларов на срок девять месяцев.

7 ноября 1941 года Рузвельт подписал документ о распространении ленд-лиза на СССР. Первые поставки в Советский Союз по ленд-лизу начались уже в октябре 1941 года.

^{Представитель президента США Аверелл Гарриман подписывает в Москве соглашение об американских поставках по ленд-лизу. 1 октября 1941 г.}

Гарриман, инструктируя делегацию от США, повторял:

«Давать, давать и давать, не рассчитывая на возврат, никаких мыслей о получении чего-либо взамен»

Посол

У Гарримана была большая харизма. Рузвельт тоже так считал. Он надеялся, что Гарриман сможет заложить основы личных дружеских отношений между ним и Сталиным. Черчилль не разделял оптимизма американцев.

На Квебекской конференции в августе 1943 г. он сказал Гарриману: «Сталин – противоестественный человек, будут серьезные неприятности».
По приезде в Москву новый посол сказал Молотову, что он единственный полномочный представитель США в Советском Союзе. Он очень активно принялся за дело, работал по 18-20 часов в сутки, и требовал от сотрудников полной отдачи. Он дал понять Стеттиниусу, что не желает видеть в Москве никаких специальных посланников и намерен все переговоры вести сам.
Громыко вспоинал:
"О Гарримане немало написано и сказано. Но мне хотелось поделиться с читателем и личными впечатлениями об этом человеке, которого хорошо знал более сорока лет.

Предложение стать послом США в СССР Гарриману импонировало. Он не делал из него большой тайны. Мне, человеку, недавно прибывшему в Вашингтон, это тоже стало известно. Гарриман привык заниматься крупными делами: бизнес – так уж большой бизнес; политика – так уж политика большая; если работать в другой стране – так уж в стране крупной. Кстати, еще в годы нэпа Гарриман получил на Кавказе концессию в районе Чиатурского марганцевого месторождения.

Впервые Гарриман посетил советское посольство в Вашингтоне, когда вопрос о его новом назначении был предрешен. В беседе с послом СССР он восторженно отзывался о героическом сопротивлении советского народа фашистским захватчикам и подчеркивал:
 Американский народ с радостью встречает известия об успехах Красной армии на том или ином участке огромного фронта.
Гарриман проявил понимание и того, что США и Советскому Союзу необходимо находить общий язык вплоть до окончательного разгрома фашистской Германии.

В качестве посла Гарриман прибыл в Москву в октябре 1943 года. Вместе с ним в советской столице находилась его дочь. Нового посла США сравнительно часто принимали советские руководители. В некоторых случаях он приходил на прием к Сталину с посланиями от Рузвельта, что способствовало закреплению его официальных контактов с советским руководством.
Опыт Гарримана в бизнесе, где всегда присутствуют проблемы, которые должны быть урегулированы между представителями рабочего класса и предпринимателями, в какой-то степени помог ему и на дипломатическом поприще. Советские послы в Вашингтоне – Уманский, Литвинов, а затем и я – не раз обращали внимание на то, что у Гарримана выработался свой стиль в проведении бесед.

Он умел внимательно слушать собеседника, избегал оперировать трафаретами. Мог высказать и свое собственное суждение с оговоркой, что это его личное мнение.
Одним словом, у советских руководителей Гарриман всегда оставлял впечатление человека, с которым можно разговаривать как с достойным представителем крупного государства."

Спасо-хаус он застал в полуразрушенном состоянии. Это было и посольство, и резиденция посла. «Отдушиной была отремонтированная американская дача под Москвой, куда Гарриман часто выезжал с сотрудниками на пикники и для отдыха. На даче был небольшой огород.

Вскоре Гарриман обнаружил, что работа посла и обыденнее, и труднее, чем специального представителя. Как и других иностранных дипломатов, его изолировали от населения.

За ним везде следовало четверо сотрудников НКВД, вдвое больше, чем за другими послами (этим, очевидно, подчеркивалось его более высокое положение). Первая зима для него была ужасна. Он много болел, постоянно мерз, его не покидало чувство одиночества.

 

 Черчилль, Сталин и Гарриман 1942 году

 

Он знал, что послы в Москве не имеют привилегированного доступа в Кремль. Но он полагал, что из-за его близости к Рузвельту и Гопкинсу для него сделают исключение. Этого не случилось. Его редко приглашали для беседы, а когда вызывали, то обычно поздно вечером, а то и за полночь.

Свой первый выход в Москве Гарриман совершил в обществе госсекретаря Хэлла, который прибыл для участия в конференции министров иностранных дел стран-союзников.

Поскольку Хэлл не входил в близкое окружение президента, Рузвельт поручил Гарриману присматривать за госсекретарем. Посол доложил Рузвельту, что госсекретарь отлично справился со своей задачей и точно следовал указаниям президента.

Сам Гарриман поступал точно так же. На Тегеранской конференции Рузвельт выступил против агрессивной линии Черчилля. Ч. Болен, переводивший на русский язык шутки президента, неодобрительно отзывался о манере поведения Рузвельта по отношению к премьеру Великобритании. 
Гарриман же, у которого до того были хорошее взаимопонимание и дружеские отношения с Черчиллем, поддакивал президенту, в частности, обвиняя англичан в срыве политики тесного сотрудничества с СССР.

Уильям Аверелл Гарриман и представители американского и советского командования на встрече американского бомбардировщика B-17,  вернувшегося после бомбардировки Румынии, на авиабазе под Полтавой.

Инструктаж пилотов американских бомбардировщиков B-17 перед боевым вылетом. 
Аэродром 169-й авиабазы особого назначения под Полтавой. 1944 г.

Лейтенант Ворожеев и стафф-сержант Томас Саммерс (Thomas Summers) у кормовой огневой установки 
американского тяжёлого бомбардировщика Б-17 «Летающая крепость». 
169-я авиабаза особого назначения, аэродром Полтава. 1944 

Групповое фото советских и американских военных на джипе у палаток на аэродроме под Полтавой.

В развалинах ангара под Полтавой, генерал Перминов и генерал Уолш слушают доклад пилота после полета

Гарриман был очень благодарен советскому правительству за эту помощь:, вот что он писал:

""Мой дорогой г-н Молотов, 

Вопрос о зимних операциях американских военно-воздушных сил с русских баз был предметом 
тщательного изучения штаба Соединенных Штатов, а также совещания в Казерте, в котором 
участвовали генералы Спаатс, Эйкер и Уэлш.

В результате... было признано, что сейчас уже слишком 
поздно развивать наши нынешние возможности, для того чтобы осуществить операции в течение зимы. 

Этот вывод подкрепляется теми коренными изменениями, которые недавно имели место в военной обстановке, 
включая советское продвижение на запад и англо-американское продвижение во Франции. 

Наши вооруженные силы смогут в скором времени создать базы бомбардировочной авиации,... 
которые будут находиться ближе к будущим целям в Германии, чем те базы, 
которые мы в настоящее время создали в Советском Союзе. 

