Враги ЕГЭ, или неудавшийся саботаж

Единый государственный экзамен состоялся. Он сработал в качестве инструмента приема в вузы. Пожалуй, это пока главный результат. Теперь самое время подводить итоги первого года проводимого эксперимента и рассуждений о том, что нужно сделать в будущем, чтобы новая система лучше оценивала результаты знаний, оказалась более справедливой и позволяла бы более эффективно распределять бюджетные средства в сфере образования. Заметим, что слово "эксперимент" не должно вызывать негативных коннотаций. Сейчас мы получили столь необходимые эмпирические данные, позволяющие проверить на прочность все прежние спекулятивные аргументы оппонентов и скептиков ЕГЭ.

Самый главный итог заключается в том, что продолжающиеся заявления о "полном провале эксперимента" не соответствуют действительности. ЕГЭ сработал для достижения именно тех целей, для которых он предназначался: во-первых, мы получили универсальную систему оценки знаний, в которой минимизирован доминировавший прежде субъективный элемент; во-вторых, ЕГЭ может функционировать как основание для зачисления в высшие учебные заведения; в-третьих, был нанесен удар по вузовской коррупции.

Однако, с другой стороны, мы имеем полное право утверждать, что ЕГЭ обнажил не только множество проблем в нашей системе образования, но и свое собственное несовершенство. Вряд ли можно спорить с тем, что у экзамена есть множество недостатков, которые необходимо устранять. Более того, некоторые из них принципиально неустранимы как в силу универсальности экзамена, так и по причине выбранной формы его проведения. Но говорить на этом основании о том, что ЕГЭ полностью провалился - либо пример безответственности и некомпетентности, либо сознательной заинтересованности в провале экзамена. И это после того, как остановить ЕГЭ не смогли ни хорошо организованные (хоть и малочисленные) акции протеста в регионах, ни попытки прямого саботажа экзамена, ни молчаливая или открытая поддержка саботажа со стороны многих учителей, вузовских управленцев, не желающих выпускать из своих рук коррупционные механизмы распределения бюджетных мест, а также интеллектуалов, искренне радеющих о качестве образования или о собственном пиаре.

Противники проведения Единого государственного экзамена ничего не добились. Более того, сейчас можно констатировать, что они потерпели поражение. Отмены экзамена или сохранения его лишь в виде альтернативной формы (что обессмыслило бы сам экзамен) не произошло. И теперь дискуссия возможна только о содержательной стороне ЕГЭ, механизмах его организации, но не о самой форме проведения аттестации, ее частичной или полной отмене. Однако следует ожидать того, что сопротивление не ослабнет и в следующем году. Мы увидели, что уже сейчас, сопротивляясь ЕГЭ, школьные учителя и чиновники от образования готовы идти на саботаж. Спасибо профессору ГУ ВШЭ Константину Сонину за то, что он вспомнил этот термин из эпохи Иосифа Сталина. Здесь он пришелся как раз к месту.

Итак, сначала несколько слов о саботаже. На всю страну прогремел "ростовский случай". В Ростовской области в средней школе города Батайска вместо "проблемных" учеников сдавать экзамен пришли их одноклассники и учителя: трое преподавателей, пятеро учеников девятого класса этой же школы и несколько родственников потенциальных двоечников. Идти на экзамен вместо неуспевающих учеников учителям приказала директор школы. Перед страхом "попасть в немилость" у директора учителя согласились пойти на подлог. Впоследствии сотрудникам правоохранительных органов удалось установить, что таким же образом школа провела ЕГЭ по русскому языку.

На первый взгляд, ростовский пример служит хорошим аргументом против экзамена: коррумпированные учителя нарушают процедуру, лишая экзамен объективности. Наверняка ростовский случай является не единичным. Однако это ни что иное, как пример саботажа, саботажа, который вскрывает существующие недостатки школьного образования. Естественно, это саботаж не с умышленной целью дискредитации идеи Единого экзамена как такового. Напротив, он происходит из страха, что будет установлен реальный уровень образования в данной конкретной школе, то есть страха перед тем, что экзамен достигнет поставленной задачи. Учителя часто выступают против ЕГЭ не потому, что полагают, будто экзамен приведет к ухудшению качества школьного образования или не позволяет выявить творческие способности подрастающего поколения, но потому что боятся того, что будет выявлено качество образования, которое они предоставляют. И если раньше школы, ставя фальшивые оценки на выпускных экзаменах, могли перекладывать все недостатки подготовки своих учеников на вузовских репетиторов, карманы родителей или рынок труда, то теперь есть шанс диагностировать проблему на более раннем этапе. Необходимо признать, что ЕГЭ позволяет понять, каково качество российского среднего образования. И лучшего инструмента, который предпочтителен именно с точки зрения своей универсальности, в России сейчас просто не существует.

