Кто соберется защищать наш народ, учтите - народа нет - «спасибо» не скажут

Как-то я писала о том, что за преступления надо наказывать как минимум памятью, что люди должны знать в лицо тех, кто отдавал преступные приказы, и тех, кто их выполнял, что жертвы должны иметь возможность посмотреть в лицо преступникам, а соседи— ткнуть в них пальцем: сынок, запомни этого дядю, он когда-то, при Сталине или при Брежневе, наделал то-то и то-то. И сынок, убедившись, что граждане обходят дядю стороной, решил бы для себя никогда так не поступать, потому что потом, как говорится, «от людей будет стыдно».

Но при таком раскладе надо говорить и о благодарности: о том, что, указав мальчишке на другого дядю, отец сказал бы ему: а вот этот человек— чудесный учитель. Или— он прекрасный врач. Или— он, знаешь ли, Родину защищал, запомни это. И дверь ему открой и за кефиром сбегай, в общем, делай что-нибудь, делай.

Однако же пазл категорически не складывается: с чувством благодарности здесь так же плохо, как с памятью. Я имею в виду не ту благодарность, которая заставляет людей клеить на машину стикер «Спасибо деду за Победу» («Это не „Победа“,— меланхолично заметил один мой приятель, любящий точность во всем,— это „Хаммер“), а ту, которая заставит людей создать такую страну, в которой деды и бабки не были бы отработанным материалом.

Больше не буду ничего про это говорить, просто расскажу историю.

В нынешнем июле, в самую жару, Танин отец попал в реанимацию, а спустя две недели в больнице умерла ее мать.

Но нет— лучше расскажу с начала.

Сорок с лишним лет тому назад Таня ехала с каникул в Благовещенск, где она заканчивала педучилище. В поезде она и познакомилась с Андрюшей, курсантом танкового училища, парнишкой из-под Владивостока.

А танковое училище дружило с педагогическим, ходило туда на танцы-шманцы и, как говорит Таня, на всякое прочее. Так что продолжить знакомство не составило труда.

Перескочим через столько-то лет – и обнаружим Таню с дочкой на руках в степях Монголии, где Андрюша командует танковым батальоном. Быт суровый: степь да степь кругом, ни врача, ни детского питания. Ничего, справились.

Потом мы видим Таню уже с сыном и с дочкой в Молдавии, в поселке, где стоит танковый батальон и, соответственно, наш Андрюша. Охраняет рубежи или чего там можно охранять в Молдавии, Таня подрабатывает в школе.

Перелетим еще через несколько лет. Два года Таня была одна, потому что Андрюша служил в Афганистане. Ну, снесло его танку башню, ну, контузило, ну, оглох слегка на левое ухо. В общем, не о чем говорить; он и не говорит. Хотя нет: как-то раз выводил батальон по звездам, благо охотник. Технических средств не имелось. Это веселая история, Катя любит ее рассказывать.

А теперь перед нашим внутренним зрением возникает город Ташкент и тамошняя Академия бронетанковых войск. Не то чтоб Андрей Николаевич очень хотел в академию— он очень хотел прочь из Афганистана. Подал документы, зубрил ночами немецкий язык. Поступил.

Тут Таня становится печальной. В Ташкенте Андрей Николаевич пошел в военный госпиталь к своему командиру роты – и Таню взял с собой. Тот выехал на кресле, очень веселый, потому что живой, хотя и без обеих ног. У комроты родился третий ребенок, о чем ему не сказали. И жене его ни о чем не сказали. Тут Таня на минутку замолкает, и мы замолкаем вместе с ней.

После академии полковнику дали «трешку» в Москве, Таня отдала дочку в бассейн, а сына в физматшколу. Жили неплохо: Андрей Николаевич был на непыльной штабной работе, Таня где-то трудилась, родители Танины жили поблизости.

Танин отец ушел на фронт из 10-го класса, а мать в войну девчонкой работала на военном заводе, в Сталинграде. На ее последней фотографии— маленькая седая женщина с медалью, рядом худой старик в костюме, в орденах; в руках гвоздики, рядом правнучка. Это Поклонная гора— старик ходил туда искать однополчан. В этом году не нашел никого. Ему 86, ей было 82.

На этот День Победы— последний в ее жизни— им был подарок от властей: бутылка водки, палка колбасы и еще что-то, не помню что.

Зубов, конечно, у обоих нет, а старухе так и вовсе можно было только протертое.

Ладно.