В результате этих соображений мое правительство желает сделать следующие предложения: 

1. Чтобы операции... после 1 ноября 1944 г. ограничивались использованием одной базы, 
предпочтительно в Полтаве, для осуществления операций по аэрофоторазведке в течение зимы, 
в качестве базы, на которой можно будет организовать уход за американским оборудованием, 
находящимся в Советском Союзе, и ремонт его для таких небольших сквозных операций в течение зимы, 
которые может позволить погода, и, наконец, в качестве базы, с которой можно будет возобновить 
более крупные операции весной, в случае, если это окажется желательным. 

2. Чтобы для выполнения плана, предусмотренного в пункте 1, Соединенным Штатам было разрешено 
иметь после 1 ноября всего примерно 300 человек персонала на одной базе, которая будет сохранена. 

...Мы считаем, что операции, проведенные до настоящего времени..., 
были весьма ценными как с тактической, так и со стратегической точки зрения. 
Мы получили возможность нанести удары по некоторым жизненным объектам Германии, 
например по нефтеочистительным заводам в Руланде.

Каждая такая миссия сама по себе оправдывала энергию, 
затраченную на осуществление этого проекта. Кроме тактической и стратегической ценности, 
имело место громадное психологическое и моральное воздействие на противника. 

Этот замысел еще более сблизил народ Соединенных Штатов с народом Советского Союза, 
и был внесен большой вклад в дело их прочной дружбы.

Мое правительство считает, 
что психологические и моральные факторы в данном случае таковы, что не следует оставлять проекта, 
а что следует лишь сократить его из-за условий погоды в течение зимних месяцев... " 

Искренне Ваш, У.А.Гарриман, 29 августа 1944 г.

Были и серьезный потери в этих сражениях, 22 июня 1944 годы, в годовщину нападения на СССР немецкие бомбардировщики наведённые разведчиками проследовавшими за американскими самолётами, прорвались к аэродрому под Полтавой и нанесли ночной бомбовый удар, в результате которого, авиасоединения понесли самые большие потери за все время операции, а по оценкам специалистов даже самые большие потери авиации во второй мировой войне за один день.

Мемориал в Полтаве, установленый в честь воинов и летчиков, погибших в операции "Френтик" в 1944 году.

Дипломатические баталии

Тегеран для Сталина с точки зрения дипломатии стал тем же, что с точки зрения военной был для него Сталинград. А Гарриман вернулся из Тегерана в Москву окрыленным. 

Сталин ему сказал, что теперь, ему кажется, он хорошо узнал Рузвельта и прекрасно чувствовал себя в его обществе, из чего посол сделал вывод, что Рузвельт своего добился. На радостях Гарриман отправил свою дочь Кэтлин в советскую комиссию по расследованию преступлений в Катыни.

Она поставила свою подпись под выводом комиссии о том, что тысячи польских офицеров убили немцы, посол поддержал эту версию и сообщил об этом Рузвельту и Гопкинсу (впоследствии Кэтлин отказалась от этого вывода).

 

Дипломат Бережков вспоминал:
"Предварительно созвонившись, я в назначенный час прибыл в резиденцию посла «Спасо-хауз» в районе Арбата. Скульптура, упакованная в картонный ящик, покоилась на заднем сиденье просторного «ЗИС-101». Мы с шофером бережно извлекли ее и внесли в гостиную особняка. Привратник, открывший дверь, следовал за нами с портретом, завернутым в плотную коричневую бумагу. Вскоре ко мне спустился Гарриман.

Он пожелал осмотреть подарки, и мы с ним распаковали коробку. Посол был восхищен скульптурой и предложил отметить это событие.

Тут же появился с подносом лакей-китаец, приготовил виски со льдом, и мы уселись в мягкие кресла у низенького столика в полукруглой части зала, выходившей на заснеженную лужайку. Гарриман, рассматривая портрет (я тут же перевел ему дарственную надпись), сказал, что президент будет в восторге от этих подарков. Он попросил передать маршалу Сталину сердечную признательность за это проявление дружеских чувств и за столь великодушный отклик на оценку, данную президентом в Тегеране подаркам, преподнесенным там Черчиллю.

Затем Гарриман стал говорить о том, какое большое значение он придает недавней личной встрече маршала Сталина и президента Рузвельта.
— Я уверен, — заявил он, — что решения, принятые в Тегеране, будут не только способствовать успешному ходу военных действий, но и положительно скажутся на послевоенном сотрудничестве между нашими странами.

Вскоре от Рузвельта поступила краткая телеграмма, в которой он благодарил И. В. Сталина за подарки. Одновременно президент США прислал главе Советского правительства свой портрет в тонкой металлической рамке с дарственной надписью."

В мае 1944 года президент США Франклин Рузвельт прислал в СССР грамоты, в которых от имени американского народа выражал восхищение стойкостью и мужеством жителей Ленинграда и Сталинграда.

Обращаясь к ленинградцам, Рузвельт писал: 
«От имени народа Соединенных Штатов Америки, я преподношу эту грамоту городу Ленинграду как память его храбрым солдатам и его верным мужчинам, женщинам и детям, которые в условиях изоляции от своего народа захватчиками и несмотря на постоянные бомбардировки и бесчетные страдания от холода, голода и болезней успешно отстояли свой любимый город в критический период с 8 сентября 1941 до 18 января 1943 и, таким образом, продемонстрировали несокрушимый дух народа Союза Советских Социалистических Республик и всех народов мира противостоять силам агрессии».

Посол США А.Гарриман передает грамоты президента Ф.Рузвельта Ленинграду и Сталинграду. 1944 г.

Заявление Сталина при вручении послом США г-ном Гарриманом грамот президента Рузвельта 27 июня 1944 года
"Я принимаю грамоты президента Рузвельта, как символ плодотворного сотрудничества между нашими государствами, осуществляемого во имя свободы наших народов и прогресса человечества.
Грамоты будут вручены представителям Ленинграда и Сталинграда.
Правда. 1944. 28 июня."
Госдепартамент лучше понимал ситуацию, чем Рузвельт, Гопкинс и Гарриман. 9 февраля 1944 года Хэлл писал Гарриману, что советское правительство должно выбирать между сотрудничеством и его «односторонними и произвольными подходами к проблемам». 
В конце апреля Гарриман приехал в Вашингтон, чтобы поделиться с руководством страны своими новыми впечатлениями. Но обнаружил, что Рузвельт и Гопкинс остаются на своих прежних позициях. Рузвельт просил посла постараться организовать еще одну встречу со Сталиным, к примеру, на Аляске.

Его вера в эффективность личных встреч была непоколебима. Он также ошеломил Гарримана, повторив ему то, что сказал кардиналу Спеллману в 1943 году, а именно, что «ему все равно, если страны, граничащие с Россией, станут коммунистическими»

Важным результатом этой поездки было для Гарримана то, что он получил себе в советники крупного специалиста по России Д. Кеннана.

Летом 1944 г. Кеннан подготовил для посла аналитическую записку, по сути повторяющую аргументы и выводы доклада Рузвельту Буллита в начале 1943 года, но с учетом новых реалий.

 

С весны 1944 г. стал на повестке польский вопрос.

Посол США почти не делал попыток помешать этому. Когда Рузвельт объявил о своем намерении встретиться с главой польского правительства в изгнании С. Миколайчиком, Гарриман извиняющимся тоном сообщил об этом Молотову, давая понять, что эта встреча – вынужденный предвыборный шаг Рузвельта. 

