ТЫ МОЙ КОРОЛЬ, Я ТВОЯ КОРОЛЕВА

Троллейбус тронулся с места, проехал некоторое расстояние и свернул на проспект. Отсюда начинался город с юго-западной стороны. Справа, несколько  в стороне от дороги,  потянулся  огромный, многоэтажный, недостроенный корпус, с тоской взирающий  всеми своими - около  восьмисот - тёмными пустыми, безжизненными глазницами окон на церквушку.

   -Вон, полюбуйтесь, господа - товарищи!- громко, на весь троллейбус произнёс усатый  мужчина, указывая в окно.-   Коммуняки   хотели открыть областную больницу для сердечников, бесплатную, как написано было в ихней  тоталитарной конституции. Даже на крыше устроили площадку для вертолёта скорой помощи, чтобы привозить больных из  области. А когда пришли к власти буржуяки, закрыли  стройку. Зато, вон, на той стороне церквуху поставили, чтобы люди ходили лечить сердце к попу, а ни в этой больнице. Я знал одного батюшку. Раньше ездил на задрипанном «запорожце», а теперь катается на роскошной иномарке с тёмными окнами. А эта недостроенная больница теперь стоит как памятник бывшим  коммунякам - злодиякам.

       Кто-то поддержал его, бросил саркастическую реплику: кто-то рассмеялся. А одна старушка  назвала его антихристом !

       Через две остановки троллейбус наполовину опустел. Вышел и усатый. Вошли два молодых парня, девушка, мужчина средних лет и женщина с девочкой лет девяти. Свободных мест не было. Женщина поставила девочку впереди себя, рядом с занятым сидением и, подстраховывая её своим коленями,  взялась одной рукой за верхний поручень, в другой - держала сумку, набитую каким-то тряпьём. Из под заношенной, с вытертым искусственным мехом мужской ушанки, завязанной сверху, выбивались и свисали  до плеч,  точно пакля бывшего употребления, давно не мытые и не чёсанные волосы.  Было ей лет тридцать, но выглядела  старше. Сквозь осунувшуюся худобу землисто-серого лица с мягкими, наметившимися скулами, прогладывала печать былого обаяния и даже  какой-то нежной красоты. В больших   светлых, ввалившихся глазах застыла какая-то остекляневшая пустота. На ней было старое, изношенное демисезонное пальто, из под которого внизу  выглядывали  дырявые гамаши  и крайне изношенные, стоптанные сапоги. Девочка держалась за поручень занятого сидения обеими ручонками, которые, казалось, не мылись с самого дня её рождения, и были в каких-то струпьях, царапинах. Под длинными, изломанными  ногтями, не известно когда стриженными, спрессовалась и врезалась в кончики пальчиков чёрная смесь грязи. Голова   была закутана серой шалью, наполовину истлевшей и побитой молью до такой степени, что местами наружу выбивались пучки волосиков неопределённого цвета; на узеньких плечиках висел, туго стянутый в  тонюсеньком поясе  широченный в гармошку балахон. Он был весь в пятнах, и свисал до самых пяток её огромных разбитых башмаков. Истощённое, желтовато-бледное личико с заострённым носиком, казалось,  обтянуто полиэтиленовой плёнкой, а в больших  голубых глазёнках под припухшими веками застыла какая-то  недетская, тяжёлая усталость, отражавшая  глубокую внутреннюю  печаль.  От них исходил и распространялся по всему салону какой-то острый неприятный запах. К тому же ещё, обе постоянно чесались.   Кондуктор прошла  мимо, сторонясь их, и не требуя плату за проезд. Через остановку они вышли. При этом  на выходе женщина несколько оживилась и бережно  помогла девочке спуститься со ступенек троллейбуса.                                 

     Наблюдая эту картину, молодые и пожилые, женщины и мужчины некоторое время были погружены в какое-то немое, мрачное молчание. Хотя подобные картины давно стали   нередкостью. Эти бездомные, униженные, растерянные человеческие существа, будто  призраки средь белого дня перестали пугать  многих, словно  всё это являлось естественным состоянием самой жизни,   отмеченной роковой печатью этого нового, не знакомого ранее, привкуса  нынешнего средневековья, к которому остальные люди вынуждены привыкать. Но когда   приходится видеть детей  в жерновах  этой грубой нечеловеческой  мельницы, жестоко перемалывающей их судьбы и жизнь, даже самый чёрствый человек не может остаться равнодушным и испытывает глубокий стыд, что бессилен чем-то  им помочь. Но, конечно, если этого человека ещё не подточила имущественная моль и  не завладел его сердцем денежный азарт. Ибо, как говорят, сыт голодного не разумеет. Даже, если – это трижды ребёнок  и четырежды голодный.

