Рэкет как способ изменить историю

Февральская революция 1917 г. важная веха в истории России. Без нее был бы невозможен Октябрь 17-го, как невозможен был бы декабрь 1991 г. без августовского путча 91-го. Сходство между двумя этими событиями в том, что подготовлены и осуществлены они были в верхах. В этом отношении старая формула «верхи не могут – низы не хотят» нуждается в поправке: «верхи хотят – низы делают».

Владимир Меженков

РЭКЕТ КАК СПОСОБ ИЗМЕНИТЬ ИСТОРИЮ

К 95-летию Февральской революции в России

РОССИЯ - МИРОВАЯ ДЕРЖАВА

Ничто не предвещало в России в начале ХХ в. близкой катастрофы. Скорее наоборот. В 1911 г. было пышно отмечено 50-летие отмены крепостного права. В еще более торжественной обстановке прошло в 1912 г. празднование столетия победы над Наполеоном. Наконец, весь 1913 г. прошел под знаком 300-летия царствования дома Романовых.

Этот год вообще выдался для России удачным: два подряд урожайных года и промышленный подъем вывели страну на пятое место в мире – вслед за США, Англией, Германией и Францией.

Историк Александр Степанский пишет: «Среди объектов российской действительности 1913 года мы видим такое, чего не было и в помине накануне вступления на престол Николая II. Много новых промышленных предприятий и железных дорог. Электричество. Телефон. Радиосвязь. Трамвай. Автомобили. Авиация. Кинематограф. Звукозапись. Многоэтажные дома со всеми удобствами. Всевозможные машины и приборы новых конструкций. Конечно, здесь было много импортного, но немало и своего – русская техническая и естественнонаучная мысль вполне соответствовала мировому уровню».

            Гужевая феодально-аграрная Россия уверенно вставала на рельсы капитализма с его главными постулатами: прибыль и собственность. Правда, если в части прибыли русские капиталисты сразу обнаружили способность дать сто очков вперед всем капиталистам мира вместе взятым, то в части собственности вышла неувязка, о которой Василий Розанов сказал в 1912 г. в «Уединенном» - самом личностном своем произведении: «В России вся собственность выросла из “выпросил”, или “подарил”, или кого-нибудь “обобрал”. Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается».

Ну да эту неувязку русские капиталисты рассчитывали легко преодолеть в обозримые 10-15 лет. Главное было не в том, из чего выросла собственность, а  в другом.

Элита во главе с Николаем II была преисполнена оптимизма. Кошмар русско-японской войны и революции 1905 – 1907 гг. забыты. Премьер-министр Владимир Коковцов писал: «Вера в великое будущее России никогда не оставляла государя и служила для него как бы путеводной звездой в оценке окружавших его событий дня. Он верил в то, что он ведет Россию к светлому будущему, что все ниспосылаемые судьбой испытания и невзгоды мимолетны и, во всяком случае, преходящи и что если лично ему суждено перенести самые большие трудности, то тем ярче и безоблачней будет царствование его нежно любимого сына».

Эйфория, продолжавшаяся весь 1913 г., перешла и на следующий год. 14 мая 1914 г. – за два с половиной месяца до начала Первой мировой войны – Сергей Витте пишет члену Госсовета графу Сергею Шереметеву: «Что касается Германского Императора, то он к нам более всех любезен. Наш курс теперь сильно покосился по направлению к Берлину».

Тем не менее 1 августа 1914 г. именно Германия объявила войну России, и Россия этот вызов приняла.

ЛЮБОВЬ К ВОЙНАМ

С чего бы вдруг? А никакого «вдруг» не было. Вся предшествующая история России логически подвела страну к тому, что она не могла не ввязаться в абсолютно не нужную ей войну. В этом убеждаешься, познакомившись со статьей скончавшегося в США старейшего русского историка-эмигранта Николая Ульянова «Роковые войны России». В отличие от отечественных историков, с упоением писавших о победах русского оружия, Ульянов стал первым, кто посмотрел на эти победы с иной точки зрения и пришел к выводу: правители России сами искали повода ввязаться в любые военные конфликты, которые вспыхивали в Европе. В самом деле, какая нелегкая занесла адмирала Ушакова в Средиземном море, а Суворова в Альпы? Что искала и что приобрела там Россия? Ровным счетом ничего. Но поиграть мускулами хотелось. И она играла.  Ульянов увидел за внешним блеском побед пот и кровь, бессмысленные жертвы и все большее обнищание страны, которой Европа манипулировала, как хотела. Приведу фрагменты из его обширной статьи:

