Леонид Парфенов: Москва, как всякий Вавилон, перемолола еврейскую традицию

На модерации Отложенный

Главный тележурналист страны Леонид Парфенов уже много лет не работает на ТВ. Сейчас он закончил трилогию фильмов «Русские евреи» о том, как целая нация, жившая за чертой оседлости, стала русской. 30 марта в прокат выходит вторая часть о периоде наибольшего уважения к евреям в российской истории — с 1918 по 1948 год. Time Out узнал у Парфенова, зачем и для кого он решил снять такое эпическое документальное кино.

— Вы сняли трилогию о русских евреях как о переходе из еврейского происхождения в российскую историю, при этом говорите, что фильм не о еврейской национальности. А о чем он тогда?

— Я разве говорю, что это не о национальности? Есть такая национальность — русская. Русский композитор может быть Матвеем Исааковичем или Исааком Осиповичем. Я имею в виду Блантера и Дунаевского.
 
Но, конечно, уход в русскость, который особенно сильно шел в советское время, — это и часть еврейской истории. Понимаете, я бы не смог ничего снять про еврейских евреев: меня ничего с ними не связывает, я ничего в них не понимаю. Что я могу рассказать про Шолом-Алейхема? Его же надо в подлиннике читать. Я могу про русскую культуру рассказать. Вот чем мне родные пейзажи Исаака Ильича Левитана ближе, чем Ивана Ивановича Шишкина, — мне, русскому, понятно.

— В каждом из фильмов вы ближе к концу рассматриваете какой-то важный эпизод, связанный с русскими евреями. В первом было дореволюционное дело киевского еврея Бейлиса, которого обвинили в убийстве христианского ребенка. А в этом фильме рассказывается об убийстве Троцкого силами разведчика Наума Эйтингона. Почему вы выбрали это событие?

— Это не то чтобы особо ключевой эпизод, в отличие от Бейлиса. Но заканчивается жизнь Троцкого, и он погибает не как еврей, а как русский. Он же конкурент Сталина за звание главного русского революционера. Ленин умер, а Сталину мешает Троцкий как соавтор революции, он популярен в мире, без конца из-за границы проклятья всякие шлет, на Западе публикуются его антисталинские тексты. И Наум Эйтингон здесь действует не как еврей. Конечно, это была борьба советского человека против антисоветского человека в тогдашнем понимании. 


«Русские евреи. Фильм второй. 1918-1948»

А в самом-то конце фильма звучат стихи: «Нас не нужно жалеть, ведь мы никого не жалели. Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом чисты». И это очень хорошие стихи, написанные Семеном Гудзенко, у которого фантастический русский язык. Безжалостные совершенно строчки ему же, Гудзенко, принадлежат: «И выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую». Это, может быть, самые страшные строчки русской поэзии. Вот как это? Среди миллионов и миллионов русских людей единицы так владеют языком. Это очень по-русски, просто на пределе русской истовости и неистовости.

— Вы называете период с 1918 по 1948 год временем наибольшего уважения к еврейскому народу. Откуда тогда потом берется государственный антисемитизм? Это просто противоречит выводам, сделанным во втором фильме.

— Конечно, противоречит. Но и послевоенное время противоречит предвоенному. Сворачивание такого подчеркнуто интернационалистского проекта и окончательное его перерождение в имперский в этот момент произошло.

Тот же Эйтингон окажется еврейским националистом и будет посажен. Это он-то, который, рискуя жизнью, всё сделал, как нужно, по заданию советской власти.

— Почему вы связываете расцвет русской культуры в контексте мирового искусства, который произошел в начале XX века, именно с русскими евреями?

— Нет, просто здесь тема такая — русские евреи. Мы же не вообще про русский авангард, а про то, как евреи в нем участвовали. Было много разных русских дел в этот момент: русский чекизм, русский кинематограф, русский авангард, русское культурное строительство в огромной стране. Надо дворцы культуры открывать, музработники чтоб работали, ставили пьесы в театрах. Во всем этом культуртрегерстве принимали горячее участие евреи. Мы вспоминаем и про еврейскую музу Маяковского Лилю Брик и эти слова Есенина: «В России, кроме еврейских девушек, никто нас не читал».


«Русские евреи. Фильм второй. 1918-1948»

— Это довольно хулиганские слова были.

— Все равно, он же так схулиганил. Вы понимаете, он не сказал ведь «татарских». Я ничего не имею против татарских читательниц, но все-таки Есенин сказал про еврейских.

— А тема русских евреев вообще имеет какое-то отношение к сегодняшнему дню?

— До той степени, до какой мы наследники этих времен — да. Я, может быть, вульгарно-предметный пример в фильме привожу, но вот, пожалуйста, отметины истории на фасаде метро Новослободская: прежняя надпись, когда метрополитен был имени Кагановича.


На фасаде метро «Новослободская» видно, что подпись «имени Ленина» была не с начала. Таким образом в советское время скрыли, что раньше метро было названо в честь еврея Кагановича.

В принципе, история, когда про нее делаешь документальное кино, она может быть только та, которая еще чего-то людям говорит и как-то на них влияет, еще эта тенденция в чем-то жива, инерция прослеживается, последствия этих событий современниками ощущаются до сих пор. 

— К вопросу о документальном кино и о том, как вы с аудиторией работаете. Вот предыдущий документальный фильм, первую часть «Русских евреев», посмотрели в кино десять тысяч человек. Имеют ли будущее документальные фильмы в кинотеатрах?

— По-моему, больше, мы даже приз получили как типа блокбастер мини-тиража. Понятно, что главные просмотры будут потом в интернете. Даже не по телевидению, когда фильм, надеюсь, выйдет в эфир. Вот у «Цвета нации» (предпоследний фильм Парфенова. — Time Out) сейчас 150-160 тысяч просмотров, что для полутора часов на YouTube много. Но я не знаю ни одного человека, который видел фильм на Первом канале. Хорошо же, что есть и такая техническая возможность — показывать фильм в залах клубной аудитории. Здесь другой уровень диалога. Плюс техника сегодня позволяет снимать в таком разрешении, что хоть во всю стенку делай картинку, никакое зерно не полезет.

Читать далее