       Женщина, сидящая у окна, вдруг громко  дрогнувшим голосом  промолвила:

    -Боже мий! Яке нэсчастнэ дытя.

   -  Нэ кажи кума. И за щё еи  така выпала доля?!- подхватила другая, сидевшая с ней  рядом.   Плотный мужчина в болоньевой куртке, стоявший тут же, с грустью произнёс:

  - Я знаю их. У них, правда, большое горе. Её мужик был крутым бизнесменом. Его вместе с шофёром убили из автомата прямо в машине. А дом, даже не дом, а большая, двухэтажная вилла. В общем, ночью подожгли, и она  выскочила с девочкой на руках  совсем раздетая. Пока приехали пожарники, дом  сгорел дотла. Остались одни стены. Сгорели все вещи и документы. Ну вот, Соседи  и дали им кое-что из одежды. Потом она ходила на фирму, которую муж возглавлял. А там все отвернулись, будто не знают её. И в  банке было много денег на счету, а тут, оказалось, нет ни копейки. Потом ходила к городскому начальству, к прокурору. Но все только обещали, и ничего не делали.

А потом вот так и тронулась. Говорят, тихое помешательство. Теперь бродят по мусорникам, собирают бутылки, отбросы еды, ночуют на чердаках, в подвалах. И ни на шаг не отпускает от себя дочурку. Очень дорожит ею.

     - А родственников у неё нет, что ли? – кто-то  спросил.

     - Да есть, говорят. Но где-то на Дальнем Востоке.

     На  следующей остановке в троллейбус  вскочил  круглолицый,  холёный,  с тоненькими усиками над мясистыми губами  мужчина лет тридцати пяти, среднего роста. На нём была норковая кепка, коричневая дублёнка с меховым воротником  и такими же отворотами, из  под которых выглядывал красный в чёрную полоску шарф и белый накрахмаленный  воротничок  шёлковой рубашки с галстуком цвета бордо в мелкую полоску.  Скользнув по салону  пренебрежительным взглядом, тут же отвернулся. Троллейбус захлопнул двери  и тронулся с места. Проехал метров пятьдесят, остановился. Кондуктор подошла к кабине водителя, о чём-то с ним переговорила и, повернувшись к салону, громко объявила:

    -Троллейбус  сломался  и дальше не поедет. Выходите и ждите следующего.

   Среди пассажиров поднялся ропот, возмущения. Холёный в норковой кепке недовольно бросил кондуктору:

    - В кои веки собрался прокатиться в общественном транспорте, а он отказал мне в своей услуге.

    Кондуктор глянула на него  прищуренным взглядом и усмехнулась.

    - Что, ваша машина забастовала?

    - Вот  именно, забастовала. Поставил на ремонт,- раздражённо буркнул он.

   -Вот видите, оказывается, ломаются не только троллейбусы,- сказала кондуктор и спросила:- А какая у вас машина-то, небось, иномарка?

   - Да-да, иномарка,- буркнул он.

   Какой-то  паренёк на выходе, смеясь, сьязвил:

   - А говорят, иномарки не ломаются.

   Холеный  окинул его презрительным взглядом и  соскочил со ступенек, освобождая путь остальным пассажирам. Отойдя в сторонку, отвернул на запястье перчатку и глянул на часы. Секунду   подумал, махнул рукой и  вместе со всеми вернулся на остановку.         Подходили новые пассажиры. Женщины, которые  вели в  троллейбусе  между собой оживлённый разговор, не умолкали и здесь. Скамейка была вся занята, и они, собравшись в кружок, говорили о том, как им жилось раньше, называя то время брежневским. Холёный, прохаживаясь взад - перёд, косился на них и чему-то про себя улыбался. Наконец,  не выдержал, видимо, любитель поговорить, и теперь испытывал нестерпимый зуд на языке,  и, навесив  на усики  высокомерную улыбку, бесцеремонно вклинился в их разговор:

- Что, сударыни,  замучила ностальгия    по советским временам?        Полноватая   женщина в пуховом платке,  измерив его любопытным взглядом,  усмехнулась:

    - Да нет, милок,  нас замучила не ностальгия, а  ваша Демократия.