Молотов выразил Гарриману недовольство тем, что поездка Миколайчика выглядела как официальный визит. Кеннан сделал вывод, что лондонские поляки руководят обреченным правительством, что русские наслаждаются чувством победы и смогут улаживать свои дела в Восточной Европе на свой вкус без оглядки на союзников.

В августе во время Варшавского восстания они это наглядно продемонстрировали, бросив на верную гибель 250 тысяч поляков. 

У Гарримана и других сотрудников посольства не было сомнений по поводу занятой Сталиным позиции.

Кеннан заявил: «Это перчатка, со злорадством брошенная западным союзникам. Он считал, что Советская Россия потеряла право на американскую помощь. 
Гарриман потребовал встречи с Молотовым, но вместо наркома его принял Вышинский, на которого резкое недовольство посла не произвело желаемого впечатления.

Рузвельта и Гопкинса «серьезная озабоченность» посла тоже не тронула. Позднее один историк написал, что «нет более уродливого эпизода второй мировой войны, учитывая злой характер Сталина и почтительный или просто малодушный характер Рузвельта по отношению к Сталину, чем Варшавское восстание».

 

В связи с полемикой вокруг Польши Гарриман в ответ на запрос Хэлла телеграфировал госсекретарю: 
«Я думаю, что по мнению советских лидеров, мы приняли в Москве их точку зрения относительно того, что, хотя они и будут нас информировать, они имеют право урегулировать проблемы со своими западными соседями односторонне… Можно спорить, действительно ли интересы Америки не затрагиваются в этом регионе, но меня пугает, что если какая-либо страна начнет распространять свое влияние с помощью методов сильной руки за пределами своих границ под прикрытием интересов безопасности, то трудно представить, где будет проведена черта…»

10 сентября 1944 года Гарриман писал Г. Гопкинсу:
«… В общем отношение к нам выглядит таким, что мы якобы обязаны помогать России и признать ее политический курс потому, что Россия выиграла для нас войну… У меня есть доказательства того, что они поняли наше великодушное к ним отношение как признак слабости, как признание и принятие их политического курса. Настало время, когда мы должны разъяснить, чего мы ожидаем от них в качестве платы за нашу добрую волю.

Если мы не проявим твердости и не вступим в конфронтацию с их нынешней политикой, то есть основания ожидать, что Советский Союз может представлять собой угрозу для мира и будет запугивать мир во всех случаях, когда речь идет о его интересах». 
19 января 1944 года Гарриман по польскому вопросу в интервью газете «Нью-Йорк Таймс» откровенно отметил: 
«Это (эмигрантское) правительство основывает будущее Польши на борьбе Великобритании и Соединенных Штатов с Россией. Я не вижу, чтобы мы были в какой-либо мере заинтересованы в таком положении дел». 
Такое заявление делает честь этому дипломату...Можно догадываться, что не только дипломату, но и просто человеку. Гарриман был заинтересован в обеспечении порядка и стабильности в Польше. 
Как отмечает П. Судоплатов, он владел в Польше химическим заводом, фарфоровой фабрикой, двумя угольными и цинковыми шахтами. Ему вместе с князем Янушем Радзивиллом (между прочим, советским агентом с 1939 г.) принадлежал угольно-металлургический комплекс, на котором работало около 40 тысяч человек. Очевидно, он рассчитывал после войны вернуть себе эти предприятия и приобрести новые

Вячеслав Молотов, Иосиф Сталин и Аверел Гарриман на ялтинской конференции

И, конечно, понимал, что при коммунистическом режиме это невозможно.

Кеннан постоянно был настроен решительно и рекомендовал проявить жесткость в отношении России. Гарриман же искал видел возможност в теории о расколе в Кремле на сторонников жесткой линии во главе с Молотовым и Берией, и приверженцев более мягкой линии во главе со Сталиным.

В октябре 1944 года Гарриман вновь прибыл в Вашингтон для консультаций. Он увидел усталого и больного Рузвельта.. Перед уходом Гарримана Рузвельт выразил желание еще раз встретиться со Сталиным.

Сталин уведомил президента, что готов встретиться с ним и Черчиллем на советском черноморском побережье.

Рузвельт просил перенести встречу на средиземноморье – Кипр, Мальту, в Александрию или в Афины. Сталин стоял на своем и Рузвельт согласился на Ялту. Такая уступчивость президента во вред своему здоровью вызвала у Гарримана сожаление. А политика «умиротворения» продолжалась.

В январе 1945 года Гарриман известил Госдепартамент, что Молотов высказал ему пожелание Советского Союза взять у США заем на 6 млрд. долларов на 30-летний срок под 2, 25 % годовых.

При этом, отмечал посол, советский нарком иностранных дел вел себя так, словно он оказывал услугу Соединенным Штатам. К удивлению Гарримана, министр финансов США Г. Моргентау-младший пожелал улучшить условия и открыл для СССР кредитную линию на 10 млрд. долларов под 2% годовых на 35-летний срок.

Послу стало ясно, что политика попустительства России будет продолжаться и в послевоенный период. Рузвельт сам подчеркнул это в записке новому госсекретарю Э. Стеттиниусу: 
«Мое желание состоит в том, чтобы были приложены любые усилия ради продолжения широкого непрерывного потока поставок в СССР». 
Стеттиниус это указание выполнял добросовестно. Англичане считали, что он является самым крупным, пусть и неосознанным, капиталом Сталина в лагере союзников».

Смерть Рузвельта

В час ночи (в Москве уже наступило 13 апреля) в резиденцию посла позвонил дежурный, чтобы сообщить Авереллу Гарриману печальное известие, только что сообщенное радиостанцией американских вооруженных сил.

Трубку взяла дочь посла Кэтлин и передала новость отцу. Всех гостей тут же отправили домой.
В посольстве США в Москве тогда проходил прием, посвященный отъезду одного из сотрудников в Вашингтон, когда около часа ночи Гарриман получил известие о кончине президента.

Посол ничего не сказал гостям, а лишь попросил их разойтись.

Когда все покинули Спасо-хауз, посол позвонил в Кремль наркому иностранных дел Молотову, известил его о печальном событии и попросил приема.

Однако нарком настоял на том, чтобы, несмотря на поздний час, самому приехать в резиденцию посла США на Арбат. Вскоре Молотов уже входил в парадную залу особняка, где на мраморной подставке был помещен большой портрет Рузвельта, обрамленный крепом. К стоявшему тут же государственному флагу Соединенных Штатов была прикреплена черная лента.
Гарриман сообщал:
«Молотов выглядел очень озабоченным, —Он провел некоторое время в посольстве, говоря о той роли, которую президент Рузвельт сыграл в ходе войны и в выработке планов на послевоенное, мирное время, а также о том уважении, которое маршал Сталин и все русские люди питали по отношению к нему. Молотов подчеркнул также, что маршал Сталин очень высоко ценит визит президента в Ялту».

