О бутылке

Перед тем как отправиться в забытье сильно выпимший человек медленно обводит свое окружение тяжелым взглядом. Через несколько мгновений его сознание погрузится в зыбкий мир галлюцинаторной спонтанности и ему нужен отправной сюжет, смысловая затравка для начала своего пути. Последний выхваченный образ, его краски, линии, сюжетность выступят в качестве каркаса, на который продуктивная способность воображения будет наращивать пейзажи. Они будут вставать один за другим, без перерывов и остановок, ровным сплошным потоком. Через некоторое время несколько случайных деталей в очередной картине взворошат бессознательное. Постепенно пробуждаясь, оно начнет заселять ландшафты множествами отражений архетипов. Все время пребывания в хмельном трансе они будут встречаться друг с другом и каждый раз разыгрывать один и тот же сценарий. В нем бог-отец будет призывать к ответу свое непутевое создание, ни с того ни с сего решившее возвернуться в животное состояние. Грозно насупив седые брови, он рокочет громами свои божественные недовольства. Пьяненький венец его творений трясется от страха и безуспешно пытается застегнуть верхние пуговицы на порванной рубахе. Ему стыдно за себя, за грязные ботинки на ногах, за свои небритые и немытые образ и подобие... "Ведь есть же под небом голубым более удачные находки конструкторской мысли творца. Может же он (когда хочет, конечно) придумать немцев или шведов, или японцев на худой конец. Удачно же получилось. Все как один подстрижены, в лаковых туфлях и с портфелями. Чистота и загляденье, а не люди. А тут стоишь юродевенький и жалкий. Ранняя седина отца, слезы матери, морщины деда. Стыдно-то как".

На этом сон резко обрывается, и бред переходит в похмельное пробуждение. В заунывно гудящем пространстве человек сворачивает свое тельце в калачик, обхватывает немытую голову руками и покорно ждет, когда сон отпустит. Он ждет, когда улягутся волны возмущения, когда, наконец, утихнет голос бога-отца. Его слова все реже звучат во взвинченном сознании, постепенно трансформируясь в мгновенные приступы самоунижения. Вдруг озаряет ясное видение своей ничтожности, когда не остается ни одной черты, за которую можно было бы продолжать себя терпеть. Человек чувствует себя стоящим перед зеркалом, где он виден именно так, как он есть, без иллюзорных вставок и ретуши. Ему кажется, что уже бесполезно кричать, лихорадочно начинать что-то менять или отворачивать лицо. Это финальное разоблачение, ставящее все на свои места. После него можно только расправиться с самим собой, освободить место в мире для тех, кому повезло быть правильным. В такие моменты он сильнее обхватывает себя руками, как-то почти по животному стараясь удержаться от приступов аутоагрессии. Если дать себе волю, то начнутся долгие импульсивные самоистязания. Во время них боль быстро теряет свою остроту, переходит в обязательный фон ощущения своей телесности. Она должна быть постоянно, иначе тело исчезнет и останется голое сознание собственной ненужности. Боль здесь присутствует как обязательный залог скорого разрушения тела, исчезновения из поля зрения бога-отца. Ощущение того что "я уже исчезаю" убирает недовольство собой, снимает тревожность. Человек получает возможность разжать свое тело, пройтись, осмотреться вокруг. Он даже может допустить к себе еду и чистую одежду. Это происходит от того что для него все это происходит в последний раз, перед тем как он наконец обратится в ничто. Все аранжируется как "сентиментальное прощание", "последний взгляд на исчезающий мир". Уже все решено и завершение плана по самоликвидации уже не за горами. И если все вот-вот кончится, то можно оставить свое несовершенство, перестать себя терзать и почувствовать, наконец, хоть какую-то радость от того, что ты есть. Бессознательно здесь есть ощущение искреннего счастья из-за неуловимости этой радости для приступов унижения. "Ведь я исчезну раньше, чем они успеют опять повториться". Это радость, за которую потом не придется долго и мучительно расплачиваться как за недопустимое для собственных уродств. И если жизнь продолжается, то наступает отчаяние. Выход из него один - еще одна пьяная ночь с обязательным последним запечатлением окружающего мира. Вопрос в том, что именно постоянно попадает человеку на глаза, перед тем как он потеряет сознание? Если сюжет галлюцинации всегда примерно один и тот же, то мы должны искать нечто обязательное для каждого случая запойного приема алкоголя. Это может быть все что угодно: повторяющаяся фраза, положение тел, сочетание красок, фактура закуски и т.д.

 

 

После самого простого и беглого анализа можно прийти к выводу о том, что таким объектом является бутылка.