   - Но  почему  демократия?- наигранно удивился он.

   Миловидная женщина в белой беретке  оглядела его сверху до низу.

   - Да не  стройте из себя инопланетянина. Вы всё прекрасно понимаете.

   - Нет, не понимаю. Хотя  самый настоящий землянин.

   -  Ну, тогда извините, вы не самый настоящий землянин, а самое настоящее отражение этой   демократии.                                                      Он на мгновение растерялся. Потом, скривив на бок улыбку, бросил:- 

   - Вы случайно, не психолог?

   -  Да нет. Я всего лишь безработный инженер-текстильщик.  Ваши демократы закрыли фабрику,  людей выгнали за ворота, а фабрику  пустили  на металлолом,- усмехнулась  белая беретка и добавила:-  А тут и не нужно быть психологом,  за версту видно, что вы очень удобно устроились в этой  демократии и свысока плюёте на всех остальных.

  - Пардон, сударыня!  Вы преувеличиваете мои возможности,- в его голосе послышалась нотка раздражения, хотя по-прежнему улыбался.- А вообще-то, во всякой жизни каждый устраивается по своим способностям.

   - Да, конечно,- засмеялась инженер-текстильщик,- у карманного вора тоже свои способности.

   - Шутить изволите? – усмехнулся он,  опять скривив на бок мясистые  губы.

   - Да нам как-то не до шуток, - серьёзно продолжила инженер-текстильщик.- Разве не правда, что к власти пришли  люди, именно, с такими способностями? Разве не правда, что они присвоили народное богатство и теперь выдвигают законы, которые охраняют  это богатство как их неприкосновенную собственность?

   Тут, в разговор вмешался пожилой, худощавый мужчина:

    - Конечно. А кто их выбирает?  Мы  и выбираем. Только, конечно, не я.Другие. Наговорят им  по этому телебандиту красивых слов, наобещают, и они, как стадо баранов, бегут голосовать за них. А потом вместо обещанного устраивают этим же баранам  безработицу, повышают плату за жильё.  Вон, у меня один знакомый, сосед. Идём мы с супругой голосовать, а он нам - навстречу, и весь такой сияющий. Ну, я и спрашиваю, и за кого   отдал свой драгоценный голос? За коммунистов? А он говорит: « Да ну, ты что! За коммунистов!  Чтобы эти коммуняки опять устроили нам   голодомор, сталинизм,  ГУЛАГ! Хватит, натерпелись, на голодались!» Меня так и взорвало!  Говорю: «Это ты-то натерпелся, наголодался, по ГУЛАГам  наскитался?! Жрал копеечный хлеб, двухрублёвую колбасу. Рабатал шаляй-валяй по семь часов с двумя выходными, ездил по почти бесплатным путёвкам в дома отдыха, курорты, лечился бесплатно, получил бесплатную, благоустроенную квартиру! Наслушался по этому ящику сказок про белого бычка, а своя бошка варить не хочет!» Еле сдержался, чтобы ему в рожу не плюнуть. А недавно эти самые демократы отблагодарили его - вынесли из  квартиры   этот  телеящик,  ковры, хрустальную посуду, ну, и ещё что-то там. В Общем, всё, что он нажил при советском голодоморе. Да ещё сказали, если не погасит в кратчайший срок коммунальные долги, то и из  квартиры  выселят.

   - Вот, вот, из-за таких баранов и мы будем разлагаться в этом болоте,-  сердито проговорил молодой мужчина, стоявший рядом с инженером-текстильщиком.