В восемь вечера американского посла привезли к Сталину. Гарриман вспоминал:
«Он встретил меня скорбным молчанием, и не отпускал моей руки секунд тридцать…
— Президент Рузвельт умер, — сказал Сталин, — но дело его должно быть продолжено. Мы окажем президенту Трумэну поддержку всеми своими силами».

В тот же день глава Советского правительства направил президенту Трумэну телеграмму с соболезнованием:
«От имени Советского Правительства и от себя лично выражаю глубокое соболезнование Правительству Соединенных Штатов Америки по случаю безвременной кончины Президента Рузвельта…

Правительство Советского Союза выражает свое искреннее сочувствие американскому народу в его тяжелой утрате и свою уверенность, что политика сотрудничества между великими державами, взявшими на себя основное бремя войны против общего врага, будет укрепляться и впредь».

Смерть Рузвельта стала личной потерей для Сталина и Гарримана, на Рузвельте держался мирный курс США в отношении к СССР

Сталин и Гарриман встретились уже 13 апреля, в 8 часов вечера. Присутствовал также Молотов. Вот апись этой беседы:
"Запись беседы Председателя Совета Народных Комиссаров СССР с послом США в СССР

13 апреля 1945 г.

Присутствуют: В. М. Молотов, В. Н. Павлов, второй секретарь посольства США Э. Пейдж.

Сталии спрашивает, была ли смерть президента неожиданной?

Гарриман отвечает, что в течение последнего года президент страдал болезнью сердца. Адмирал Макинтайр, врач президента, говорил ему, Гарриману, в Ялте, что состояние президента таково, что он может прожить или очень долго, или может внезапно умереть. Недавно президент выехал на курорт Уорм Спринг, где 20 лет тому назад он лечился от детского паралича. Президент надеялся вернуться в Вашингтон через два дня. Президент скопчался после первого удара.

Он, Гарриман, думает, что маршал Сталин был, вероятно, единственным человеком в мире, который получил последнее послание президента. Он, Гарриман, вчера получил также личпую телеграмму от президента. Тон этой телеграммы свидетельствовал о бодром настроении президента.

Сталин говорит, что, таким образом, смерть президента наступила внезапно.

Гарриман отвечает утвердительно.

Гарриман говорит, что он пришел сегодня к маршалу Сталину, полагая, что у маршала Сталина могут быть вопросы, относящиеся к положению в Соединенных Штатах в связи со смертью президента.

Сталин говорит, что, как он полагает, в политике Соединенных Штатов не произойдет изменений.

Гарриман отвечает, что он убежден, что во внешней политике Соединенных Штатов не произойдет изменений. Он, Гарриман, говорил вчера Молотову, почему президент избрал Трумэна в качестве своего заместителя. Трумэн всегда разделял и горячо поддерживал программу президента. Трумэн — человек, который, наверно, понравится маршалу Сталину, так как он человек дела, а не слов.

Трумэн является членом сената с 1936 года. Вначале он был довольно неизвестной фигурой, сейчас он пользуется наибольшим уважением из всех членов сената. Президент выбрал Трумэна в качестве своего заместителя, так как он нуждался в поддержке своих мирных планов и планов Думбартоп-Окса со стороны сената. Он, Гарриман, убежден, что Трумэн будет точно выполнять планы президента так, как он их понимает.

Трумэн не будет привносить чего-либо личного в эти планы, С другой стороны, у Трумэна найдется достаточно мужества, чтобы дальше развить планы президента. Что касается внутренней политики, то Трумэн является сторонником нового курса и принадлежит к центристской группировке сторонников нового курса. Как известно, существуют еще правая и левая группировки сторонников этого курса.

Такие люди, как Уоллес, принадлежат к левой группировке. Ввиду этого Трумэн будет пользоваться широкой поддержкой американского народа. Трумэн всегда придерживался либеральных тенденций. С другой стороны, Трумэн, конечно, не пользуется таким авторитетом в стране, каким пользовался Рузвельт.

Точно так же у Трумэна пет такого большого авторитета за границей, как у президента. Можно предполагать, что работа конференции в Сап-Фраициско затруднится, т. к. у народов нет уверегшостн, что Трумэн способен осуществить планы Рузвельта столь же успешно, как это сделал бы Рузвельт.

Он, Гарриман, кбиечно, излагает лишь свои личные взгляды. Разумеется, будет иметь место некоторый период неуверенности. Но это никоим образом не относится к войне. Конечно, можно лишь гадать о будущем, по есть основание верить, что Трумэн завоюет доверие американского народа.

Он, Гарриман, не знаком с Трумэном, по он знает, что Трумэн очень энергичный человек и обладает хорошим здоровьем.

Американскому народу, говорит Гарриман, было известно, что у президента Рузвельта установились с маршалом Сталиным хорошие личные отношения, на которые американский народ и возлагал свои надежды. Разумеется, сейчас люди спрашивают себя, как смерть президента отразится на советско-американских отношениях.

Сталии говорит, что Советское правительство полагает, что Трумэн будет продолжателем дела Рузвельта. Со своей стороны Советское правительство окажет ему в этом поддержку всеми своими силами.

Гарриман говорит, что он передаст Трумэну это весьма важное заявление маршала Сталина.

Гарриман говорит, что Трумэн — человек, который нуждается в совете, и он, конечно, будет искать совета у людей, которые были ближайшими советниками Рузвельта. Эти люди занимают все важнейшие посты в американском правительстве. Это, конечно, не означает, что Трумэн не произведет никаких перемещений в правительстве. Но, как он, Гарриман, полагает, люди, которые были наиболее близкими к Рузвельту, останутся советниками Трумэна.
Гарриман спрашивает, какие еще вопросы имеются у Сталина.

Сталин спрашивает, не будет ли смягчена политика США в отношении Японии.

Гарриман отвечает, что это совершенно исключено. Хотя президент проводил одинаково жесткую политику в отношении

Германии и Японии, американское общественное мнение настроено более решительно в отношении Японии.

Сталин отвечает, что политика Советского правительства в отношении Японии остается прежней, т. е. той, которая была изложена в Ялте.

Гарриман говорит, что он хочет сделать одно предложение, которое, возможно, будет неосуществимо, и он это поймет. Дело в том, что он, Гарриман, думал о том, каким образом Советское правительство могло бы помочь Трумэну стабилизировать положение. Это его, Гарримана, предложение относится к поездке Молотова в Соединенные Штаты Америки. Он, Гаррпман, считает, что нет другого пути, кроме поездки Молотова в Америку, для демонстрации того, что было сказано маршалом Сталиным в отношении американского народа и Трумэна.

Молотов мог бы провести один день в Вашингтоне, повидаться с Трумэном, затем провести два дня на конференции в Сан-Франциско. В этом случае вся поездка Молотова в Соединенные Штаты заняла бы не более 10—14 дней. Если нужно будет, то он, Гарриман, уверен, что американское правительство предоставит в распоряжение Молотова самолет такого же тина, на котором летал Рузвельт.

На этом самолете Молотов может совершить свой перелет в Соединенные Штаты в течение 36 часов, пользуясь маршрутом, проходящим через Стокгольм, Шотландию и Исландию. Эти американские самолеты являются сейчас наиболее удобными и наиболее быстроходными в мире.