«Если войны Николая I, как и его покойного брата Александра, имели единственным источником своего возникновения волю самодержца, то при слабовольном недалеком Николае II видную роль стало играть сановное окружение, высшее военное начальство и даже “вневедомственные влияния”. Не прошло и пяти лет со дня коронации нового царя, как начались разговоры о захвате Босфора. Обручев – глава генерального штаба – хотел захватить Босфор, двигаясь туда на плотах. Сам император увлечен был босфорской затеей и дал санкцию на ее осуществление. Дело дошло до того, что Нелидов уже поехал в Константинополь, чтобы сделать нужные приготовления и дать оттуда сигнал. Расстроил все Витте, доказавший абсурдность и вредность замысла. А “вневедомственные влияния”, несмотря ни на что, росли. Появился Безобразов, сделанный статс-секретарем, начал подбор в государственный аппарат таких же безответственных дельцов, как он сам, и повел свою “дальневосточную” политику. Когда немцы захватили Киао-Чао, русская военная клика решила захватить Порт-Артур и Даляньвань не по каким-то веским соображениям, а единственно по логике: раз немцы грабят, то и нам надо. Дальневосточная авантюра потребовала создания русского военного флота, на постройку которого пришлось отпустить 90 миллионов рублей “вне государственной росписи”. Раздраженные русской агрессией японцы потребовали отозвания наших воинских сил с Дальнего Востока. Но в Петербурге долгое время не замечали этого требования. Тогда последовало нападение на Порт-Артур и потопление царского флота.

            Рок, довлевший над всем царствованием Николая II, не осенил прозрением ни царя, ни его окружение. Вместо того, чтобы, получив жестокий урок, решительно взять курс на уклонение от всяких войн, царь и правительство не мыслили внешней политики иначе, как в виде присоединения к той или иной коалиции великих держав. Пока Россия покрывала себя позором на Дальнем Востоке, в Европе складывались стороны будущей мировой войны: откровенно обнаружила себя коалиция Германия – Австрия, к которой тяготела Турция. В противовес им образовался Англо-Французский блок (Антанта). Та и другая стороны были кровно заинтересованы в привлечении на свою сторону России…

            В СССР и за границей много написано на тему гибели России. Чаще всего это поиски “виновников”: бездарный царь, тупые министры, недалекая либеральная общественность, техническая и культурная отсталость. Лишь об одном органическом пороке никогда не упоминается – о нелепых безрассудных войнах, истощавших нашу родину на протяжении двух столетий. Их роль в российской катастрофе до сих пор не принимается во внимание».

            То обстоятельство, что в СССР не писали о безрассудных войнах, истощавших нашу страну и уносивших сотни тысяч жизней, - понять можно: Советский Союз был таким же милитаризованным государством, как и царская Россия, и точно так же ввязывался в войны, которые велись в мире, или сам инициировал их (Испания, Корея, Вьетнам, арабо-израильский конфликт, африканские страны, Афганистан, современная Россия вела две подряд войны в Чечне... После 1945 г. Советский Союз участвовал в 30-и войнах за пределами своих границ, в которых было задействовано 1,5 млн. солдат и офицеров). Можно понять и западных авторов, обходящих эту тему молчанием: коснись они этой темы, и сразу станет очевидна неблаговидная роль западных стран в провоцировании бесконечной череды войн и втравливание в эти войны России.

Остается загадкой, почему не обратил внимания на эту провокационную роль Европы в развязывании бесконечной череды войн сам Николай II, которому в феврале 1913 года поднесли роскошно изданную книгу «Триста лет царствования дома Романовых»? Между тем в этом дифирамбическом опусе, восхвалявшем династию Романовых, черным по белому написано: «Реальные интересы России часто приносились в жертву требованиям политической теории. Россия считала себя призванною ограждать русскою кровью консервативные интересы остальных европейских народов. Если в конце XVIII века русские войска под предводительством Суворова боролись в Италии или на вершинах Альп за интересы Европы, то этим же духом проникнуты были войны, которые впоследствии вела Россия. Мы боролись не за реальные интересы России, а за консервативные интересы всей Европы». Впрочем, может статься, что Николай II и не удосужился прочитать эту книгу, изданную прежде всего для него лично.

ПРАЗДНОВАНИЕ 300-ЛЕТИЯ ДОМА РОМАНОВЫХ

Но вернемся в 1914 год, когда до начала Первой мировой войны оставалось всего ничего. Николай II буквально купался в изъявлении ему всеобщей любви и верности. Всюду, где он ни появлялся, его окружали толпы безумствующих от восторга людей – неистребимая черта русских, чувствующих себя на верху блаженства при одной только возможности лицезреть живьем царя ли, генсека или президента. Когда Николай II прибыл в Кострому, город превратился в одну сплошную ликующую массу.