   - Знаете, я не хотела говорить, но не могу удержаться,- вступила в разговор  обаятельная, круглолицая пожилая женщина  в чёрной утеплённой куртке с капюшоном на голове.- Сталинизм, Сталин! Столько уже вылили на него грязи и продолжают. Но как говорят, легко ослу пинать мёртвого льва. Я родилась на Кубани. Там есть такая станица Челбасская в Каневском  районе. До войны мама с папой работали там  учителями в школе. Папа был директором. А когда началась война, папа ушёл добровольцем на фронт и…и пропал без вести, на Малой земле. Сразу после войны семьям погибших на фронте кормильцев стали выплачивать пенсии. Детям - до совершеннолетия, а их матерям и вдовам - пожизненно. А нас с мамой и бабушкой обошли. Дескать, пропал без вести,- это, значит, мог дезертировать или  сдаться в плен. Два года мама добивалась - куда только не писала, и всё без толку. И тогда   написала самому Сталину. Ответ пришёл незамедлительно, и выплатили за всех нас с бабушкой и долг за  все два  года. За эти деньги мама даже купила  домик на въезде в Челбасскую. А то ведь мы до этого жили в школе, куда направили после окончания учёбы папу с мамой. Вот и делайте вывод, кто виноват во всех наших бедах.

     - Верно, верно,  милая!- поддержал её  высокий худощавый,  седовласый мужчина в болоньевой куртке,  без головного убора.- Всех собак повесили на Сталина. А ведь, не мало было бюрократов и всяких сволочей из-за которых Сталин сейчас должен отдуваться. Мало он их гнобил!

Холёный, видимо, решил уйти от этой  темы и, улыбаясь во  весь  рот, заговорил:                                         

    - Послушайте,  не  понимаю, почему вас не  устраивает 

Нынешняя   жизнь? Такие агрессивные! Посмотрите, магазины, рынки, завалены товарами, продуктами, что  душе  твоей  угодно и никаких - очередей.

   Стоявшая с краю располневшая женщина  с усмешкой бросила:

   - Буллы бы у людэй гроши, от цих мгазынив, та ринкив з ихными прылавкамы осталысь бы одны дошки.

   Он не придал  значения её словам, и продолжил:

   - А вспомните, какие очереди были на вокзалах, в аэропортах! К кассе  не пробьёшься. А если пробьёшься, то уже нужен не поезд или самолёт,  а психиатр. Теперь можешь спокойно, без всякой нервотрёпки, очередей брать билет и лететь, хоть на край света, хоть к самому дьяволу. Причём, при советах  был разрешён выезд за границу - только в соцлагерь и то по турпутёвкам. Советская пропаганда настойчиво убеждала своё население, что капстраны – это разлагающееся  общество, чуждое советской морали.

   - А разве это не так? -  вставила инженер-текстильщик. - После ваших так называемых демократических реформ вся эта западная муть: СПИД, наркомания, проституция, половой разврат, - хлынули к нам потоком. И вообще, у меня такое  впечатление, что вы  были  активным комсомольцем, общественником. Уж очень у вас агитационная стилистика.

  Он  весело рассмеялся.

   - Вы не ошиблись. И даже был комсоргом.

   - Да - а? Вот как! И я  тоже  была комсоргом. И  вот, понимаете, мне часто приходилось бывать в райкомах, горкомах комсомола и встречаться с другими комсоргами, среди которых  были и такие, как я сейчас  смотрю, очень похожи на вас. Демагоги, остры на язык. Из кожи лезли, чтобы сделать партийную карьеру и  поудобней пристроится в жизни. И теперь все они, как и вы, очень хорошо устроились со своими способностями. Некоторые даже стали банкирами, другие владельцами  всяких фирм, и рассуждают точно также. Потому что вам всегда было наплевать на остальных. Лишь бы вам было хорошо!

- Слушай, ты,- обращаясь к нему, вмешался в разговор худощавый мужчина с глубокими носогубными складками,-     дюже красиво говоришь. Как по тому телеящику. А разве было при Советской власти такое, чтобы показывали по нему голых баб с развратными действиями. Показывают, люди, как собаки на улице, сношаются на виду у всех, у детей. Приучают их к этому разврату. Какое  стыдобище! Люди хуже животных!  И вся эта зараза из вашей заграницы, которую вы называете этими…цивилизованными странами. Пудрите людям мозги. Пока был этот, который вы называете железным занавесом, и всё было хорошо -  Советская власть не забивала людям мозги всякой чертовщиной, и были все сытые, здоровые и весёлые, и рожали здоровых  детей, а ни так, как теперь при вашей демократии.  Ты и сам это хорошо знаешь, а лепечешь тут, вешаешь лапшу на уши!                                                Бывший комсорг смутился, слегка порозовел  и, стараясь не выдать своей растерянности, рассмеялся.- Однако тут же нашёлся и разразился бурной демагогией со штампованной  критической фразеологией о партийном государственном правлении Советского государства, контролируемой экономике, которая якобы и привела страну к застою и кризису.

