Гибель красноармейцев в польском плену: 1919-1922

В предыдущей статье (см. ст. Катынь. Что дальше?) говорилось о том политическом и финансовом счете, который польская сторона может предъявить России за Катынь. Однако надо иметь в виду, что Россия также может напомнить Польше, чем та обязана СССР и соответственно России.

Заниматься подсчетом своих “добрых дел” неблагодарное и не совсем этичное занятие. Однако напомнить о реальной истории советско-польских отношений заставляет позиция некоторых польских политиков и историков, пытающихся представить эти отношения как непрерывную череду “преступных” действий СССР против Польши.

В 2005 году журнал “Новая Польша” опубликовал интервью одного из ведущих польских политиков, тогдашнего директора Института национальной памяти Леона Кереса. В ходе интервью Л. Керес, без тени смущения, согласился с корреспондентом журнала “НП” К. Маслонем, заявившим: “А что хорошего мы от них (русских) получили? Ничего!” Попытаемся освежить память Кереса, Маслоня и иже с ними.

Прежде всего напомним, что еще в 1990 году, в связи с усилившимися польскими претензиями, тогдашний секретарь ЦК КПСС А. Яковлев и министр иностранных дел Э. Шеварднадзе в целях преодоления конфронтации и выхода на “нулевой вариант” предложили М. Горбачеву предъявить польской стороне аргументированные советские контрпретензии. Но Михаил Сергеевич, как всегда, не решился. Итоги этой позиции общеизвестны.

К сожалению, в Польше предпочитают не вспоминать, что за ее освобождение от нацистов отдали жизнь 600 тыс. советских солдат. Польские политики это освобождение называют “советской оккупацией”. Забыта материальная помощь, которую СССР оказывал в восстановлении послевоенной Польши. Советский Союз отказался от всех претензий на германское имущество в Польше и уступил Варшаве 15 процентов репарационных поступлений и 15 процентов промышленного оборудования, вывозимого из Германии.

Забыто, что, когда в СССР хлеб выдавался по карточкам, в январе 1945 года в Польшу начались безвозмездные поставки 60 тыс. тонн хлеба из Советского Союза. Возможно, благодаря этому хлебу многие польские политики-русофобы остались живы или появились на свет. Также забыто, что только благодаря жесткой позиции СССР, а точнее, Сталина нынешняя польско-германская граница прошла по Одеру — Нейсе, что обеспечило выход Польши к Балтийскому морю и увеличение территории более чем на 100 тыс. кв. км.

В трудные для Польши 80-е годы прошлого столетия безвозмездная помощь СССР составила более 7 млрд рублей. В начале 90-х годов Россия фактически простила Польше долг, составлявший 5,3 млрд инвалютных рублей.

Польским политикам, заявляющим о “бесчеловечности” советского руководства, не мешало бы вспомнить, что польское руководство во главе с Ю. Пилсудским ответственно за гибель десятков тысяч красноармейцев, попавших в польский плен в ходе польско-советской войны 1919—1920 годов. Вот об этом поговорим более подробно.

Следствия не будет

Политическое руководство Польши категорически отвергает любые обвинения по поводу гибели пленных красноармейцев. В 1998 году генеральный прокурор Польши и министр юстиции Ханна Сухоцкая в ответ на письмо Генеральной прокуратуры России с просьбой расследовать причины смерти 82,5 тыс. солдат Красной армии заявила, что “следствия по делу о якобы истреблении пленных большевиков в войне 1919—1920 годов, которого требует от Польши Генеральный прокурор России, не будет”.

Отказ Х. Сухоцкая обосновала тем, что польские историки “достоверно” установили смерть 16—18 тыс. военнопленных по причине “общих послевоенных условий”. Она добавила, что о существовании в Польше “лагерей смерти” и “истреблении” не может быть и речи.

Однако документы и материалы совместного российско-польского сборника “Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг.”, архивные материалы II отдела польского Генштаба (военная разведка и контрразведка), хранящиеся в РГВА, и воспоминания бывших узников польских лагерей свидетельствуют о таком целенаправленном диком варварстве и бесчеловечном отношении к советским военнопленным, что подобное следует квалифицировать, как военные преступления, убийства и жестокое обращение с военнопленными с элементами геноцида.

Поэтому в ответ на бесконечные требования польских политиков о покаянии России за Катынь хочется напомнить им одну библейскую истину: “Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего”.

Нетерпимость

В польской армии взятыми в плен считались не только те, кто реально попадал в лагеря, но и те, кого брали в плен, но расстреливали или оставляли ранеными без помощи. В первую очередь расстреливались комиссары, коммунисты и евреи. Польский историк Марцелий Хандельсман в своих воспоминаниях писал: “Комиссаров живыми наши не брали вообще”.

