Интервью с русским режиссером, снявшим первый блокбастер в Голливуде

Это уже не наш ответ Голливуду, каким были первый русский блок­бас­тер «Ночной дозор», последовавший за ним «Дневной дозор» и серия спровоцированных ими крупнобюджетных фильмов.

«Особо опасен» — это наше покорение Голливуда. Он всегда искал свежую кровь в других культурах, переманивая к себе успешных и перспективных режиссеров из разных стран. Однако не всем удалось там обосноваться, сделать карьеру, и только единицы сумели не просто принять голливудские правила игры, но и реформировать их. Ажиотаж вокруг фильма «Особо опасен», который еще до премьеры объявили революционным блок­бастером, показывает, что Бекмамбетов не только стал в Голливуде своим человеком, но и обновил визуальный язык американского кино.

Это первый блокбастер, снятый в Голливуде русским режиссером. Не страшно было?

Знаете, мы пустились в это приключение достаточно безответственно, не зная, где и как выплывем. Весь процесс работы, занявший почти четыре года, напоминал американские горки: ты покупаешь билет, садишься, тебя колбасит, тебе и страшно, и страшно приятно.

Есть ли разница между съемками в Голливуде и работой в России?

Я практически не заметил перехода от производства кино в Москве к производству кино в Лос-Анджелесе, потому что со мной работала почти вся моя команда. Это люди, с которыми я сотрудничаю в России: художник по костюмам Варя Авдюшко, второй режиссер Дмитрий Киселев, актеры Костя Хабенский и Дато Бахтадзе. «Особо опасен» является продолжением того, что мы делали раньше. Ничего не изменилось — передо мной стояли те же цели, я использовал те же художественные средства. Просто теперь они значительно усовершенствованы и подкреплены большими американскими инвестициями.

В главных ролях у вас голливудские звезды. Легко ли с ними работать?

Меня удивило их отношение к работе. Они не приезжают на площадку только в день съемок, а проводят там намного больше времени. Например, у Томаса Кретчмана второстепенная роль, не требующая большого количества съемочных дней, но он приехал к нам жить на два месяца. В отличие от России в Голливуде принято, что каждый актер посвящает фильму два-три месяца своей жизни. Они не просто приходят, отрабатывают свое рабочее время и уходят, но присутствуют и на тех съемках, в которых не участвуют, помогая другим актерам, подавая им реплики, внимательно следя за общим развитием проекта.

Это касается и Анджелины Джоли?

Конечно. Мы вообще очень легко вошли в контакт. Я прилетел на один вечер в Новый Орлеан, чтобы встретиться с ней, рассказать про фильм и уговорить сниматься. Во время этого ужина мы окончательно придумали ее персонаж. И уже через неделю она дала согласие. После пришлось поправлять, сокращать сценарий. Но у меня не было статуса, позволяющего мне вычеркивать из сценария куски текста. Мне нужен был парт­нер, у которого бы этот статус был и который мог бы вносить в сценарий изменения. И таким партнером стала Анджелина. Она не просто суперзвезда, которая украшает картину. Я бы даже сказал, что в ней есть парадоксальное сочетание завораживающей жертвенности и невероятной решимости — как у героинь русской классики.

Трудно ли работать с большим голливудским бюджетом? Дает ли он свободу или, наоборот, «прессингует»?

Поскольку «Особо опасен» — первый мой фильм, на котором я не был продюсером, я к деньгам имел косвенное отношение. Честно говоря, даже не знаю, каким был точный бюджет. Могу сказать одно: я делал все, что хотел, стараясь своим видением увлечь продюсеров, студию, участников процесса. И студия (Universal. — «РР») пошла навстречу: нам давали возможность реализовывать все, что мы придумывали. Например, очень хотелось быть поближе к Москве и к российской студии компьютерной графики, которая работала над фильмом. Поэтому съемку американского города нам разрешили перенести в Прагу. Вернее, местоположение съемок было выбрано с учетом моего русского проекта: в Праге я должен был сначала снять «Иронию судьбы. Продолжение», а уже потом приступить к «Особо опасен».

То есть вы были абсолютно свободны в своих действиях?