Особенное ударение сделал на  советскую идеологию, которая, по его мнению, зомбировала советских людей, лишала их свободомыслия, личности...

     - Что ты тут нам лекцию читаешь?!- оборвал его мужчина средних лет, стоявший рядом.

     - Прошу прощения, мил человек! – вмешалась  пожилая женщина в очках.- Ваш темперамент вполне заслуживает  внимания. Но никак не могу согласиться с вами по поводу советской идеологии. А ведь вы прекрасно  знаете, если были комсоргом, что содержанием советской идеологии были прежде всего, основы нравственно - духовного воспитания, развития  полноценной, гармонической  личности. Теперь по поводу очередей. Надеюсь, вы бывали в Эрмитаже, Третьяковской галерее, музее изобразительных искусств имени Пушкина, Большом театре, МХАТе, в театре  Вахтангова, поэтому должны знать, что, именно, там были настоящие очереди. Бывало, люди занимали с ночи. Где, скажите, в какой стране мира вы могли наблюдать такое? Может, в Америке или Англии, во Франции или Германии, или в Италии- Родине эпохи Возрождения?! Ничего подобного! Только наша социалистическая страна жила настоящей духовной жизнью.

    - Знаете, я тоже хочу сказать, - включилась немолодая, улыбчивая женщина в старомодной каракулевой шубке,- возможно, кто-то помнит, -  была такая  советская комедийная актриса  Фаина Раневская? Однажды она попала в больницу с тяжёлым воспалением легких. После обследования доктор  глубоко вздохнул и говорит:  «Чем вы дышите, больная?» Она поворачивает голову на подушке и говорит: «Пушкиным, доктор, Пушкиным!»

     Высокий, подтянутый, крепкий мужчина старше средних лет, с гладко выбритым лицом,в очках , всё это время молча слушал и про себя улыбался. Наконец и он промолвил  слово:

   - Да, Раневская была очень остроумна, с глубоким чувством юмора и ко всему ещё - с истинным русским духом, не смотря, что была чистокровной еврейкой.

   Стоявший рядом с ним чернявый  среднего возраста мужчина в куртке из кожезаменителя  и чёрной кепке с наушниками, оживлённо вмешался в разговор:

   - Я тоже чистокровный еврей. Недавно вернулся из Израиля…

   - А что ж так? Там, говорят, лучше, чем у нас,- с усмешкой перебила его  курносая молодая женщина в норковой шапочке.

   - Кто вам говорил?- сухо усмехнулся еврей.- По телевизору, наверное?

   - По телевизору всегда говорят то, что нужно  их хозяевам,- усмехнулась женщина в пуховом платке.

   - Ну и что там, в Израиле?- снова обратилась к еврею курносая.- не уж-то так плохо?    

  -Очень  даже плохо!- взволнованно продолжал еврей.- Плохо с работой, плохо с жильём. Цены на продукты питания и коммунальные услуги просто сумасшедшие. А с работой и жильём, вообще, нет слов. Врачи, инженеры высококвалифицированные медсёстры и многие другие специалисты работают дворниками, судомойками, обслугой, официантами, сиделками – горшки выносят из  под лежачих больных. Я сам врач. И кем мне только не приходилось работать, кроме специальности. Столько унижений! Есть, конечно, и такие, кому очень повезло. Но таких можно сосчитать по пальцам. А жильё!.. Представляете,  двухкомнатная квартира, чтобы снять, стоит около шестисот  долларов! Одним словом, эта обетованная земля принимает своих  соплеменников, как иноземных рабов. У многих евреев из Советского Союза так русский дух и не выветрился. Они так и остались русскими, и теперь очень жалеют, а вернуться не могут, распродали тут свои квартиры, и теперь некуда ехать. Это я поступил, можно сказать, мудро - не продал свою квартиру, сдал в наём порядочным, надёжным людям. Вы не поверите! Когда я сошёл с трапа самолёта, у меня накатились слёзы. Хотелось стать на колени и поцеловать свою истинно  родную землю!

     Среди собравшихся  наступило молчание.  Потом  женщина в пуховом платке промолвила:

     - У меня тоже есть знакомые. Продали здесь трёхкомнатную квартиру, ну и ещё были какие-то сбережения, уехали в Германию и купили там дом. Но оказалось, что содержать его им - не по карману. Пришлось продать и купить малюхонький. Но и там не смогли оплачивать даже телефон. Пришлось отказаться и от него.