Он, Гарриман, углубился в детали. Но он хотел бы в заключение подчеркнуть, что он не находит слов для того, чтобы выразить, какое большое значение для американского народа имела бы поездка Молотова в США сейчас, когда американский народ переживает величайшую трагедию своей истории, и какой огромной помощью она была бы для Трумэна. 

Весь мир увидел бы в этом укрепление фронта Объединенных Наций.

Сталии спрашивает, принадлежит ли этот план лично Гарри-ману пли он одобрен американским правительством.

Гарриман отвечает, что он излагает свои личные взгляды, по он уверен, что так же думают Трумэн и Стеттиниус. Разумеется, он, Гарриман, может получить от американского правительства официальное приглашение для Молотова, а также и официальное подтверждение тех взглядов, которые он только что изложил.

Сталин отвечает, что если будет получено официальное приглашение, то поездка Молотова в США может быть организована. Хотя это и очень трудно, но он, Сталин, обещает Гарримаиу это сделать.

Гаррнмаи благодарит Сталина п жмет его руку.

Сталин спрашивает, чем он может служить Гарриману.

Гарриман говорит, что есть еще один вопрос, который его весьма беспокоит. Дело в том, что по неизвестным причинам из

Полтавы до сих пор не эвакуировано 163 американских летчика. Очевидно, это объясняется каким-то недоразумением.

Сталин отвечает, что он сегодня об этом узнал и дал немедленное распоряжение не чинить никаких препятствий их эвакуации из Полтавы. Разумеется, это недоразумение.

Сталин говорит, что недавно генерал Дин спросил генерала Антонова, когда он, генерал Дин, и его люди могут выехать в Комсомольск для осмотра баз. Он, Сталин, хотел бы сказать Гар-риману, что Советское правительство предпочитало бы, если это возможно, отложить поездку генерала Дина н его людей в Комсомольск до конца апреля. Если это невозможно сделать, то Дин и его люди могут выехать туда сейчас.

Гаррнман отвечает, что он переговорит об этом с генералом Маршаллом и сообщит ему о том, что было сказано маршалом Сталиным. Генерал Маршалл снесется затем с генералом Днном, и генерал Дин сообщит ответ.

Гарриман говорит, что осуществление программы поставок для Дальнего Востока шло несколько медленными темпами. Но это объяснялось ледовыми условиями в районе Владивостока. Американская же сторона исполнена решимости полностью выполнить программу поставок.

Сталин говорит, что он это понимает.

Сталин говорит, что сегодня советские войска заняли Вену, нужно, чтобы американцы и англичане послали своих офицеров в Вену для разграничения там зон оккупации между Соединенными Штатами, Англией, Советским Союзом и Францией.

Гарриман спрашивает, могут ли офицеры выехать в Вену немедленно.

Сталин отвечает утвердительно.

Гарриман говорит, что он немедленно сообщит об этом в Вашингтон."

Вскоре одна из магистралей Ялты была переименована в улицу Франклина Рузвельта как дань уважения советского народа выдающемуся американцу.
Гарриман подтвердил, что именно так дело и обстоит в тех областях, где президент довольно ясно изложил свои планы, в частности в отношении военной и внешней политики. Трумэн, сказал Гарриман, был человеком Рузвельта еще в тот период, когда он находился в сенате, всегда следуя за президентом. Он — человек, который может понравиться Сталину. Человек действий, а не слов.
Затем Гарриман перешел к своей главной цели. Он сказал, что президент Трумэн, конечно, не может иметь того большого престижа, какой был у президента Рузвельта.

До того как стать вице-президентом, Трумэн был мало известен как в Соединенных Штатах, так и за рубежом. Это, сказал Гарриман, не может помочь делу, а скорее вызовет период неопределенности как во внутреннем, так и во внешнем плане.

Причем не только в отношении ведения войны, а по всем проблемам внешней и внутренней политики. Конференция в Сан-Франциско, например, может вызвать немало трудностей. Америка не знает, может ли президент Трумэн проводить программу президента Рузвельта. Американский народ, продолжал Гарриман, знает, что президент Рузвельт и маршал Сталин имели тесные личные контакты и что это существенно влияло на американо-советские отношения.

Здесь Сталин прервал Гарримана.

Он сказал, что президент Рузвельт умер, но его дело должно жить. „Мы будем поддерживать президента Трумэна всеми нашими силами и всей нашей волей“, — заявил Сталин. Он попросил посла передать об этом новому президенту Соединенных Штатов.

 

"Холодная" война

Однако, в первой же беседе с новым президентом Трумэном Гарриман сказал ему, что русские нуждаются в американской помощи для послевоенного восстановления, поэтому Вашингтон может без серьезного риска занять жесткую позицию по всем важнейшим вопросам. 
Трумэн дал понять, что намерен вынудить Москву пойти на серьезные уступки.

 Вскоре посол убедился, что Трумэн в самом деле склонен прислушиваться к рекомендациям о проведении более жесткой линии в отношениях с СССР. 
Когда в конце апреля Молотов прибыл в Вашингтон, новый президент заявил ему, что Сталин должен держать слово, и что США больше не будут «ходить по улице с односторонним движением». 

Он подчеркнул, что желает хороших отношений с Советским Союзом, но потребовал, чтобы Кремль выполнял соглашения, заключенные в Ялте, в том числе, о свободных выборах в Польше.

Он заявил, что Польша символизирует возможность будущего американо-советского сотрудничества. Молотов был поражен: до сих пор никто с ним не разговаривал в таком тоне. Он сообщил Сталину, что США отходят от политики Рузвельта.

Гарриман тоже был поражен. Позднее он назвал этот эпизод началом холодной войны, хотя с сутью позиции президента у него разногласий не было. В Сан-Франциско Гарриман заявил, что СССР создает свою империю в Восточной Европе и что США должны противодействовать вероятному эффекту домино. 

В это же время Кеннан, в отсутствие Гарримана руководивший американским посольством в Москве, в своих телеграммах в Вашингтон весьма убедительно представлял политику Кремля как серьезную советскую угрозу западным демократиям.

И рекомендовал принять жесткие ответные меры. Трумэн посчитал соображения, содержащиеся в телеграммах Кеннана, достойными внимания.

Гарриман же, как последователь Рузвельта, искал мирного сосуществования и  выхода из сложившейся напряженности в личной встрече Трумэна со Сталиным. Его поддерживали Дэвис и Болен.

Когда в мае 1945г. Трумэн без консультаций с Москвой подписал приказ о резком сокращении поставок по ленд-лизу, Гарриман, по его словам, был шокирован.

На переговорах со Сталиным в Москве в конце мая 1945 г. Гопкинс и Гарриман практически согласились со всеми требованиями Генералиссимуса. Тот был очень доволен. Во время показа кинохроники, устроенного после позднего обеда 1 июня, Гарриман с восхищением отозвался о лошади, на которой принимал первомайский парад генерал Антонов.

Узнав, что Гарриман – искусный наездник, Сталин сказал, что подарит послу двух русских лошадей.

Гарриман счел это за шутку, но спустя два дня в его резиденции появился кавалерийский генерал и вручил послу красивую папку из красного сафьяна с родословными и фотографиями двух прекрасных лошадей. А самих лошадей держали в конюшне Кавалерийской школы в Москве. Гарриман и его дочь Кэтлин могли в любое время ездить на них верхом.