Единственное ограничение — это здравый смысл. Нельзя было делать ничего, что не являлось бы уникальным и захватывающим. Все претензии продюсеров могли быть связаны только с тем, что я делаю что-то не свое. Я вот только сейчас понимаю: задача американских продюсеров состояла в том, чтобы чувствовать режиссера и делать так, чтобы он нигде от себя не отступал. Мои продюсеры Марк Плат и Джим Лемли в течение нескольких лет в буквальном смысле помогали мне оставаться самим собой.

Говорят, их завораживало то, как вы работаете с изображением. Что для вас спецэффекты — фантазия или компьютерные технологии?

Для меня спецэффекты являются лишь выражением человеческой драмы, происходящей в фильме. Это не попытка сделать что-то лишнее в духе «а давайте чего-нибудь еще сейчас придумаем». Сверхчеловеческие способности героев, их фантастические полеты и превращения — лишь метафоры уникальных черт их характера. Фантазия — это ощущение свободы, которое позволяет очень простые и жизненно важные истории рассказывать увлекательно и кинематографически уникально. А само придумывание происходит естественным образом. Вот я вам сейчас рассказываю что-то и по дороге что-то придумываю… Есть замечательная команда людей, которых я вам перечислил, — в разговорах с ними рождаются фильмы. Они не придумываются в комнате, уединенно. В ходе общения каждый привносит в проект что-то свое. И твоя задача — просто инициировать этот процесс. Технологически все спецэффекты и трюки разрабатывались в московской студии «Базелевс»: до съемок все было смоделировано и разыграно при помощи кукол на компьютере. Получился мультфильм, который позволил нам самим понять, какое кино мы снимаем, и заинтересовать студию. Люди из Universal, увидев этот мультфильм, стали гораздо увереннее расходовать средства.

Насколько рекламный опыт повлиял на стиль ваших фильмов?

Я считаю, что режиссерами должны становится все, кто снимает хорошую, интересную, запоминающуюся рекламу. Есть реклама, которую хочется быстро переключить. А бывает такая, которую люди готовы пересматривать до бесконечности, — именно ее авторы способны снимать кино.

Конечно, нужно, чтобы благоприятно сложились обстоятельства. Мне вот просто повезло, что я стал режиссером. Рекламу я по-прежнему очень люблю. В России многие годы только реклама говорила людям, как жить, как себя вести, как красиво одеваться, что нужно заботиться друг о друге и т. д.

Ничего плохого реклама не несет, и у нее, конечно же, есть своя эстетика. Очень часто то, что мы видим по телевизору в рекламных блоках, оказывается настоящим искусством.

Вы снимаете фэнтези и комиксы, хотя начинали с «Пешаварского вальса» —драмы об афганской войне. Не хочется поработать в других жанрах?

Вы имеете в виду — ограничить себя реальным миром и реальными обстоятельствами? Возможно, сейчас это было бы интересно. «Особо опасен», безусловно, завершает какой-то этап в моей творческой жизни, начавшийся, наверное, с фильма «Гладиатрикс», который мы сняли для Роджера Кормана в 2001 году, и включающий в себя «Дозоры». Есть ощущение, что теперь — с учетом «Особо опасен» — мы сделали все, что могли. Наверное, сле­дующим этапом будет поиск другого языка. Например, сейчас вместе с Тимом Бертоном я продюсирую мультфильм «9». Это трехмерная анимация, особое искусство, которым я никогда до этого не занимался.

«Особо опасен» уже сравнивают с «Матрицей» и «Бойцовским клубом»…

Еще в этот ряд нужно добавить «Осенний марафон» Данелия и «Служебный роман» Рязанова, которые по духу очень похожи на начало «Особо опасен». Персонаж Мягкова из «Служебного романа» в каком-то смысле напоминает главного героя нашего фильма.

Оба персонажа — часть «офисного планктона», который прозябает на рабочем месте?

