Политическая теория возвращается в Россию

Хабермас, Кант и другая «гуманитарная брехня». Профессор Капустин открывает центр политической теории

Наступила осень. Президент Медведев уже сказал много слов о «демократии». Пока, правда, не понятно, что именно он имел ввиду. То ли, что она несовершенна в наших краях, то ли, что она и в других землях бывает нехороша.

В новую фазу вошли еще весной начатые дебаты «в узких кругах». Что надлежит делать для спасения Отечества? Слышны две точки зрения о направлении усилий. Одни говорят, что надо «улучшать качество администрирования», потому что мы «опять отстали». Другие говорят: «Надо просвещать массы». Потому что в эпоху «вертикали» массы залегли на грунт и добровольно абортировались из общественной жизни, а само пространство общественной жизни коррумпировалось и вообще сжалось как шагреневая кожа.

В современных обществах административное, политическое и общественное - это три разных, но тесно переплетенных между собой вектора. В совокупности они образуют сложноустроенный агрегат, который в целом создает пространство коммуникаций. И именно эта «коммуникативность», как показал Юрген Хабермас еще 30 лет назад, и создает возможность социальных изменений. Потому что это коммуникативное пространство обеспечивает обществу необходимую «рефлексивность», то есть способность переосмыслять собственные задачи и вырабатывать энергию перемен.

Такие слова как «гражданское общество» или «демократия» перегружены контекстами и часто только запутывают дело. Возникают ложные образы: будто, гражданские ассоциации должны противостоять государству насмерть «из принципа». Или наоборот, кому-то может показаться, что хорошо воспитанному чиновничеству гражданские ассоциации только мешают построить правильный, хорошо организованный мир.

Политологи хорошо понимают: именно сложная, диверсифицированная система общественных коммуникаций и является тем резервуаром, тем пространством, в котором и поддерживается ориентация на ценности. Если общество, и в том числе и чиновничество, перестает питаться из этого резервуара, то тогда: «воруй, грабь, убивай!» - и социальная ткань общества распадается.

Наши соседи в Европе в первой половине ХХ века тоже местами помутились в разуме относительно «администрирования» и успехов «социальной инженерии сверху». Но в дальнейшем вернулись обратно на почву представления об «общественности», вырубленное для них мощным мозгом Иммануила Канта.

Никто сегодня уже не ставит перед нами вопроса о «нормативной демократии». Потому что дело не в «нормативности». Можно ведь просто спросить, а что не так в нашем внутреннем устройстве сегодня? Не с точки зрения каких-то «нормативных» рамок, а просто вот с позиций здешнего жителя. Ведь если оглядеться, все вроде бы на месте - парламенты, выборы и прочие полезные институции.

А чего же нет? У нас беда - с политическими и общественными коммуникациями. Понятно, что «восстановление вертикали» имело свои издержки. «Вертикаль» разорвалась, как бомба в центре публичного пространства, и всех разметало по дальней периферии.

Общественные статусы всех сообществ резко упали. Хотя все институции, включая и гражданские ассоциации, продолжают существовать, но они по большому счету выпали из зоны публичных коммуникаций. Сохранились кое-какие полуразрушенные фасады: РСПП, творческие союзы (занятые в основном борьбой за остатки недвижимости), непонятные профсоюзы...

Произошла незаметная, но быстрая переориентация - политическое и общественное пространство сжалось, а коммуникации стали пониматься исключительно как «административные». И дело даже не только в «гражданских ассоциациях». Вообще отношения людей, даже приватные, в таких ситуациях как наша, начинают носить «административный характер». Все это «администрирование» быстро вырождается в «клиентилизм». И на этом всякое развитие общества заканчивается. Оно начинает гнить. Вопрос о достоинстве личности снимается. Лояльность превращается в сервилизм. Люди «с духовными запросами» в такой ситуации просто покидают пространство универсальных ценностей и уходят в специальные среды. Социальная ткань распадается.

Вопрос сегодня заключен в том, сможет ли «медведизм» выгрести обратно - на берег Канта-Хабермаса, повернуть в сторону более сложного общественного устройства, к более развитой системе коммуникаций. Каким образом начнет расширяться пространство политического и общественного, а административное займет положенное ему место?

Надо заметить, что «обращение к народу» через голову «собственного аппарата» - это пока не ход в сторону новых общественных коммуникаций. Жест Медведева «сообщайте мне напрямую через интернет» - это только жест.

Весной был опубликован доклад о «политической реформе», подготовленный ИНоПом, вызвавший у многих некоторую оторопь. Смысл его сводился к тому, что «общественные коммуникации во всем мире выродились». Везде «медиадемократия» и т.д. Но ведь это лукавство. Потому что достаточно представить себе, какой сложный публичный агрегат завязан вокруг, например, функционирования западноевропейского университета. Или вокруг принятия в еврозоне «лиссабонского договора». И наивные идеи о всеобщем вырождении публичной политики сразу отпадут. Современные общества прошиты коммуникативными практиками. СМИ, кино, театр, клубы, публичные лекции, гражданские ассоциации, партии, профсоюзы, культурный обмен, «философский парламент», другие формы взаимоопознания общественности. Все это продолжает создавать ту европейскую среду, в которой все еще поддерживается ценностный базис.

Читая сегодня хоть Ульриха Бека, хоть Славоя Жижека, мы сталкиваемся с парадоксом: обнаруживается, что ценностный базис всякого современного общества - не в «традиции», не в мифологизированной истории, не в шмиттеанской схеме «друзья-враги», не в «сильном государстве», понятном как «вертикаль энергичной бюрократии». Сам сложный, многоуровневый агрегат общественных коммуникаций и есть ценностный базис. Только в нем и живет «рефлексивная сила общества», в нем же спрятан и механизм социальных изменений.