В Потсдаме Гарриман присутствовал на всех пленарных заседаниях, но Трумэн и Бирнс отстранили его от практических дел. Решения внутри американской делегации принимались без него. Сталин называл срок вступления СССР в войну против Японии – середина августа.

Д. Эйзенхауэр, И.В. Сталин, У.А. Гарриман, М.И. Калинин и др. Москва, 12 августа 1945 года

На тот момент генерал Эйзенхауэр хорошо относился к СССР и русским, но через несколько лет после войны он станет ярым врагом СССР.

Гарриман же до конца жизни сохранит хорошее отношение к СССР и будет отстаивать идею Рузвельта о мирном сосуществовании

Сталин и Гарриман во время парада

 

Гарриман на Потсдамской конференции спросил у Сталина и тот шутя ответил:
«После того, как немцы в 1941 году были в 18 км. от Москвы, наверное, вам сейчас приятно делить поверженный Берлин?»
«Царь Александр дошел до Парижа»,--ответил Сталин.

9 мая 1945 года Молотов выступил с речью в Сан-Франциско. Он прилетел туда на самолете, присланном за ним Гарриманом.

Отказ от ленд-лиза

Очень важное значение имело мнение Трумэна  о том, что Советский Союз уязвим для экономического нажима, что экономические рычаги могут оказаться самыми действенными.

Выступая перед руководством госдепартамента, Гарриман красноречиво развивал ту мысль, что «для департамента важно получить контроль над действиями всех агентств и организаций, имеющих дело с Советским Союзом, для того, чтобы в случае необходимости оказать давление».

Дебаты концентрировались вокруг послевоенных американских займов и кредитов Америки России, вокруг выплат по ленд-лизу и репараций.

В центре Уильям Аверел Гарриман и Гарри Трумэн, между Гарриманом и Трумэном вспыхнула вражда.

Гарриман отказался поддержать курс Трумэна направленный на разжигание вражды с СССР, негативно отнесся к  речи Черчиля в Фултоне и позже выступал против агрессивной политики президента Эйзенхауэра

Немедленный ответ русским, утверждал заместитель госсекретаря по экономическим вопросам Уильям Клейтон, будет означать «потерю единственного рычага, способного воздействовать на русских в связи с политическими и экономическими проблемами, которые могут возникнуть между нашими двумя странами».

Необходимость в замедлении скорости была подчеркнута в апреле. Из Москвы Гарриман слал телеграмму:

«Наш опыт неопровержимо доказал, что не следует складировать всю добрую волю в Москве».

Его главный советник – Джордж Кеннан энергично настаивает «не зависеть» от русских заказов.

«Русские не поколеблются, если им это будет выгодно, использовать нашу зависимость от их заказов – вместе с их влиянием на организованные рабочие группы, для достижения политических и экономических целей, которые не имеют ничего общего с интересами нашей страны».

Американская сторона приготовила Молотову контрпредложения, обусловленные созданием «благоприятных» политических условий.

Но замгоссекретаря США Джозеф Грю, один из самых непримиримых противников компромисса с СССР, полагал, что такое революционное государство, как Россия, принципиально неспособно создать благоприятные политические условия.

В мае 1945 г. Грю жестко говорит, что «с величайшим нежеланием рассматривает вопрос о каком либо шаге на пути взаимозависимости с Россией в будущем».

В этом было его отличие от Гарримана, который все же верил в силу переговоров, в использование Америкой своих благоприятных позиций, в то, что проблему займа можно было эффективно использовать в широком переговорном процессе. И когда в мае Молотов спросил его, почему американская сторона не отвечает на запрос, сделанный еще в январе, Гарриман ответил:

«Мне не представляется необходимым давать какое-либо объяснение советскому правительству».

В январе 1945 г., когда немцы крушили американские войска в Арденнах и главная надежда возлагалась на русское контрнаступление, американский посол в Москве просто был неспособен ответить таким образом.

А в Вашингтоне летом 1945 г. замгоссекретаря Грю ответил Стеттиниусу, что вопрос о займе всерьез не рассматривается. Вопрос был отложен в дальний ящик.

Недовольство этим выразил даже временно исполняющий обязанности министра финансов Дональд Нельсон, обсуждавший перспективы двусторонних отношений со Сталиным в 1944 г. В конце июля 1945 г. он жалуется президенту Трумэну на политику государственного департамента. 

Но Грю продолжал оставаться главой сугубо антирусского фронта в госдепартаменте, он настаивал на необходимости нажима на русскую сторону посредством ленд-лиза. Грю полагал, что манипулирование экономической помощью может эффективно повлиять на русских.

Словесная жесткость 23 апреля получит адекватное реальное воплощение. Грю наладил эффективную связь с главой Внешней экономической администрации Лео Кроули, чтобы заставить президента Трумэна подписать приказ от 11 мая 1945 г. о прекращении поставок России товаров по лендлизу. Джозеф Грю заявил, что «помощь по ленд-лизу является единственным инструментом нашего правительства в отношениях с Советским Союзом».

Джордж Кеннан, он воспользовался отсутствием Гарримана в посольстве в Москве и начал посылать депеши о том что Сталин замышляет захват европы и новую войну

В Вашингтоне эту дезинформацию стали принимать за правду, что играло на руку милитаристам и разжигателям войны

Это было жестокое решение. По приказу Кроули и с одобрения Грю даже вышедшие уже в море корабли были возвращены назад. Это вызвало шок не только у советских союзников Америки, но даже у таких проводников американской внешней политики, как государственный секретарь Стеттиниус и посол в Москве Гарриман.

Сталин назвал решение американского правительства «брутальным». Советское правительство отчетливо показало, что оно понимает происходящее, как форму давления. Протест вызвал некоторую коррекцию, товары, которые были уже в пути, было решено довести до цели. И все же это было жестокое и несправедливое решение. Ситуация приобрела такую остроту, что посол

Гарриман решил использовать старые методы, к которым он обращался при Рузвельте – минуя государственный департамент обратился 21 июня 1945 г. непосредственно к Гарри Гопкинсу, все еще рассматривавшемуся как специальный советник президента.

«Тяжко обеспокоен задержками с поставками русским по ленд-лизу… Сделайте все что можете для незамедлительных действий»

(Среди американских историков до сих пор идет спор по поводу того, что вызвало это фатальное решение Вашингтона. Автор специальной и детальной работы Герман Герринг все же считает, что прекращение поставок Советскому Союзу по ленд-лизу было результатом бюрократической ошибки и внутриамериканского давления. Но более серьезные исследования (прежде всего Д. Йергин) убедительно говорят о том, что главенствующим был геополитический фактор.

В своих мемуарах Трумэн утверждает, что он не прочитал приказа, отзывающего корабли с товарами по ленд-лизу, а просто подписал текст, составленный Джозефом Грю и Кроули.

Но есть свидетельства того, что Кроули сообщил Грю о том, что «он хотел бы быть уверенным в том, что президент отчетливо понимает сложившуюся ситуацию и что он поддержит нас и никого не допустит к этому делу».