История маленького человека — это вообще любимая тема русского искусства. Мне эта тема очень близка, и поэтому работать над ней было легко. Я сам учился на инженера-энергетика. Все, чем я мог заниматься после окончания института, — работать на электростанции или сидеть в каком-то офисе или конструкторском бюро и проектировать турбины для электростанций. Однажды я представил себе эту жизнь и подумал, что я не готов к ней, не готов стать инженером. И мой герой оказывается в похожем положении. Думаю, огромная аудитория его поймет. Это самый обыкновенный человек из толпы, каких миллионы по всему миру. Они сидят в офисах с девяти утра до шести вечера, их жизнь расписана на многие годы вперед, и вырваться из этой тюрьмы невозможно. Большинство людей либо похоронены в своих офисах, либо учатся, чтобы получить диплом и быть похороненными в этих офисах. «Особо опасен» — фильм не о том, как я живу, скорее, он о той жизни, которой я боюсь.

Сейчас в российское кино вкладывают огромные деньги, снимают крупнобюджетные картины. Как вы к этому относитесь? Вы верите в русский Голливуд?

Очень хорошо, что много снимается. Свои следующие проекты я обязательно буду делать в России. Моя цель — сделать в России фильм, который будет показан по всему миру, как это происходит с голливудскими картинами.

Вовсе не обязательно, что только американское кино может быть такого размера и только американское кино может быть распространено и показано по всему миру в один день. Я думаю, что это может быть и русский фильм. Не вижу причин, почему мы не можем это сделать.

Нужны ли для этого суперзвезды? В одном из интервью вы сказали, что их эпоха уходит.

Они многое определяют для процесса, но не для результата. Звезды поднимают планку в работе. И, конечно, обеспечивают паблисити: люди знают своих героев. Но если представить себе российский фильм, который будет показан на всех киноэкранах мира, я думаю, что вопрос наличия в нем суперзвезд не так важен. Звезд надо создавать. Есть Костя Хабенский, он всемирно известный актер — диски «Дозоров» разошлись по всему миру миллионным тиражом, поэтому его очень хорошо знают. И на него вполне можно делать ставку как на звезду. Понимаете, голливудские фильмы все равно переводятся на все языки мира, в Германии они идут по-немец­ки, в Италии — по-итальянски, в Японии — по-японски. Какая разница, с какого языка дублировать — с английского или с русского? «Особо опасен» — это тоже русский фильм, просто снятый русскими людьми в Америке и выпущенный в мировой прокат.

А зачем тогда вы делаете русскую версию «Особо опасен»?

Для России. Студия Universal согласилась с тем, что я могу произвести специальную версию фильма, адаптированную для нашей публики. Нам на это выделили отдельный бюджет. Я рассказал американским продюсерам о том, в каком виде голливудское кино идет в наших залах: его ужасно переводят, наспех переозвучивают средненькие актеры без всякого участия режиссера — из-за этого пропадает дух фильма. Так нельзя! Звук и диалоги — это даже не 50% фильма, это больше. Мои убеждения подействовали. В русскую версию войдут отдельные сюжетные элементы и отдельная компьютерная графика, там будут русская музыка и русские песни — много мелких вещей, которые позволят русскому зрителю почувст­вовать, что это фильм про нас вообще и про него в частности.

Вы считаете, что наша публика сильно отличается от западной, от американской?

Да, у нас другая страна, другая культура. Она отличается от западной примерно так же, как русский язык отличается от английского. И мы хотим говорить на своем языке.

Но вы-то снимаете блокбастеры и говорите на универсальном языке кино…

Нет, я стараюсь говорить по-русски. А понимают мой язык во всем мире или нет — это проблема всего мира. Вот сейчас мы подведем итоги первой недели проката и станет ясно, насколько этот язык понятен и интересен мировому зрителю.

Как вы относитесь к собственному успеху? Вы когда-нибудь предполагали, что прорветесь в Голливуд?

Нет, я об этом никогда не думал, не мечтал. У меня не было таких амбиций. Мне просто нравится делать фильмы — и все. Мне и в Моск­ве хорошо, в принципе.

Вы знаменитый клипмейкер, а теперь еще и  знаменитый режиссер. Не боитесь стать брендом, заложником собственного стиля?

Нет, я не настолько хорошо организован, чтобы это произошло.