CADMEA VICTORIA*

Cadmea victoria*

Танцы — перпендикулярное выражение горизонтальных желаний.

Джордж Бернард Шоу

    Выпив очередную рюмку водки,  я сморщился, съел сочный кусочек красного перца и продолжил наблюдать за мероприятием. Было шумно. Все погрузились в пьяное, разнузданное, покрытое апельсиново-алкогольной ароматной пеленой корпоративное веселье. За окнами уже давно притаился темный холодный зимний вечер. В углу комнаты зеленела, привезенная мною елочка, слегка покачивала пушистыми колючими лапами, на которые были нанизаны матовые бордовые шары. Они покручивались, поблескивали, переливались в тенях танцующих пар. Мне тоже захотелось танцевать, танцевать с ней, руками прикоснуться к ее густо-голубому платьицу. Что-то беспокойное поселилось внутри и рвалось навстречу к любимой, только пока не хватало смелости приблизиться к девушке, и я стал пить еще, потом еще и еще. И через несколько минут, уже осмелев, затаил дыхание и  шагнул в круг танцующих. Так боялся быть измятым, измученным в горячей толпе, страшился задохнуться в этом очаге страстей, оглохнуть от громкой чувственной музыки.

     Она, будто уже ожидавшая меня, вдруг через сплетенье изогнутых горячих тел протянула навстречу руку, втягивая меня в этот беспорядок…. и обтекла по мне нежной бархатистой массой. Я начал медленно плавиться от ее горячего дыхания, кончиками пальцев перебирая голубую струящуюся ткань, а потом уже всеми ладонями, всем собою, пытаясь укутать мою девочку в себя, как в огромное одеяло, сотканное из горящей плоти, колючих искрящихся мыслей и бурлящей закипающей крови. Дальше захотелось большего. Поцелуя захотелось. Прильнул к ее гладенькой, бархатной, словно фиалковые лепестки, щечке, коснулся кончика носа, и впился в губы на мгновенье.  И сразу же отстранился, будто ничего и не было. Музыка толкала в бока, заставляя двигаться в своем ритме, била тяжелыми струями в уши, проползала в мозг фразочками о любви. Алкоголь превращал меня в короля, я ощущал свое величье, свой солидный возраст, свое высокое положение, был доволен всем этим, шептал ей на ушко, что слишком стар, а сам блаженствовал от своей такой взрослости, от ее юности, от нашей разницы, от всех запретов, которые сам себе выдумал. Как хороши были ее глаза, темно-серые, большие, переполненные эмоциями, которые переливались в них, как разноцветные камешки калейдоскопа. Я нарочно, словами, действиями вызывал в ней то агрессию, то боль, то счастье, то недоумение и наслаждался гримасками на ее хорошеньком лице, которые менялись словно кадры кинопленки. Мне жутко нравился этот сериал из свежих, горячих чувств, перемежающихся друг с другом. Песни сменяли одна другую, а мы кружились в танце, не замечая никого вокруг, то находясь в самом сердце толпы, то оставаясь совсем одни в помещении. Никого и ничего не существовало для нас.

    И вдруг она сказала, что любит меня… Так непринужденно, просто, будто это что-то само собой разумеющееся между нами. Поставила перед фактом. Снесла одним махом все мои запреты, которые я долго трудолюбиво выстраивал уже больше полугода. Хоть я и знал раньше, меня ошарашило это заявление, очень смелое, поставившее меня в тупик. Не думал, что рискнет, верил в нее, в ее заботу обо мне, в несбыточность произнесения ею этих слов. Нет! Не пожалела! С размаху разрубила пополам мое немолодое сердце. Подумав, решил дать ей отступную. Прижал нежно к своей груди, прислонился лбом к ее лбу, спрятанному за пушистой челкой и почти что запричитал:

  - Ты моя хорошая, лапонька моя, девочка, нам нельзя.  Смотри сколько их молодых красивых, ну? Оглянись. И вообще, ты пьяна, выбрось из головы эту ерунду. Хватит, брось такие глупости. – предлагал я ей, а сам все крепче обнимал, все сильнее сжимал мою девочку и не мог представить ее в других объятиях.  Я не хотел никому ее отдавать, просто лгал сам себе, ей…. Зачем? Почему? Ну, потому, что мое согласие означало, что я капитулировал, что она смогла заставить меня подчиниться, растоптав мой авторитет, выставив меня в коллективе полным идиотом. На самом деле я боялся, что согласится со мной, отступит, отстранится от меня, отойдет в сторону…, и я один опять, замерзающий, останусь.