Одной из основных проблем, которую был призван решить ЕГЭ, являлось устранение коррупционных механизмов поступления в вузы. По оценке ректора ГУ-ВШЭ Ярослава Кузьминова, объем невыплаченных благодаря ЕГЭ взяток при поступлении в этом году составил 10 миллиардов рублей. При этом объем взяток, которые теперь платятся при сдаче ЕГЭ, можно оценить в сотни миллионов рублей. Коррупции действительно стало меньше, чисто количественно. Тем не менее, она сохранилась и даже перешла на другой уровень, переместившись, главным образом, из вузов в школы и медицинские учреждения. Стало также известно, что сотрудники вузов просят взятки у абитуриентов с невысокими баллами по ЕГЭ за гарантированное поступление. Не лишено потенциальной коррупционной составляющей и поступление по олимпиадам, как бы ни хотели представить обратное их сторонники.

Широко известны истории о фальшивых льготника и фальшивых инвалидах. Было несомненной ошибкой оставлять такой широкий список льгот в качестве лазейки для троечников. Было несомненной ошибкой решать проблемы образовательной коррупции с помощью коррупции медицинской, одного коррумпированного института с помощью другого коррумпированного института. Однако разрешить возникшую ситуацию действительно просто - нужно просто сократить до минимума количество льгот. Возможно, государству также следует резервировать процент мест для льготников отдельно от прочих претендентов на бюджетные места для всех вузов, установив нижнюю и/или верхнюю планки приема по льготам.

Что касается коррупции на уровне школ и со стороны чиновников, то здесь тоже можно найти средства. Не секрет, что ЕГЭ задумывался как некоторый аналог американской системы тестирования. Если продолжать следовать американской модели, то было бы логично создать негосударственную организацию, или компанию, - аналог американской ETS, которая будет работать на государственном подряде и отвечать за тестирования по всей стране. Она окажется монополистом, но это следует принять как издержки стандартизации методов аттестации. Компания будет проводить все стандартные государственные аттестационные экзамены, как в школе, так и, возможно, на переходе из бакалавриата в магистратуру и аспирантуру в том случае, если идея распространения универсальных экзаменов в вузах будет принята. Проводить экзамены компания должна не в школах и не в вузах, а в специализированных центрах тестирования. Сотрудники компания также не могут являться школьными учителями или вузовскими преподавателями. Помимо проведения тестирования, компания будет заниматься разработкой вопросов, то есть содержательной стороной экзамена. Создание такой компании позволит решить большинство проблем с объективностью и коррупцией. Заинтересованные в результатах экзамена - чиновники, учителя и родители - на всех ступенях будут лишены возможности вмешиваться в экзаменационный процесс. Принцип, лежащий в основании создания такой компании прост: если вы хотите победить коррупцию, устраните для нее все возможности, если вы не можете справиться с коррумпированностью чиновников, минимизируйте, или вообще по возможности исключите, их участие в принятии решений.

В заключение следует напомнить о другом принципе, некогда прочно связанным с ЕГЭ. Сейчас вновь вернулась в контекст обсуждения ЕГЭ идея увязывания индивидуальных результатов единого экзамена с финансированием образования конкретного студента. Теперь она проходит под названием "нормативно-подушевое финансирование высшего образования". Когда внедрение ЕГЭ еще находилось на стадии дискуссии, она проходила под аббревиатурой ГИФО - государственные именные финансовые обязательства. ГИФО были отвергнуты после эксперимента, который провалился по причине дефицита финансирования.

ГИФО - свидетельство о результатах сданного ЕГЭ, в соответствии с которым вузу выделялись бюджетных средства на обучение в нем обладателя свидетельства. При определенных высоких результатах ЕГЭ государство оплачивало полностью образование данному студенту, перечисляя деньги в выбранный им вуз. Ниже некоторого порога результатов экзамена сумма за обучение оплачивалась государством частично. Чем больше баллов у абитуриента по результатам ЕГЭ, тем выше категория ГИФО, то есть тем больше денег государство было готово выкладывать за его образование. На данный момент под нормативно-подушевое финансирование предполагается выделить близкие к реальности деньги. Возникает резонный вопрос - почему бы не воплотить эту идею на практике?

Дело в том, что нормативно-подушевое финансирование вводит в систему образования такую важную вещь, как свободный выбор, и формирует новые стимулы для потенциальных студентов и вузов. У школьников появляется больше стимулов ответственно относиться к учебе, поскольку результаты будут прямо соответствовать будущему финансированию высшего образования. Выбор абитуриентом схемы своего обучения увязывается с результатами его тестов, то есть со знаниями и с выделением реальных средств на обучение. В такой ситуации вузы с лучшими, более подготовленными абитуриентами будут получать больше денег. Соответственно, вузы смогут конкурировать друг с другом за лучших студентов, в чем они сейчас заинтересованы мало, и, в конечном счете, за качество образования, то есть будут бороться за престиж своего диплома. Новый механизм позволит таким способом отделить успешные вузы от неуспешных, и не по произвольному решению чиновников, а на основании выбора самих потенциальных студентов. Кроме того, это шаг в сторону от национализации обучения, он вводит в область образования более развитые формы конкуренции. Конечно, это не означает того, что проблема качества образования будет тем самым полностью решена, но без этих условий качественное образование при новом порядке аттестации вряд ли возможно.