Записки сумасшедшего Часть 2.

Меня привели в знакомое мне уже помещение. Дверь звонко захлопнулась, а с ней и надежда на скорое возвращение домой. Меня определили в палату с лежачими больными. Более точная формулировка – не ходячими. Запах говна и мочи шокировал мои носовые рецепторы. Но к ароматам психиатрической кухни довольно быстро привыкаешь и уже не чувствуешь себя свиньей в свинарнике. Вот она родная шпонка, которая стала моей боевой подругой. Довольно жесткая надо сказать подруга. Ну а как иначе. Нельзя же больным которые ходят под себя положить нормальный матрас. Позднее ко мне подошла врач – Маргарита Евгеньевна. Довольно милая нужно сказать женщина. Но как и все врачи в этой мясорубке не лишена безразличия. Поговорили. Рассказал ей про паутину лжи которая опутала меня как кокон гусеницу. Я не буду грузить читателя, правдой маткой, моя цель рассказать про психушку.

 

Прислали ещё одного врача, не помню как его зовут. Рассказал тоже самое. И тот и другой покивали, сделали вытянутые лица и ушли беседовать. Тем же вечером мне уже назначили “лекарства”. Вкололи ампулу галоперидола. Наступила первая ночь моего пребывания в психушке. Стоны и крики были моей колыбелью. Ей богу стало как-то жутко. Уж очень мне не хотелось оказаться на месте одного из тех кто лежал в моей палате. Сейчас про них напишу. Нас было пятеро, вместе со мной. Один “каратист” – слава богу был привязан к койке. Постоянно дергался, покрывал непонятно кого трехэтажным матом и кричал “карате”. Как позже выяснилось он и вправду был каратистом. Я не знаю, что ему кололи но не затыкался он всю ночь. Другой был с рожей, аж не на "цензура мат" не похожей. Такие рожи обычно носят криминальные авторитеты. И лично на меня по началу он наводил тихий ужас. Как потом выяснилось он мирный, или стал мирным благодаря чудодейственному влиянию препаратов.

 

Третий – дед.

Тоже кстати привязанный. Там всех, у кого нарушена координация из-за приема препаратов, привязывают. В целях безопасности естественно. Лежать на жесткой кровати привязанным то ещё счастье. Ни тебе перевернуться ни пошевелиться по нормальному. Даже просто лежать на кровати ничего не делая в течении, допустим, месяца и то испытание. Да деду не повезло. Он оставался в сознании, и можно только представить, что он чувствовал. Когда на следующий день я увидел его пролежни, я ей богу содрогнулся. Дед хоть и не орал, но целую ночь стонал, что тоже не способствовало крепкому сну. “Умираю, умираю”; “Ох, ох”; “Воды, воды” – "цензура мат" короче. И меня, хоть и было его жалко, это дико напрягало.

 

Четвертый – тоже старпер. Но, про него я ничего сказать не могу. Всё мое пребывание в больнице он спал, иногда просыпаясь покурить, поесть и на прием таблеток. Везет же некоторым. Так прошла моя первая ночь. Не сомкнул глаз. Ворочался. Долго лежать на боку было просто не возможно. В других палатах, тоже что то кричали, но крики утопали в мрачном коридоре психушки. Валялся и тупо пялился на святящуюся надпись “Выход” над дверью в палату. Зачем её туда прицепили. В небольшой палате с одним окном, одной дверью, и четырьмя стенами. Наверно техника безопасности требует. А как, в случае пожара, будут покидать палату “не ходячие” больные, да еще и привязанные. Я думаю надпись “ Выход ” им не поможет.

Вот и утро. “Завтракать, за-а-автракать” – кричат санитарки. Как коровы на водопой, все поползли в столовую. Да, именно поползли. Поели. Кстати по сравнению с Июльскими днями кормят весьма не дурственно. “Таблетки, та-а-аблетки”- снова надрываются санитарки. Все выстроились в очередь за таблетками. Пристроился в хвост. Таблеток не дали. Сделали укол. Лучше бы мне дали таблеток.