Как телевидение снимало Лужкова

Где все были раньше? Почему нельзя было сразу освободить Москву от такого мэра? Если он всех наверху так долго устраивал, то что это за мораль у нашего государства? А если не устраивал, но и сместить его не могли, тогда что это за сила власти у нашей власти?

Давно уже отставка крупного чиновника так не вдохновляла российское телевидение. Смещённого Лужкова хочется представить в виде музы телеэфира последних дней — в тоге, в кепочке, с крылышками за спиной, с мобильником в одной руке и лирой в другой.

Реакция новостных программ и ток-шоу на увольнение мэра столицы неотделима от тех условностей, в которых давно погрязли наши СМИ.

С одной стороны, на всех каналах воцарилось оживление. И все, как по команде, приступили к разоблачениям — неформальным, горячим, прочувствованным. Тирады о повинности мэра в дорожных пробках, сносе архитектурных памятников и смоге давно зрели и давно произносились за пределами телеэфира.

Теперь наконец телевидение получило право на открытую и подробную критику.

Но эта критика имеет и прямо противоположный эффект — бьёт и по высшей государственной власти, и по телевидению.

Лужков возник не вчера и не позавчера, его деятельность тянется десятилетия.

Дотошное НТВ посчитало и провозгласило, что мэр Москвы переплюнул политического долгожителя Брежнева аж на два месяца. И это в нашу-то эпоху мгновенных перемен.

Ну и где все были раньше? Почему нельзя было своевременно освободить Москву от такого градоначальника? Если он всех наверху так долго устраивал, тогда что это за мораль у нашего государства? А если не устраивал, но и сместить его не могли, тогда что это за сила власти у нашей власти?

Если бы наше население не отучали задаваться вопросами, все бы только и делали сейчас, что вопрошали бы нечто аналогичное. Но народ уже давно отвык от роскоши размышлять о жизни в целом.

Поэтому одни оплакивают Лужкова: он, конечно, делал Москву безнадёжно дорогим городом, но был патриархальным дядькой и уважал старость и немощность, а потому сделал доплаты к пенсиям и позволял жить в своём коммерческом пространстве пенсионерам и инвалидам.

Другие уже забыли про Лужкова и дрожат о будущем — в спасение от пробок, коррупции, цен и экологии не верит никто.

Сроки жизни в должности мэра и время отрешения от должности составляют карнавальную пару.

Телевидение находится внутри политической ситуации и выполняет функции флюгера поневоле. Поэтому себя со стороны не видит, не воспринимает, и полно серьёзной решимости — оторваться в дозволенной критике той персоны, которую телевидению назначили на растерзание.

Почему-то ещё месяц назад никто не смел и заикаться с телеэкрана о невысокой художественной ценности произведений Зураба Церетели. А теперь тележурналисты с готовностью берут интервью у людей культуры, которые сложили своё мнение о Церетели много лет назад.

Но были вынуждены держать его при себе.

Внезапно телевидение прозрело и принялось иронизировать по поводу ваяний Церетели, плотоядно предвкушая снос или перенос его скульптурных композиций в какие-нибудь укромные запасники, а то и в металлолом.

Сложнее обстоят дела с фигурой Иосифа Кобзона. Его как верного соратника Лужкова готовы наперебой интервьюировать. А он, поскольку ничего не боится, готов отвечать на вопросы о друге.

Однако, беря интервью у Кобзона, ТВ явно затрудняется с интерпретацией. Сращивание политической, деловой и культурной элит в могущественные группировки — этот процесс телевидение благополучно проморгало, поскольку никто не был заинтересован в его освещении.

Поэтому позиция Кобзона предстаёт в романтическом ореоле личной преданности, невольно отбрасывая розовые тени и на свергнутого Лужкова.

До подоплёки этой позиции телекамеры и телемозги пока не дотягиваются.

Получается, что Церетели весь-весь плохой, как дурной скульптор и друг Лужкова. А Кобзон? Телевидение прекрасно знает, что Кобзон — пока явление неприкасаемое хотя бы потому, что народ приучен его любить, считая хорошим патриотическим певцом…

Ну и другом того же Лужкова.

Вместо вопросов о нравственном самоопределении людей культуры ТВ предлагает зрителям ответы о том, как можно обезопасить себя от неудобных вопросов.

Дружи с сильными мира сего, но будь сильнее их. Не имей каверзных должностей, а просто пой для народа и с народом, вместо того чтобы ваять сомнительные штуки, которые никому не нужны. Остальное будет списано, прощено, незамечено.

Раздел стана Лужкова на «чистых» и «нечистых» выглядит по-настоящему назидательно с телеэкранов. Хорошее пособие по вращению в мире большой политики и больших капиталов.