     Гладко выбритый мужчина в очках продолжил:

    - Хорошо там, где нас нет. Это значит, нужно хорошо делать там где мы есть.- и, обращаясь к  бывшему комсоргу,  перевёл тему:- Тут  вы говорили об очередях  в советских аэропортах, железнодорожных вокзалах  и других… Я вполне уверен, что вам хорошо известно, что советский аэрофлот превосходил количеством своих самолётов, а также и поездов количество центральных западных стран вместе взятых. Но не смотря на это, весь наш пассажирский транспорт не успевал обслуживать своё население. Это уже говорит само за себя: страна жила, работала, отдыхала, ездила, летала, плавала, путешествовала по нашей  воистину великой и прекрасной стране.

    - Послушайте, мил человек,- снова обратилась пожилая женщина в очках к бывшему комсоргу, - почему вы так  невзлюбили своё Отечество? Клевещите, оплёвываете его и смотрите на Запад с каким-то священным трепетом, словно на                                        чудотворную икону. А что такое – Запад на самом деле?- Это меркантильный муравейник с чисто потребительскими интересами и маразматической нравственно-духовной культурой, получившей название «Массовая культура». И   теперь эта массовая антикультура захлестнула   и нашу страну. Да и летать теперь только вы можете. А простые люди не могут даже к своим родственникам съездить, слетать. Например в Сибирь или на Дальний Восток, как бывало раньше. Потому что стоимость проезда тогда соответствовала их доходам.

     Стоявшая рядом с ней средних лет  женщина  в сером платке и  коричневом пальто, глядя ему в глаза, с отчаянием  заговорила:

    - Послушала я вас тут о вашей демократии, теперь послушайте вы меня. Устроилась я на работу на птичник по разделке куриных тушек. Работали там одни женщины. Рабочий день – двенадцать часов. И сколько мы не требовали, чтобы сократили  рабочие часы, начальство только посмеевалось, говорило, что не нравится, можете уходить, никто вас не держит. Вон, за воротами - целая очередь безработных. А какие условия, если бы вы знали! В туалет ходить разрешается только в начале и в конце смены и ещё в обеденный перерыв. Работать приходится в холодных помещениях и с холодной водой. А охранники - это настоящие фашисты!  Сопровождают до туалета и обратно под конвоем. Вооруженные резиновыми дубинками и наручниками. Чуть что ни так, женщина получает резиновую порцию по спине, а то и в наручники  закуют. В конце смены выстраивают всех работниц  и пропускают через специальную комнату, где каждую женщину раздевают до гола и обыскивают. Вот и меня однажды раздели и начали обыскивать, будто я  спрятала  петуха в своём передке. Ну, и вот, я не выдержала  и влепила одному из них по роже, так они меня так отделали, что я потеряла сознание и оказалась за воротами под забором.- Она замолчала, утёрла платочком слёзы и продолжила:- Слава Богу, что у меня нет детей. Мужа похоронила три года назад. Умер от туберкулёза. Вот, а теперь приехала к сестре, думала,  она поможет. Последнее время мы не переписывались,  и  я не знала – как она живёт. А у неё самой оказалось такое горе! Такое горе, не приведи господь! Муж шёл  ночью со смены, а подростки  подкараулили, чтобы ограбить, и убили. А в кармане у него-то и было всего три рубля. Сама без работы. Двое детей.  Старшему только пятнадцать исполнилось.  Связался с нехорошей компанией, начал выпивать, наркоманить и тащить из дома последнюю копейку, которую мать с таким трудом добывает. Даже стыдно говорить! Занялась проституцией.  Остальное время, ревёт, плачет. А потом  старший со своей компанией изнасиловали, представляете,  восьмидесятилетнюю старуху! Ну его и посадили. А теперь и младшенький пошёл по его стопам, -  закончила она и  снова вытерла платочком слёзы.

      - Такое горе, не дай Бог!  Детей совсем загубили,- вздохнула  одна из женщин. Другая - спросила:

      - А вы  не пробовали обратиться куда-нибудь  насчет порядка на вашей  фабрике?