Именно без нее невозможно представить себе большинство актов совместного распития винно-водочной продукции. Суммарное количество приемов населением спиртосодержащих жидкостей из другой тары пренебрежительно мало и может совсем не приниматься к рассмотрению (В подавляющем большинстве своем практика безбутылочного обращения водки имеет место в маргинальных слоях люмпенизированного крестьянства. В силу своей закрытости для речевых контактов с любыми представителями научного сообщества их следует оставить для будущих поколений исследователей).

Тщательно рассматривая поверхность бутылки мы не можем не обратить внимание на такую важную ее деталь как этикетка. По сути, она представляет собой комплексный документ, содержащий сразу несколько инструментов символического воздействия на сознание читателя. Не вдаваясь в подробности, мы сразу выделяем название водки как наиболее мощный из них. На наш взгляд оформление большинства этикеток имеет жесткую привязку к официальному дискурсу родины. Для названия большинства водочных сортов характерны имперские коннотации, когда употребляются прилагательные типа державный, царский, казенный, гвардейский и т.д. Предполагается прямая ориентация на востребованный в рамках этого дискурса концепт мужественности. Имеется в виду часто используемый в массовом кино образ верного солдата своего отечества, остающегося с ним в любых ситуациях. В качестве обязательного поворота сюжета, отсутствие которого вызовет резкое падение интереса у профильной аудитории, используется длительное ожидание ответа на героические усилия. Он обязательно должен прийти от властных инстанций как единственных легитимных медиумов хтонических сил земли.

Не менее важной является другая коннотативная линия, выстраивающаяся на основе отсылок к лирическим отступлениям в шпионских сериалах советского времени. Знаменитая сцена с печеной в камине картошкой и рюмкой водки для резидента разведки является здесь эталонной. Она прочно фиксирует в массовом сознании связку водка-родина-умиление. Следует обратить особое обнимание на ладовый строй наложенной на эти сцены музыки. Композитор здесь мастерски выстраивает генерализированную установку на восприятие интимной атмосферы взаимного доверия. Феноменологический анализ ясно показывает акцент на мягкости, податливости, безопасности и доверии. Названия водочных продуктов, использующие географические термины малых объектов природы, целиком ориентированы на эту реакцию. Ручеек, дальнее озеро, журавли, болотистые дали – все эти названия часто встречаются на этикетках бутылок.

Этот краткий анализ делает возможным дешифровку пьяных сновидений, приведенных в самом начале статьи. На перевозбужденное спиртовыми парами сознание методично воздействует ряд увязанных между собой символов. Каждый из них жестко закреплен как в коллективном сознании, так и в коллективном бессознательном сериями тиражируемых кинообразов. Последний взгляд перед падением в коматозное состояние неизбежно натыкается на этикетку водочной бутылки, где в сверхъконцентрированной форме содержится весь указанный комплекс. Если учесть устойчивую тягу большей части потребляющего народа к экспериментаторству и инновациям, то следует предположить наличие на столе сразу нескольких сортов пьянящих жидкостей. Соответственно в поле зрения оказывается множество активных текстовых элементов. Это в свою очередь оказывает кумулятивный эффект, практически исключая возможность появления спонтанного, самозарождающегося бреда. Движение галлюцинации загоняется в жесткие рамки дисциплины идеологии, зачищающей пространства от любых чуждых ему влияний.

Уже указанное в бреде жесткое противопоставление человекбог стоит отнести к парадигмальным диспозициям властных отношений в отечественном массовом сознании. Вечное недо-(понимание, доделывание, чувствование) гражданами действий собственной власти выступает здесь как осознаваемы ими их первородный грех. Глушение контрсуггестивных способностей выпивающих происходит за счет частичного разжижения ментального вещества. На протяжении всего времени активного нахождения в человеческом организме водки, мощный комплекс вины будет оказывать деструктивное воздействие на личность. Ярко выраженное желание повиниться заставляет индивидуума отказаться от любых форм либерального диалога с властью. Более предпочтительными оказываются практики ориентированные на модели отношения блудного сына с добрым отцом. Имеется в виду чередование расточительной гульбы с суровой аскезой, периодически воспроизводящейся на примерах отечественной истории. Постоянное прохождение всех описанных стадий гарантирует твердое закрепление в сознании потребляющих алкоголь всего комплекса символических разметок пространства коммуникации с властью. Через механизмы культурного кодирования в семье происходит распространение на детей, вынуждая их продолжать практику родителей в будущем.

Источник: http://www.liberty.ru/Themes/O-butylke

0
240
1