Дядя Коля

Вообще-то, он был мне двоюродным дедушкой, родным братом моего деда. Но говорить в семье было принято именно так – дядя Коля.
Он ушел неделю назад, не попрощавшись. Ему было 93 года – без каких-то копеек.
Он был для меня символом непреклонности, как то высохшее дерево, что нельзя вырвать из земли сильнейшими жизненными бурями. 93 года.
С 1946 года с одной почкой. С 1991 года – с невидящим глазом. Слышал, правда, плохо, но память была уникальной.
– Примерно в середине мая 46-го года нам комбриг сказал… Его поправляет жена, воевавшая связисткой, тетя Наташа:
– Батька, это было в конце мая 1946 года, числа 26-го, а не в середине.
– Да, ты права, в конце мая 46-го года, – говорит дядя Коля. – Так вот, комбриг, его звали Сергей Васильевич...
– Ну что ты говоришь, батька? – вздыхает жена, убирающая посуду со стола. – Его звали Василием Васильевичем.
– И правда, Василий. Надо же, запамятовал.
Кроме пары мелочей, все остальное – хоть книгу пиши. Детали 50-ти, 60-ти, 80-тилетней давности – как патроны в обойме, точны, сбиты, слажены.
– Знаете, наш дядя Федор участвовал в Первой мировой войне. Участвовал в сражении в районе Ипра, где впервые применили отравляющий газ, названный потом ипритом. Получил в результате этого сложнейшую форму туберкулеза, которую смог вылечить бродячий китаец барсучим жиром лет через 10-15. И тогда ранее болевший, практически умиравший Федор даже смог жениться. И уж только после этого его оскальпировало при сплаве бревен в плотах по Енисею. И он умер, но нарожал троих детей…
Молоденьким лейтенантом после ускоренных курсов артиллеристов дядя Коля прошел военные действия на озере Хасан и Халхин-Голе весной-летом 1939 года, затем командование оставило его там же. Началась война с Германией, и он подал множество рапортов с просьбой о переводе его с Дальнего Востока туда, где наступал немец. Но командование отказывало, нельзя ослаблять этот участок с японским супостатом. Поэтому всю Отечественную войну он пробыл на оборонных позициях тех мест. А в Германию попал, вот ведь ирония судьбы – только после Победы.
Там он и познакомился с девушкой Наташей, которая к тому времени уже была в дивизионном ансамбле, танцевала. Фотографии на столе, фотографии… боже, ведь мы сейчас старше, чем они там…
Ну, а память… любые подробности того времени – десятки фамилий как наших, так и вражеских военачальников, номера и названия полков, дивизий, воевавших там, рельеф местности или типы вооружения – как будто все эти события произошли месяц назад. Помню, мне было смешно, что монгольские солдаты назывались «цириками».
Говорит, не торопясь. Спокойно, доброжелательно.
– Дядя Коля, а как вы потеряли почку?
– Это просто. Время послевоенное. Не принято было лечиться, как лечатся сейчас – по любому поводу бежать к врачу. Да еще и в действующей армии. Заболело немного, потом сильнее. Я думал, что как обычно – пройдет. И только на четвертый день обратился к врачам. Но уже было поздно, воспаление превратилось в загноение, прошло слишком глубоко и почку мне удалили, вырезали. И комиссовали из армии.
Глаза. Глаза – как у многих стариков, прошедших невообразимые для нас, сегодняшних, вещи. Войну, голод, разруху, восстановление страны. И работу, работу, работу.
– Дядя Коля, а что потом?
– А потом меня по направлению послали на завод здесь, в Днепропетровске. Так как физическую нагрузку мне нельзя было давать, то меня поставили в отдел кадров. Учился, были курсы, потом заочно училище.
Я себе представил вчерашнего майора артиллерии, которого так долго не пускали проявить себя на фронте, и тут вдруг стало еще веселей – нарукавники, бумажки. И так – на три с половиной десятка лет.
Смешная особенность: при покупке нового слухового аппарата дядя Коля сразу же разбирал его, затем собирал, зачастую оставляя пару лишних мелких деталек на столе. Как вы догадываетесь, аппараты плохо работали. А дядя Коля мог удовлетворенно хмыкнуть: «Вот видите – и этот плохо работает. Не умеют пока делать». И родственники продолжали ему покупать и высылать эти слуховые аппараты не только из других городов, но даже из-за океана. Работали они одинаково, то есть, плохо.
На День Победы очередной военком присылает открытку. Дорогой Николай Демьянович, поздравляю Вас, мы все помним, очень хотелось бы, разрешите еще пожелать.
– Я его, – дядя Коля поднимает открытку, – не знаю. Он меня, – качает головой, – тоже не знает. И чего он мне пишет? – пожимает плечами. – Только бумагу переводит.
У них дома долгое время даже горячей воды не было. А душ в любую погоду мог приниматься во дворе: там стояла… будочка, на крыше которой был бак. В бак дядя Коля наливал ведрами воду, поднимаясь по деревянной приставной лесенке. Потом включал туда большой советский кипятильник, и через час можно было мыться.
До последних дней вскапывал огород уже слабыми руками – 10 соток. Каждую осень собирал орехи и щедро раздавал их соседям и всем, кто приезжал в гости. Очень долго не ходил с палочкой – храбрился, мне не надо, я и так могу…
– Скажите мне, пожалуйста. Мне очень важно знать. Вот вы вместе прошли столько всего, такую сложную и длинную жизнь. Вы любите друг друга? – Дядя Коля переспрашивает меня, поправляя слуховой аппарат, потом поворачивается к жене.
– Наташка! Как думаешь, а любим мы друг друга? – Смеются оба замечательными беззубыми улыбками. Тетю Наташу дергает от какой-то болезни, что-то вроде «пляски святого Витта». Она при этом не перестает мыть посуду.
– Любовь? Наверное. Но мы так привыкли друг к другу, как же по-иному?
Они прожили вместе 60 лет.
Она ушла немного раньше него.
Наши старики. С несгибаемой волей, однажды и надолго заведенной пружиной, с желанием жить и радоваться тогда, когда у всех вокруг давно опустились руки.
Невероятные и светлые люди.