 

Новое время

В 1946 году Гарриман занимал пост посла США в Великобритании. В то время в Вашингтоне при правительстве Трумэна уже наметился отход от политики сотрудничества с Советским Союзом и курс на «холодную войну». 

Против такой тенденции публично выступил министр торговли Генри Уоллес, который в прошлом, при Рузвельте, был вице-президентом США. Трумэн уволил Уоллеса в отставку и тут же позвонил Гарриману в Лондон, предложив ему занять только что освободившееся министерское кресло. Как отмечает сам. Гарриман, он «был рад» принять предложение Трумэна.

Это весьма показательно для политической концепции Гарримана: хотя не всегда и не во всем соглашаясь с теми или иными конкретными мероприятиями вашингтонской администрации, он не отмежевывался от нее, пока демократы владели Белым домом.

Бивербрук, Гарриман, Иден (второй справа) и посол СССР в Лондоне Майский, 1946 год

 

После окончания войны Гарриман решил, что его пребывание в России больше не имеет смысла. Кроме того, у него не сложились отношения с госсекретарем Бирнсом, сменившим Стеттиниуса.

Но Бирнс попросил его попытаться еще раз организовать встречу Трумэна со Сталиным, чтобы определить, имеются ли шансы для сохранения альянса периода войны. Вооружившись письмом Трумэна, посол посетил Сталина на его даче в Гаграх.

Гарриман высоко ценил Сталина. Последним, с кем разговаривал Трумэн после ухода военных, был посол Гарриман. Видя, в каком подавленном состоянии находится президент, он сказал:

"— Я хочу вас несколько утешить, мистер президент. Я уверен, что Сталин вступил бы в войну с Японией и в том случае, если бы вы даже заявили ему, что не нуждаетесь больше в помощи Советов…

— Кто бы ему это позволил? — воскликнул Трумэн.

— Он бы и не спрашивал позволения. У него есть документ, подписанный главами трех государств и предусматривающий вступление России в войну с Японией. Этому документу он и следовал бы.

Сталин вообще придает большое значение тому, что он называет верностью союзническому долгу. Видимо, сам всевышний предопределил, что бы его «верность» всегда шла па пользу Советскому Союзу."

Но Трумэн не хоел идти на компромиссы.

В ответ СССР ужесточил свой контроль над Румынией и Болгарией, открыл дорогу китайским коммунистам в Маньчжурию, принялся разжигать революцию в Северном Иране и оказывает давление на Турцию, чтобы она предоставила СССР базы в Дарданеллах. Все эти действия Гарриман объяснял опасениями Москвы, связанными с появлением атомной бомбы.

Между миром и войной

В годы «холодной войны» Гарриман иногда допускал и недружественные высказывания по адресу Советского Союза. Тем не менее, он никогда не изменял своим основным взглядам, что СССР и США должны находить взаимоприемлемые решения спорных вопросов за столом переговоров.

Резко негативно отнесся он к речи Черчилля в Фултоне, и не скрывал этого... В своей книге «Америка и Россия в меняющемся мире» он писал: 
«меня очень беспокоит тенденция нынешней администрации (Эйзенхауэра) относиться к русским со свехрподозрительностью».
До последних дней Гарриман неизменно высказывался в пользу мирного сосуществования государств, выступал с осуждением враждебных проявлений в политике Вашингтона по отношению к Советскому Союзу, в том числе считал неприемлемыми оскорбительные заявления о социалистическом строе в СССР.

В послевоенные годы президенты США от демократической партии постоянно обращались к услугам Гарримана. Диапазон его деятельности необычайно широк. В апреле-сентябре 1946 года он - посол в Англии, в1946-48гг. - министр торговли США. В 1948-50 – руководитель американской администрации в Европе по осуществлению «плана Маршалла». В 1950- 51 – специальный помощник президента Г. Трумэна по внешнеполитическим вопросам. 

В 1951-53 возглавлял управление по осуществлению программы «взаимного обеспечения безопасности». В 1954-58 годах был губернатором штата Нью-Йорк.

В 1961-м и 1965-69гг. состоял послом по особым поручениям, в 1963-65 – заместителем госсекретаря (в этом качестве участвовал в переговорах, которые привели к заключению в Москве 5 августа 1963 года «Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой»).

 

Дипломат Бережков вспоминал:

"В последующем мне довелось многократно встречаться с Авереллом Гарриманом. Всякий раз, приезжая в Вашингтон, я приходил для интересной и полезной беседы в расположенный в Джорджтауне особняк из красного кирпича с высокой белоснежной входной дверью, сверкающей бронзовыми ручками.

Это вашингтонская резиденция маститого дипломата. Особняк окружен тенистым парком, спускающимся к плавательному бассейну террасами. Мы не раз сидели с ним в плетеных креслах на зеленой лужайке, окаймляющей бассейн, беседуя и о далеком прошлом, и о современных проблемах, и о перспективах на будущее."

Свою принципиальную позицию в вопросе о советско-американских отношениях Гарриман излагает следующим образом:

«Оглядываясь на мой почти пятидесятилетний опыт ведения дел с Советским Союзом, я нахожу, что мои основные суждения мало изменились, хотя обстановка претерпела радикальные перемены.

Я продолжаю придерживаться мнения, как и в 1945 году, что в идеологической сфере нет перспектив компромисса между Кремлем и нами. Однако мы должны найти пути к урегулированию как можно большего числа конфликтных ситуаций, чтобы жить вместе на этой маленькой планете без войны…»

Гарриману выпала честь узнать о преемнике Хрущева из уст самого Хрущева.

Бывший посол прибыл в Москву в качестве представителя президента для обсуждения германских дел, главным образом, вопроса о Западном Берлине. Хрущев принял Гарримана в загородной резиденции. На беседу он пригласил секретаря ЦК КПСС Ф. Козлова и министра иностранных дел А. Громыко.

Во время посещения Братска в конце 50-х

По ходу беседы Хрущев заявил гостю из США: «Хотите знать, кто будет моим преемником? Скажу вам – вот он!» 
И указал на Козлова. Тот промолчал. Далее «наивный несмышленыш» Громыко комментирует: «Я был изумлен и озадачен. Задавал сам себе вопрос:

«...как же это, первое лицо в нашей стране может так говорить, будто имеет право единолично выбирать себе преемника. Вероятно, он уже не мог себя контролировать должным образом...» (Козлов умер вскоре после смещения Хрущева)."

В 1968-69 возглавлял делегацию США на совещаниях по Вьетнаму в Париже. В 1969 году Гарриман был награжден Президентской медалью Свободы.

 

Отношения между Гарриманом и Сталиным

Между Сталиным и Гаррманом всегда были корректные, деловые отношения. Гарриман чаще других американцев встречался со Сталиным. 

Уже в 1945 году вождь пятнадцать раз принимал посла в Кремле. Гарриман коллекционировал знаменитостей, как дети собирают почтовые марки. Коллеги замечали: когда речь заходила о Гитлере, Гарриман неизменно повторял, что никогда с ним не встречался. В его словах звучало сожаление, как охотник сожалеет о трофее, который ушел у него из рук.