Но нет! Не сдалась, вцепилась в мой свитер пальчиками, сжала кулачки, еще пуще прилипла ко мне.

    И неожиданно кто-то оторвал ее от меня, с мясом, с кровью. Она ведь уже вросла в мое тело. Это были женщины, желающие со мной танцевать. В моих руках появлялась то одна, то другая, то третья, то опять моя девочка. И я обнимал каждую, примеряясь,  и понимал – не подходят,  не удобные,  не по размеру,  чужие,  только та, в голубом,  моя,  под мои руки,  под меня выточенная неведомым мастером, фигурка. И опять я отвоевал ее у серой массы надолго, навсегда…, и снова тепло, уютно, удобно, больше не жмет, не давит, не болит. Решил отпраздновать возвращение, поставив на ней клеймо поцелуя, на глаза у всех, чтоб ни у кого больше не было мыслей отбирать у меня моё.  Снова жадно овладел ее губами, боясь зацеловать ее до смерти, останавливался, и опять принимался впитывать ее, сладкую, любимую, родную… Руками в это время гладил ее голенькие плечики, потаенные за платьишковыми крылышками, и чувствовал, будто забрался во что-то запретное, тайное, для других закрытое. Откуда-то из-за спины ворвалась мощной волной очень страстная музыка, и мы подались ей, поплыв по такому бурному течению. Завертелись, задвигались в сложном ритме. Я кружил девочку, наклонял, выбрасывал на вытянутой руке и притягивал к себе, запрокидывал, словно куклу, которую надобно срочно раздеть и растрепать.  Провел руками сверху вниз по ее фигуре, задержался на ногах. О! Как красивы линии, изгибы! И все мое! Снова нежная медленная мелодия…. Томные грациозные движения, ее рука в моей. Тонкие, почему-то холодные пальчики аккуратно уложены друг к дружке, будто буковки в тетради у отличницы. И вообще она вся, напоминающая школьницу-отличницу, всегда верно отвечающая на мои вопросы, правильно выполняющая задания. Представил ее с белым бантом на русых волосах, и непременно в беленьком кружевном фартучке…, и сию же секунду появилось желание отвести ее к умывальнику и сейчас же смыть всю косметику, ведь школьнице ни к чему стрелки на глазах.

Сдержался.

Заулыбалась, будто прочитала мысли. 

Страшно. Вдруг она умеет читать мысли? Ну! Это же бред. Стала трогать меня, как медведя плюшевого, за уши, за лицо, волосы поправила, потом за усы подергала, разгладила воротничок…. Такая смешная. Детский сад, честное слово. Очень трогательна ее наивность. Она ею, как облаком, меня принялась обволакивать и усыплять. Хорошо так! Как на перине пуховой дремлешь. Расслабился, опустил голову на ее грудь, пригрелся, как кот, только что не замурлыкал. А она и довольна! Поняла, что я котом прикинулся, и поглаживала, поглаживала. И вот, против шерсти внезапно стала гладить. Ох, как захотелось зашипеть, оцарапать ее. Да куда мне! С моей-то к ней любовию. Только и смог отяжелевшие от блаженства руки поднять и потрепать румяные ее аппетитные щеки, такие лишь у нее и у детей, которые на морозе с горки катаются. Девочка моя прищурилась, самодовольно так носик задрала, свысока взглянула на меня и, поняв, что весь я уже, как сахарной ваты комок стал, заласканный, зацелованный, расплавленный до основания продолжила растапливать меня горячим дыханием, обжигать словами:

 -  Ты хороооший, ты самый, самый, самый…. Самый лучший, - будто лепила из мягкого воска догорающей свечи забавные фигурки…, и в каждой я, похожий на праздничный кремовый торт, который она, разбаловавшись, нахально хватала руками и пальцы облизывала. Когда я уже, подобно сусальному блоковскому ангелу, последними восковыми каплями обтекал, превращаясь в огромную матовую лужицу, музыку кто-то выключил, спас меня от исчезновения. Ошарашенные мы вцепились друг в друга, и я понял, что остался теперь навсегда самым-самым, ей принадлежащим, заколдованным.

     Послышались голоса, они звали нас куда-то, говорили, что пора уезжать, что ждут другие развлечения, что праздник в самом разгаре. Мы не понимали, что может быть праздничней, веселей, новогодней нашего танца.

     Я прижал любимую к себе, и мы растворились в ночи…

_______________________________________________________________________

*«Кадмова победа», победа, одержанная чрезмерно дорогой ценой и равносильная поражению, или победа, гибельная для обеих сторон.