Национализм как функция территориальной целостности

«Нация — единственная общепризнанная легитимная политическая ценность», — писал известный американский исследователь наций Бенедикт Андерсон. В период активной глобализации — в 1980–1990-е — тема нации, казалось, умерла. Однако сегодня начинается очередной цикл формирования новых политических наций. Пока он не слишком заметен и принципиально отличен от предыдущих. Сегодня этот процесс касается территориально крупных стран с активными геополитическими интересами, мощными бюрократическими машинами и фактически имперских либо в своем прошлом, либо в устремлениях. Прежде все это Иран, Турция, Индия.

Эта новая волна сформирована прошедшими десятилетиями глобальной экспансии западного капитала. Обретя некоторую экономическую стабильность, граждане империй так или иначе заявляют о своем стремлении стать нациями. Тот факт, что происходит это на фоне очевидной деградации сугубо западного мира, придает процессу особую значимость. Он может совершенно изменить представление о том, как формируются нации.
Дело в том, что все прежние эпизоды активных национальных движений были связаны либо с европейским периодом становления национальных государств, когда сами государства были слабы, а геополитическое влияние ограничивалось сравнительно небольшой частью мира, либо с более моноэтническими латиноамериканскими странами, у которых был очевидный внешний враг — колонизатор.
Сегодня нации формируются в ответ на внутренние вызовы или потребности. Перед всеми перечисленными странами стоит задача формировать нацию в государствах с имперскими ресурсными возможностями, мощными бюрократиями, ярко выраженными этническими группами и интересами. Однако при этом исторический запрос на нацию — это прежде всего исторический запрос на сохранение власти народа, населяющего страну, над имеющимися ресурсами и территорией и, возможно, стремление к большему экономическому и политическому влиянию в новую постглобальную эпоху. Как нам кажется, именно в этом ключе надо ставить и решать национальный вопрос. То есть форма постановки и решения национального вопроса не может противоречить задачам удержания территории, международного политического веса, опережающего Запад экономического развития и одновременно демократизации режима.

Националисты и западники в связи со статьей премьера «Россия: национальный вопрос» неожиданно сошлись в главной претензии к Путину — он недостаточно ярко и четко поставил вопрос о главенствующей роли русских. Националисты, естественно, по идейным соображениям. Западники, видимо, из природной нелюбви к автору. Однако, говоря о стержневом характере русских в нашей цивилизации, Путин сказал максимум того, что возможно сказать сейчас, исходя не только из узкополитических соображений, но и из сегодняшнего актуального понимания своей роли самих русских. Мы не видим сегодня (а может быть, никогда не видели и не увидим) своей целью достижение правового и экономического доминирования по отношению к другим этносам, живущим в России. Мы готовы делиться. Возможно, в силу глубокой гуманистической природы русской культуры (на которую обращали внимание все русские философы, дореволюционные и эмигрировавшие, то есть люди авторитетные в кругах западнической интеллигенции). Интуитивно есть понимание, что историческая миссия русских, возможно, и заключается в политическом оформлении идеи гуманизма.
Путина сегодня ругают за евразийство. Но вот два соображения. Первое: в новом веке Евразия объективно — в силу огромной численности населения — главный объект мировой экономической и политической борьбы. Зачем же русским лишать себя права стать в ней победителем? И второе. Есть одна повесть у Андрея Платонова. Суть такова. Где-то в Средней Азии живет девочка: нищета, смерть матери, жестокость отца — существо ее жизни. И тут в России происходит революция. И отца девочки, богатого бая, убивают красноармейцы. А ее забирают в Россию. Возвращается она на родину уже взрослой, закончив университет и работая ученым-исследователем.
И никто же не будет спорить, что Андрей Платонов был настоящим русским.