     Женщина горько усмехнулась.
     - Да, что толку. Писали и в Верховный совет, и самому Президенту.Чучме. И ничего не изменилось. Даже ответа не получили.

     Какой-то мужчина со злом бросил:

     - Вот, когда на вашей фабрике снесётся петух, тогда всё и изменится, и будет такая демократия, как при Советах! - И повернулся к  бывшему комсоргу. – Я правильно говорю, слышь, ты, демократ хренов?  

     - Прошу, без оскорблений! - раздражённо бросил  бывший комсорг.

       -Да что мы  с ним разговариваем, доказываем чего-то?!- вмешалась женщина в пуховом  платке.- Не слишком ли много чести  уделяем этому самовлюблённому  пижону ?!

    Бывший комсорг  так и подскочил на месте.

    - Мадам, наверное, не знает, что  похожа на курицу, которая перестала нести яйца, и теперь кидается на молодых петухов, будто они виноваты в этом.

    Женщина не обиделась и даже сменила свой недружелюбный тон  на весёлый смех, отпарировала:

    - Ха… посмотрите на него! Молодой петух! Да вы больше похожи  на  спесивого индюка, которого снёсла  недоношенная ворона.

   Окружающие дружно рассмеялись. Бывший комсорг   вскинул высоко голову, обвёл всех презрительным взглядом и со злом выпалил:

    - Совки, чернь,  быдло!- Выскочил на дорогу, остановил такси и, сверкнув  из кабины злыми глазами, укатил. Тут же среди собравшихся, поднялся  всеобщий, многоголосый  разговор.  Женщина в пуховом платке улучила момент, вставила:

    - Месяц тому назад вот такой же  хлыщ выкупил наш детский садик и устроил там бардак с голыми девчонками и казино.

    - А откуда у них такие деньжищи?- кто-то спросил.

    - Да такие деньги век не заработаешь своим горбом!- добавил другой.                                                                                                       

   Гладко выбритый мужчина в очках  усмехнулся.

    - Ничего удивительного, такие  деньги в наше время  можно заработать   аферой, элементарным воровством с применением всевозможных новых, разработанных  технологий.  А ещё, накоплением  их родителей, которые при советской власти занимали ответственные должности при материальных ценностях, или  бюрократы-взяточники, которые расплодились благодаря  Хрущёву.

   - Да-а, этот Хрущ наломал дров, ничего не скажешь!-бросил, стоявший рядом мужчина. Другой - добавил:

   - А Горбатого, вообще, повесить надо!

   Женщина - в капюшоне глубоко вздохнула.

   - Больше всех в это проклятое время страдают дети.

   - Да, вы правы,- поддержала её женщина в пуховом платке.- Детские садики распродают и устраивают там развлекательные заведения: казино, бильярдные, Стриптиз-клубы и прочую вакханалию. А в тех, которые ещё не распродали, нечем кормить детей. Хлеб, сахар, овощи родители даже приносят из дома! Это ли не бандитизм среди белого дня?! Я проработала Заведующей детсада тридцать два года, и хочу напомнить, что в советское время очень строго следили и заботились о здоровье детей. Советским здравоохранением  ещё в тысяча девятьсот сорок девятом году были разработаны и установлены нормы, которые соответствовали развивающему детскому организму. Обязательное четырёхразовое питание, куда входило мясо ежедневно, молоко или молочные продукты - сметана, творог, сливочное масло. Ну, и конечно же, овощи и фрукты. А в тысяча девятьсот семьдесят девятом году эти нормы  были пересмотрены, - увеличены на мясо, молоко, молочные продукты, сливочное масло и другие белковые и витаминные продукты. А летом, с первого июня начинался оздоровительный сезон и тоже были увеличены нормы. Особенно на овощи, фрукты, ягоды. А вот, колбасы, вообще, были запрещены. Считалось, они  вредны для детского организма. Детки были упитаны и здоровенькие. И стоило родителям за содержание ребёнка в детсадике в месяц девять - десять рублей. Зависимо от зарплаты. Самая высокая плата - двенадцать рублей пятьдесят копеек. А теперь что?.. Готовят будущее поколение к вымиранию? Дети уже сплошь больные!