Нередко на поле боя поляки оставляли до 40 процентов красноармейцев, “взятых”, таким образом, в плен. Помимо этого, красноармейцы становились жертвами голода, жажды, холода, а также бесчеловечного отношения охраны в эшелонах в долгом пути до лагерей.

Согласно ежедневным секретным сводкам III отдела польского Генштаба, в 1919—1920 годах из-за просчетов советского военного руководства было пленено почти 207 тыс. военнослужащих Красной армии. Из них в лагерях для военнопленных, по данным российских историков, опирающихся на польские архивные документы, оказалось от 146 до 165 тысяч. Ясно, что значительная часть плененных красноармейцев, не поступивших в лагеря, погибла. Однако эти потери не учитываются при оценке числа красноармейцев, погибших в польском плену.

Некоторые российские и польские историки утверждают, что жестокость поляков в войне 1919—1920 годов была вызвана жестокостью красноармейцев. При этом ссылаются на сцены насилия по отношению к пленным полякам, описанные в дневнике И. Бабеля, послужившего основой для романа “Конармия”.

При этом представляют Польшу жертвой агрессивных большевиков. Да, российские большевики знали, что ближайший путь экспорта революции в Европу лежит через Польшу, которая в их планах “мировой революции” занимала важное место. Однако и польское руководство мечтало восстановить вторую Речь Посполиту в границах 1772 года, то есть проходящих чуть западнее Смоленска. Однако в 1919 и 1920 годах агрессором являлась Польша, которая, после обретения независимости, первой двинула свои войска на восток. Это исторический факт.

Что же касается версии об ответной жестокости поляков, то она не выдерживает критики. Первая конармия прорвала польский фронт 5 июня 1920 года. В то же время фактов жестокости поляков по отношению к пленным красноармейцам и гражданскому населению в 1919 году и начале 1920 года было более чем достаточно.

Плененный летом 1919 года культработник РККА Вальден (Подольский) в своих воспоминаниях, опубликованных в 1931 году в журнале “Новый мир” (№ 5, 6), писал о том, как он, раздетый польскими солдатами до “подштанников и рубахи, босой”, был загружен в поезд, в котором пленные первые 7—8 суток ехали “без всякой пищи”. На остановках к эшелону приходили польские интеллигенты, чтобы поиздеваться или проверить личное оружие на пленных. Вальден вспоминал: “Многих мы недосчитались за нашу поездку”.

Подобное отношение к “русским” большевикам вполне объяснимо. Глава тогдашнего польского государства Юзеф Пилсудский как-то выразился: “Когда я возьму Москву, то на стене Кремля велю написать: “Говорить по-русски запрещено”. Неудивительно, как отмечал заместитель генерального комиссара Гражданского управления восточных земель Михал Коссаковский, что убить или замучить “большевика”, к которым относились и мирные советские жители, не считалось грехом.

Что же касается реального поведения красноармейцев на польской территории, то об этом свидетельствует “инвазионный рапорт” от 19 сентября 1920 года 6-й экспозитуры II отдела штаба Варшавского военного округа. В нем сказано: “Безупречное поведение советских войск по сравнению с насилиями и ненужным грабежом отступающих наших частей существенно подорвало доверие к польским властям”.

Предтечи Освенцима

Польские лагеря для военнопленных могут с полным правом рассматриваться как предтечи нацистских концлагерей. В них широко практиковались бессудные расстрелы, телесные наказания, умерщвление голодом и холодом.

В 1919 году группа латышей, добровольно сдавшихся в польский плен, в лагере Стшалково была подвергнута командой помощника начальника лагеря Малиновского зверским издевательствам. “Началось с назначения 50 ударов розгой из колючей проволоки, причем им было заявлено, что латыши как “еврейские наймиты” живьем из лагеря не выйдут”.

Любимым занятием Малиновского были прогулки по лагерю в сопровождении капралов с плетками из проволоки и избиение пленных. Если избиваемый стонал или просил пощады, его пристреливали. За убийство пленного Малиновский поощрял часовых 3 папиросками и 25 польскими марками.

Несмотря на утверждения польских историков о том, что ситуация в лагерях к 1921 году улучшилась, документы свидетельствуют об обратном. В протоколе заседания Смешанной (польско-российско-украинской) комиссии по репатриации от 28 июля 1921 года отмечалось, что в том же Стшалкове “командование как бы в отместку после первого приезда нашей делегации резко усилило свои репрессии… Красноармейцев бьют и истязают по всякому поводу и без повода… избиения приняли форму эпидемии”.