Есть искушение принять питание политической падалью за реанимацию свободы слова на ТВ.

И не в силу близорукости или атрофии вкуса, но в силу голодных галлюцинаций при дефиците этой самой свободы.

Думающим людям продолжает хотеться свободно и публично высказываться на общественно-политические темы. На телевидении такие площадки для жёстких дискуссий планомерно изничтожались несколько последних сезонов.

Прайм-тайм засорялся танцами и плясками, песнями и фокусами, шутками и играми. Развлекаться подобными развлечениями некоторые общественные группы и слои органически не могли и не смогут никогда.

Наконец нереализованные потребности в дискуссионности стали прорываться там и сям. Обновлённый петербургский «5 канал», хотя поначалу и повёлся на конъюнктурный инфотейнмент, к лету создал остро драматическое ток-шоу «Суд времени» на темы далёкой и ближней политической истории.

В студии стали появляться персоны вроде Александра Руцкого и Виктора Геращенко, давно списанные со всех телеэфиров постперестроечного времени.

В выпуске «энтэвэшников», посвящённом отставке Лужкова, на лицах участников программы читался почти энтузиазм: есть повод для обсуждения общественной ситуации.

Среди приглашённых — перестроечные забытые личности, как Сергей Станкевич. Программа же началась с ироничных реплик по поводу формулировки причин снятия мэра с его должности.

Из реплик о «новом празднике — дне утраты доверия» становилось ясно, что объяснение отставки тоже вызывает критические реакции. Смешно звучит, но это существенный прецедент — за последнее десятилетие я не припомню, чтобы кто-то в телеэфире позволял ироничную отсебятину в сторону первого лица государства.

Теперь телесезон действительно стартовал. И стартовал в форме краткосрочной иллюзии «оттепели». После периода вынужденного сдерживания критической энергии на телевидение вернулась стилистика интеллигентского трёпа о том, как паршиво обстоят дела в стране и государстве, и, главное, о том, кто именно в этом виноват.

По такому трёпу многие соскучились, в нём назрела необходимость. Кому-то кажется, что это старомодная блажь, а кто-то готов узреть большую опасность в таких сборищах, транслируемых на всю страну. Когда-то из интеллигентских бесед, перенесённых из кухонь в теле- и радиостудии, произошла смена общественно-экономической формации.

Но не стоит беспокоиться. Нет оснований прогнозировать повтор подобных перемен.

Во-первых, тогда не были отработаны технологии сдерживания и нейтрализации свободы слова. Раз позволив свободно высказываться, думающих и говорящих людей долго не могли унять.

Их беседы в прямом и непрямом эфире растянулись на целую эпоху. Сейчас технологии коррекции свободы слова сложились и крепки как никогда.

Смелость критических высказываний строго дозируется, фокусируется в нужных направлениях и подаётся в нужном ритме. Критические суждения перестали быть неуправляемой стихией, которая служит великой неумолимой истории, а не локальным политическим и деловым структурам.

Во-вторых, тогда говорящие с телеэкранов политологи и социологи, политики и экономисты, художники и публицисты были готовы отказаться от всего старого мира залпом, раз и навсегда.

У некоторых имелись убедительные иллюзии, что они знают, чего надо хотеть взамен. Кое-кто из этих некоторых даже думал, что умеет заставить государство и народ достичь этого нового, спасительного и необходимого.

Никто ещё не нюхал капитализма, поэтому его могли захотеть построить. Сегодня у народа, общества, страны в целом нет альтернативных концепций более правильного бытия, чем то, в котором мы вынуждены вариться.

Сегодня думающие и теоретизирующие люди ничего нового пока не надумали. Когда под занавес программы «НТВшники» Антон Хреков стал спрашивать, о чём, собственно, каждый мечтал бы после ухода Лужкова, оказалось, что и сказать толком нечего.

Чёрт его знает, как надо управлять Москвой и страной, чтобы стало лучше, чем сегодня, когда плохо.

В любом случае речь из телеящика идёт о коррективах внутри существующей модели общественного развития. Коррективы должны быть действенными, но цивилизованными.

Однако история России показывает, что никакие мягкие, поступенчатые, частичные коррективы у нас не проходят. В революционных же преобразованиях разочарованы все, да и пороха на них нет ни у кого.

Для плодотворности игры в свободу слова по новым правилам нужно, чтобы в течение ряда лет каждый месяц кого-нибудь громко увольняли и давали телевидению на комментарии.

Может, тогда креативная энергия общества заработает всерьёз. Однако вряд ли телевидению позволят такую роскошь. Скорее всего, вкрапления телевизионной «оттепели» закончатся после выборов 2012 года.