    - Кстати, я хотела бы заметить по поводу зарплат того времени,- вставила  инженер-текстильщик.- Сейчас часто иронизируют по телевизору некоторые политики и желторотые скороспелки - телеведущие, журналисты, что в СССР  была нищенская зарплата - сто двадцать рублей. Якобы люди едва сводили концы с концами. Но умалчивают, что была и семьсот, восемьсот рублей. Например, у металлургов и шахтёров. Но даже кто и получал сто двадцать, то и цены были соответствующие. Хлеб, например, стоил шестнадцать - двадцать копеек, сахар - семьдесят, колбаса - два рубля,  мясо- два рубля  восемьдесят копеек, яйца десяток - семьдесят копеек, крупы – пятьдесят-шестьдесят копеек; проезд в трамвае - три копейки, в троллейбусе - четыре, в автобусе - пять копеек. Да ещё за эту «нищенскую» зарплату люди могли отдыхать в домах отдыха и санаториях, содержать своих детишек в детсадиках и ясельках, да ещё откладывать на сберкнижку.  И знаете, когда пришли к власти нынешние демократы и копнули советские банки, то там на сбережениях оказались миллиарды! Миллиарды от этой «нищенской» зарплаты!

    - Да что там говорить,- промолвила женщина  в норковой шапочке.-  А как было тихо, спокойно, люди все улыбчивые, добрые.

   - И правда!- подхватила - другая.- Все только и думали, чтобы не было войны. А теперь страшно вечером выйти на улицу. Только и слышишь  там кого-то убили, там кого-то изнасиловали. Ужас!

    - А знаете, я вспомнила, как мы проводили парня в армию,- продолжила инженер текстильщик.- Возвращались после домой с компанией друзей, где-то, часа в три ночи. Идём  по улице, кругом тишина а мы во всю горланим песни. И тут, подходит к нам постовой милиционер и говорит: «Ну, что вы ребята, люди все спят, а вы шумите». А мы говорим:  «Нам весело. Мы проводили друга в армию. Вот и поём». А он говорит: «Пойте, но только по тише, пожалуйста». А потом мы со своим приятелем отделились и пошли через парк Дворца культуры металлургического завода, имени Ленина.  Он что-то  рассказывал, мы смеялись. В небе сияла огромная светлая луна. Потом он   упал на траву, на спину, раскинул руки и во весь голос начал читать стихи Есенина. А тут проходила мимо молодая парочка. Остановились, парень и говорит: «Может, и мне  разрешите?» Мой приятель поднялся и  говорит:  «Ва-ляй!»  И вот я запомнила только первых четыре строчки: «Когда в душе свободе тесно, а счастье льётся через край, расправив крылья в поднебесье, жизнь земную обращая в рай...» А дальше не помню. Мой приятель подал ему руку и сказал:  «как хорошо жить на свете, когда видишь вокруг счастливых, добрых людей!» - Она улыбнулась и продолжила:- А женился-то он не на мне, а на моей подруге. И родились у них двойняшки, такие здоровенькие, славненькие карапузики. Он пошёл работать в шахту. А когда началась этот бандитский беспредел новой власти, шахту закрыли. Он остался без работы. И она не работала, ухаживала за детьми. А тут и дети заболели, не на что  было купить не только лекарства, но и жить. И он повесился.- Она замолчала, низко опустила голову, достала платочек  и поднесла к глазам.

     Среди собравшихся  наступила тишина. Потом кто-то из мужчин промолвил:

     - Да, было время! И  что же они, поскуды сделали с нами?!

     -  Жили и не знали, что жили при коммунизме,- вздохнула, рядом стоявшая женщина.

    - Сами и помогли похоронить его,- усмехнулся другой мужчина.

    - А я вот что скажу, - кто-то из окружающих мужчин произнёс, но тут его перебили:

   - А вон и троллейбус идёт!

  Салон забили до отказа. Пассажиры теснились между собой, то и дело извиняясь друг перед другом. Через две остановки  троллейбус наполовину опустел. Вошли ещё несколько человек и девочка лет двенадцати  с бледным худеньким личиком и  припухшими бегающими глазёнками. Голова повязана не свежим, серым платочком. С худеньких плечиков свисало длинное, заношенное клетчатое пальтишко. Напрягая простуженный, слегка охрипший голосок, промолвила:

    - Люди добрые, подайте копеечку!- и, вытянув  вперёд, давно немытую, высохшую ручонку, пошла по салону, надрывно выводя слова не знакомой песенки:- Ты мой король, я твоя королева…

 Донецк  2012 г.