Член комиссии Лиги Наций профессор Мадсен, посетивший “обычный” польский лагерь для пленных красноармейцев в Вадовицах в конце ноября 1920 года, назвал его “одной из самых страшных вещей, которые он видел в жизни”. В этом лагере, как вспоминал бывший узник В. Козеровский, пленных “избивали круглые сутки”.

Голодом и холодом

Эффективным средством расправы с пленными красноармейцами в польских лагерях был голод. Осенью 1920 года комендант лагеря в Брест-Литовске прибывшим военнопленным заявил: “Убивать вас я не имею права, но я буду так кормить, что вы сами подохнете”.

Бывший узник польского лагеря в Белостоке Андрей Мацкевич рассказывал, что в этом лагере пленный в день получал “небольшую порцию черного хлеба весом около 1/2 фунта (200 г), один черепок супа, похожего скорее на помои, и кипятку”. В уже упомянутом лагере Вадовице пленных кормили “один раз в день отваром из сушеных овощей и килограммом хлеба на 8 человек”. Имели место случаи, когда оголодавшие красноармейцы ели падаль, отбросы и даже сено.

Достаточно красноречиво характеризовал положение пленных красноармейцев начальник распределительной станции в Пулавах майор Хлебовский: “несносные пленные в целях распространения беспорядков и ферментов в Польше” постоянно поедают картофельные очистки из навозной кучи. В этом “лагере” за 6 месяцев осенне-зимнего периода 1920—1921 годов умерло 900 военнопленных из 1100.

Польские историки утверждают, что в это время лагерная охрана питалась не лучше, чем пленные, так как ситуация с продовольствием была повсеместной. Интересно, часто ли в рационе польской охраны были очистки и сено? Известно, что голода в Польше в 1919—1921 годах не было. Не случайно официальные нормы, установленные министерством военных дел Польши в мае 1919 года, были достаточно щадящими. В день пленному полагалось 500 г хлеба, 150 г мяса, 700 г картофеля и т. д. Причем во время инспекционных проверок лагерей пленных кормили по этим нормам.

Так, инспекция Верховного командования Войска Польского, проверив осенью 1920 года состояние питания в лагере в Модлине, признала “питание пленных удовлетворительным”. Для этого было достаточно, чтобы в день проверки в лагере был сварен “суп с мясом, густой и вкусный, в достаточном количестве” и пленные получили фунт хлеба, кофе и мармелад.

Однако буквально за несколько дней до проверки из Модлина в Варшаву была направлена телеграмма о том, что в лагерном госпитале находится 900 желудочных больных и уже умерло 58 человек. В телеграмме констатировалось, что “главные причины заболевания — поедание пленными различных сырых очистков и полностью отсутствие у них обуви и одежды”.

Другой причиной преждевременной смерти многих пленных стал холод вследствие отсутствия одежды и обуви, а также состояния лагерных помещений, мало приспособленных для проживания людей. В большинстве бараков отсутствовали отопление и свет. Во многих не было нар для сна, не говоря о матрасах и одеялах или соломы на полу.

Объяснения, что у молодого польского государства не было материальных возможностей хотя бы для латания дыр или завоза соломы в лагеря, несерьезны. Все становится ясно, когда выясняется реальное отношение польского руководства к “большевистским пленным”. Председатель Российско-украинской делегации (РУД) Е. Аболтин писал: “Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними, как с рабами”.

Аналогичное отношение польское руководство демонстрировало к оценке состояния лагерей для военнопленных. В ноябре 1919 года военные власти докладывали комиссии Польского сейма о том, что крупнейший польский лагерь для пленных № 1 в Стшалкове “очень хорошо оборудован”. Реально в то время крыши лагерных бараков были дырявыми и в них не были оборудованы нары. Вероятно, считалось, что для большевиков и это хорошо.

Не изменилась ситуация в Стшалкове и в октябре 1920 года. “Одежда и обувь весьма скудная, большинство ходят босые… Кроватей нет — спят на соломе… Из-за недостатка пищи пленные, занятые чисткой картофеля, украдкой едят его сырым”.

В ноябре 1921 года, когда, по утверждению польских историков, “положение в лагерях радикально улучшилось”, сотрудники РУД так описывали жилые помещения для пленных в Стшалкове: “Большинство бараков подземные, сырые, темные, холодные, с побитыми стеклами, поломанными полами и с худой крышей. Отверстия в крышах позволяют свободно любоваться звездным небом. Помещающиеся в них мокнут и зябнут днем и ночью… Освещения нет”.