Они вместе часто смотрели киноленты.

Вот что написал в своих мемуарах авиаконструктор А.С. Яковлев, рассказывая о приеме в Кремле по случаю визита в Москву 9 декабря 1944 года генерала де Голля: 

«После обеда собравшиеся перешли в соседний, Зеркальный зал-гостиную, где был сервирован кофе, а затем — в кинозал. Сначала был показан кинофильм «Если завтра война», потом мультфильмы Диснея, а затем — «Волга-Волга».

Сталин сидел рядом с Гарриманом. Во время показа фильма «Волга-Волга» оба они весело смеялись. Сталин особенно подтрунивал над Гарриманом, когда под куплеты: «Америка России подарила пароход, у него колеса сзади и ужасно тихий ход» — пароход «Севрюга» стал разваливаться»

Когда Гарриман покинул Москву, лошади были отправлены пароходом в США и дожили свой век в потомственном имении Гарриманов под Нью-Йорком.

Юрия Борева в его забавной серии «Новые старые истории» писал и о другом подарке Сталина. Вот что там было написано: 
«Сталин в память о Москве преподнес послу Гарриману пленку фильма «Волга-Волга». Гарриман был озадачен. Члены американского правительства несколько раз посмотрели фильм, пытаясь разгадать смысл странного подарка. 

Обратили внимание на песенку: «Америка России подарила пароход — огромные колеса, ужасно тихий ход». Решили, что это намек на качество лендлизовских «подарков». Однако на самом деле никакого намека в этой пленке не было. Просто Сталин любил эту картину и хотел доставить гостю удовольствие»
Здесь многое совпадает с версией Марьямова.

У Борева есть намек на недовольство Сталина по поводу плохого качества поставок по ленд-лизу, но он, как и Марьямов, приходит к выводу, что подарок был сделан просто так, удовольствия ради. Опять мы не знаем, когда произошло описываемое событие, и снова нет никаких архивных подтверждений этого забавного сюжета. Но главное различие — в этой версии плёнку получил не Гопкинс, а Гарриман. 

И еще одна существенная деталь — по Бореву, фильм был подарен именно Гарриману, а не президенту Рузвельту.

Если обратить внимание на слова «в память о Москве», то можно предположить, что подарок был приурочен к окончанию миссии Аверелла Гарримана, что произошло в 1946 году.
Был и другие интересные события.
Однажды Гарриман в шутку сказал Сталину, что самым мощным государством в Европе является Ватикан. Сталин тоже пошутил: "А сколько у Ватикана танковых дивизий?". Вроде так. Есть везде,
даже у пресловутого И.Бунича.

В своём интервью Гарриман даёт прекрасный набросок, объясняющий всё, что на его взгляд, сделал Сталин, как эффективный военный лидер. На взгляд Гарримана, Сталин - человек острого интеллекта, но не интеллектуал, а блестящий практик, который знает, как использовать рычаги власти для достижения положительного эффекта: 

"Как личность, Сталин был очень доступным, хотя и приводил нас в шоковое состояние тактикой грубой лести во время переговоров. На "вечеринках" Сталин выказывл интерес ко всем и поднимал тост за каждого, но никогда не напивался, и не терял контроль над собой".

Как рассказывает Гарриман, Сталин на Ялтинских переговорах постоянно пил из большого стакана. Когда Гарриман спросил, что он пьет, Сталин ответил - водку. Однако, когда все покинули комнату переговоров, Гарриман остался один и украдкой попробовал из сталинского стакана - это было обыкновенное столовое вино.

В последующем Гарриман опубликовал свои воспоминания в книге “Специальный посланник Чёрчилля и Сталина”, в которой он рассказывает о своих встречах с этими двумя представителями расколотой на два мира Европы. Он так же, как и Чёрчилль, нарисовал портрет Сталина, который представляет, на наш взгляд, манихейскую картину противоборства добра и зла. 

Если до смерти Сталина он считал его просто лидером, то позже стал позиционировать как выдающегося тирана.

“Те, кто не знали Сталина лично, видят в нем только тирана. Мне пришлось видеть другую сторону его личности - высокую интеллектуальность, фантастическое знание деталей, проницательность и неожиданную восприимчивость, которую он демонстрировал во всяком случае в период войны. 
Я обнаружил, что он был более информирован, чем Рузвельт, что он был более реалистичен, чем Чёрчилль. В определенном смысле, он был наиболее эффективным военным лидером, и, в определенном смысле, наиболее эффективный из военных лидеров.

Я должен был признаться, что для меня Сталин останется самой загадочной и противоречивой личностью. Таким я знал его и оставляю истории окончательное суждение о нем."

В своей последней книге Гарриман дал оценку Сталину, как государственному деятелю и дипломату. В книге он считал его тираном, но выдающейся личнстью. 
Гарриман, отрицал, что Сталин был параноиком или, что он "простой бюрократ":

В своих воспоминаниях Гарриман отвергал обвинения Хрущева об паранойе и некомпетентности Сталина

 

Аверелл Гарриман отдельно отмечал так:

«Я хотел бы подчеркнуть моё глубокое восхищение способностью Сталина руководить страной в чрезвычайной ситуации - в один из тех исторических моментов, когда от одного человека зависит так много... Он обладал невероятной способностью отмечать мельчайшие подробности и действовать с их учётом...

Он в совершенстве знал, какое вооружение наиболее важно для него.

Он знал, какого калибра ружья ему нужны, какой вес танков могут вынести его дороги и мосты, он знал в точности из какого металла ему нужны самолёты. Это черты чрезвычайно способного и энергичного военачальника».

"Сталин, как военный лидер... был популярен, и не может быть сомнений, что он был единственным, кто удержал Советский Союз, как единое государство... Я не думаю, что кто-либо смог бы сделать это, и всё, что произошло с тех пор, как Сталин умер, не может изменить моего мнения...

Я рад подчеркнуть моё великое восхищение Сталиным, как национальным лидером, действовавшим в черезвычайных условиях - одном из тех исторических случаев, когда один человек может всё изменить. "

«Сталин сравнивал действенность своей Красной Армии с распадом русского фронта в первой мировой войне при неудачнике царе Николае. Народ России всегда храбро сражался за Родину, - но мы дали ему оружие, в то время как царь дал ему только топоры»

В 1970 году Аверелл Гарриман признавался, что не удивится, если городу на Волге вернут имя Сталина. Это восстановление исторической топонимики понравится зарубежным военным ветеранам, в том числе амриканским ветеранам
Гарриман не изменил своего мнения о Сталине и после его смерти. Хрущёвские «откровения» его не переубедили, чего он никогда не скрывал. 
Скончался Уильям Аверелл Гарриман 26 июля 1986 года в Нью-Йорке, прожив долгую яркую жизнь, в память о нем писали:

«В то время, когда я переносил на бумагу свои мысли о Гарримане и его роли в политике, пришло скорбное известие о его кончине.

Не хочется мириться с тем, что его уже нет, что больше нельзя будет услышать его бархатный голос. Этот голос доносил до тех, кто слушал Аверелла Гарримана, трезвые суждения о необходимости для обеих стран – США и СССР – жить в мире, только в мире...»

 .....