В начале 90-х Андрея Николаевича звали учиться в Академию Генштаба, и быть бы ему генералом, а Тане— генеральшей, если бы не одно «но». Выпускника академии очень даже могли отправить из столицы в какую-нибудь дальнюю гарнизу, а тут— физматшкола, бассейн, родители, да и мотаться по окраинам Андрею Николаевичу как-то разонравилось.

А тут еще и в армии началось известно что, зарплаты перестало хватать, мальчик занимался бальными танцами, а это— затратный вид досуга. И Андрей Николаевич из армии уволился и не пожалел ни минуты: человек он с головой и с руками, с организационной жилкой и со способностью ладить с людьми. И работы ему попадались такие, где это все было очень кстати: мы бы сказали, что он был полевым менеджером широкого профиля. Ну и Таня вела дом, работала няней.

Грянул кризис— вот этот, последний. Контора, в которой трудился бывший комбат, приказала долго жить, а в другие конторы его не брали: кто сам дышал на ладан, кто хотел молодых, до 30. Пару месяцев полковник сидел без работы, ездил на охоту и на рыбалку, до невозможности разбаловал внучку, а потом плюнул и пошел куда можно было— простым водителем. Жить на пенсию не хотелось.

Машины Андрей Николаевич, впрочем, нежно любит, водит как бог, но вот ждать босса в три часа ночи из ресторации для него не то что утомительно, но как-то все-таки— не то.

Тут у меня, конечно, возникает стандартный вопрос— «а в какой еще стране такое возможно…» и так далее, но я воздержусь.

Я лучше спрошу своего тель-авивского дружка Мишку, что станет в Израиле с уволенным из армии боевым полковником. У него, отвечает Мишка, будет очень высокая пенсия и непыльная работа, ежели ему охота работать.

Но вернемся к Тане и ее делам.

Летом случился всем известный природный катаклизм, и Танин папа-сердечник оказался в реанимации.

Дело житейское, не мальчик. Не думали, что выживет, гадали, как быть дальше: старик тащил на себе больную жену, одной ей было не справиться— кто будет протирать ей пищу и водить по врачам? Но старик оклемался, лежит теперь дома. Дойти до туалета— это он может, не без посторонней помощи. А старуху в том же июле увезли в реанимацию, откуда ее без объяснений выкинули в терапию на второй день.

Там она и умерла, в пролежнях, в пекле и в дыму. Обычная больница, без кондиционеров, и медсестер, как всегда, не хватало: Таня была сиделкой. Теперь она сиделка при отце. С работы ей пришлось уйти.
Тут мне опять хотелось бы задать родному государству, отметившемуся такими помпезными празднованиями Дня Победы, какого рожна оно устраивает эту показуху, когда те, кто этот самый день добыл своею кровью… дальше понятно.

И еще мне хотелось бы спросить граждан родного государства— какого черта они живут именно так, как живут, давая государству моральное и политическое право быть неблагодарной скотиной,— но чего спрашивать-то? И так понятно: каков поп, таков и приход.

Так что лучше я спрошу тель-авивского Мишку, как у них обходятся с фронтовиками.

Все ветераны армии обороны Израиля, а тем более инвалиды, имеют большие льготы. Например, если они живут дома и им нужна сиделка, государство им ее оплатит,— сказал Мишка.— Если им нужен круглосуточный медицинский присмотр, они живут в специальных хостелах, где есть дежурный медперсонал. Если человек ветеран или инвалид армии, все расходы на себя берет министерство обороны, оно же ему платит пенсию, которая больше обычной раз в пять.

Отметим, что при этом в Израиле чрезвычайно высокие налоги (тот же Мишка отчисляет около 40% зарплаты плюс непрямые налоги— акцизы и так далее), так что все это делается не за чей-то счет, а за счет самих же граждан. Граждане, конечно, жалуются приезжающим на дороговизну подакцизных товаров (машины, табак, спиртное), однако же терпят. Такая страна.

А у нас другая.

В общем, дорогие товарищи военные и штатские, если кто соберется защищать наш народ на суше или на море, а особенно те, кто намерен потерять на этом деле здоровье, имейте в виду: никакого народа нет, есть группа граждан, которая охотно воспользуется плодами ваших трудов, а потом выкинет вас, как отработанный материал, не забывая по большим престольным праздникам отвесить вам бутылку водки и батон колбасы.

И ежели кто желает, чтобы бывший командир особого танкового батальона покатал его по Москве в свободное от начальства время— милости просим.