Плохое питание и холод были основными причинами того, что в польских лагерях повсеместно свирепствовали эпидемии, “в разгар которых в отдельных лагерях умирало до 60 процентов заболевших”. Так, в Брест-Литовске в 1919 году “две сильнейшие эпидемии опустошили лагерь в августе и сентябре — дизентерия и сыпной тиф… Рекорд смертности был поставлен в начале августа, когда в один день от дизентерии скончалось 180 (сто восемьдесят) человек”.

Благими пожеланиями

Доказать умысел правительства Ю. Пилсудского в создании и поддержании условий невыживания в лагерях для пленных красноармейцев не так просто. Польское военное руководство в 1919—1921 годах издало более трех десятков инструкций, приказов, директив, распоряжений Верховного командования Войска Польского и министерства военных дел Польши, которые, казалось бы, должны были радикально улучшить положение пленных красноармейцев в польских лагерях.

Однако эти инструкции и приказы фактически не исполнялись. Нарушители к ответственности не привлекались. Атташе Полпредства РСФСР Е. Пашуканис в своей справке от 10 августа 1921 года писал: “Поляки не сообщили нам ни одного результата тех расследований, которые они обещали по поводу указанных нами конкретных фактов, ни одного приговора, ни одного случая предания суду”.

Документы и свидетельства позволяют сделать вывод о том, что исполнители на местах руководствовались не правильными приказами и инструкциями, а устными директивами высших польских руководителей. Даже крайне осторожный в своих оценках ведущий российский специалист по проблемам пленных красноармейцев профессор Г. Матвеев отмечает, что “поневоле возникает мысль не только о состоянии дисциплины среди командного состава польской армии, но и, возможно, об осознанной политике военных в отношении находившихся в их безраздельном ведении “пленных большевиков”.

Глава польского государства, бывший боевик-террорист Юзеф Пилсудский, прославился в царской России как организатор самых удачных акций и экспроприаций. Он всегда обеспечивал максимальную скрытность своих замыслов. Военный переворот, который Пилсудский совершил в мае 1926 года, стал полной неожиданностью для всех в Польше. Пилсудский был мастер маскировок и отвлекающих маневров. Несомненно, что эту тактику он применил и в ситуации с пленными красноармейцами.

Высшее польское руководство, маскируясь гуманными инструкциями и директивами, в 1919—1921 годах на деле препятствовало любым улучшениям условий содержания пленных в лагерях, тем самым предоставив голоду, холоду, болезням и бесчинствам охраны возможность умертвить десятки тысяч пленных красноармейцев.

В протоколе Смешанной комиссии от 28 июля 1921 года было отражено реальное отношение высших польских властей к “большевистским пленным”: “Когда лагерное командование считает возможным… предоставление более человеческих условий для существования военнопленных, то из Центра идут запрещения”. Не случайно ответственность за гибель пленных красноармейцев нарком иностранных дел Г. Чичерин в ноте от 9 сентября 1921 года всецело возлагал на польское правительство.

Учитывая вышесказанное, не вызывает сомнений, что цифра 16—20 тыс. погибших в польском плену красноармейцев, предлагаемая польскими и некоторыми российскими историками в сборнике “Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг.”, явно занижена. Более реальной представляется цифра в 82,5 тыс. погибших красноармейцев, на которой настаивал российский военный историк М. Филимошин, особенно если учесть свидетельство начальника польской военной разведки подполковника Игнация Матушевского. 1 февраля 1922 года тот направил военному министру Польши официальное письмо, в котором подтвердил факт смерти в лагере Тухоли 22 тыс. “пленных Красной армии”.

Актуализация проблемы погибших в польском плену красноармейцев должна показать польской стороне, что российские претензии могут быть не менее весомые, нежели польские. Однако тема жертв и страданий предков и соответственно взаимных претензий в отношениях между нашими государствами ведет в тупик. Историческая память в национальном сознании поляков и россиян должна исключать в будущем любую возможность повторения ошибок прошлого, а не быть препятствием в развитии добрососедских отношений.

Пора “обнулить счетчик взаимных обид” и сосредоточить усилия на построении уважительных взаимоотношений, которые позволят нашим странам успешнее решать проблемы повышения благосостояния народов обоих государств.

И последнее. Да, в безымянных могилах Тухоля нет ни праха Бунина, ни праха знатных особ дворянской России. Здесь покоится прах простых красноармейцев. Но, кто знает, вернись они живыми на Родину, появился бы и новый Бунин, и новый Пирогов. Давно следовало бы подумать о том, чтобы поставить на их братской могиле достойный памятник. Мы не должны быть иванами, не помнящими родства.