Искушенный в тонкостях организации «театральных действ» иностранный дипломат, сопровождавший Николая, записал в своем дневнике: «Какая сила! Какое единство народного чувства! Все наши конституции ничто по сравнению с тем, что мы видим!»

За коляской, в которой ехала Александра Федоровна, бежали толпы крестьян и, отпихивая друг друга с риском оказаться под колесами коляски или копытами лошадей, целовали лакированные дверцы и благословляли императрицу.

            Поползли слухи о том, что по случаю юбилея, в ходе которого народ столь искренне выражал свою любовь к самодержцу, Николай II наделит крестьян землей, чего не сделали ни его дед Александр II, отменивший крепостное право, ни отец Александр III, прозванный миротворцем: земля по-прежнему оставалась собственностью помещиков. Депутат Госдумы Афанасьев, выражая общее настроение, охватившее народ, предложил ознаменовать 300-летнюю годовщину династии Романовых безвозмездной передачей крестьянам государственных земель, а земли «частновладельческие, удельные, церковные, монастырские забрать за справедливое вознаграждение». Афанасьева чуть ли не на руках носили по Петербургу как самого верного и последовательного защитника народных интересов. Николай II, сам крупнейший землевладелец, поспешил развеять ни на чем не основанные слухи. На встрече с щигровскими крестьянами-общинниками он сказал: «Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может». (Убеждение, что крестьяне должны владеть куцыми наделами земли в пределах общины и что общинное землепользование на благо самим крестьянам, укоренилось в сознании не одного царя. 14 декабря 1893 г. был принят закон, запрещавший крестьянам выход из общины без согласия 2/3 домохозяев и ограничивавший залог и продажу выделенных наделов. С. Витте писал: «Общинное землевладение наиболее способно обеспечить крестьянство от нищеты и бездомности». Этот порядок попытался разрушить Столыпин, но из его затеи ничего не вышло, а сам он был убит.)

ОТ ВОСТОРГА К НЕДОВОЛЬСТВУ

            Народ вначале робко, а потом со все большим раздражением ответил волнениями. Крестьян поддержали рабочие – сами в огромном большинстве выходцы из крестьян. Численность бастовавших быстро росла и вскоре достигла 2 млн. человек. В 1914 г. на улицах Петрограда возникли баррикады. Бывший министр внутренних дел Петр Дурново подал Николаю II записку, в которой предостерегал: «Социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна. Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».

            Николай II решил проблему по-своему: клин вышибают клином. Уж если народу вопрос о земле дороже, чем любовь к нему царя, пусть будет война. Одним ударом можно будет разрубить сразу два взаимосвязанных узла: приструнить народ и заставить трепетать его перед волей царя, а заодно заставить уважать себя все европейские народы.

            Европа – для Николая II это не составляло тайны – смотрела на Россию как на своего вассала, готового по первому требованию выполнить любую ее волю, благо это Россия со времен Петра I стремилась сблизиться с Европой, а не Европа с ней. Но и вассалом-то Россия оказалась бестолковым: за что ни бралась, все у нее выходило наперекосяк, а то и прямо против интересов Европы. В этом отношении представляет интерес книга «Россия и Германия. Наставники Гитлера», принадлежащая перу современного американского историка Уолтера Лакера. В ней, в частности, говорится: «Русские... обладают всеми пороками примитивных народов, но ни одной из их добродетелей. Это варвары; их победа погрузит Европу в вечную ночь, и славянское вторжение будет началом гибели всей цивилизации и культуры. Подобные идеи разделяли большинство демократов и либералов того времени…» И далее: «Когда разразилась Первая мировая война, германские социал-демократы почти без разногласий поднялись на защиту западной (в особенности германской) цивилизации от ее разложения примитивной Россией».

Мысль Лакера - в прошлом упертого антисоветчика, позже председателя Совета международных исследований вашингтонского Центра по изучению стратегических проблем и международных отношений, - понятна: Германия (да и вся Европа) – это воплощенная добродетель; Россия – сплошной сгусток дикости и варварства, которую для общеевропейского блага лучше держать в изоляции в огромной клетке. 

Объявив всеобщую мобилизацию, Николай II в первые же дни войны бросил на фронт самую работоспособную часть русского крестьянства. Дядя Николая II, великий князь Александр Романов писал в своих мемуарах: «Пятнадцать миллионов русских крестьян должны были оставить в 1914 году домашний очаг, потому что Александр II и Александр III считали необходимым защищать балканских славян от притязаний Австрии. Вступительные слова манифеста, изданного царем в день объявления войны, свидетельствовали о послушном сыне, распятом на кресте своей собственной лояльности. “Верная своим историческим традициям, наша империя не может равнодушно смотреть на судьбу своих славянских братьев…” Трудно добиться большего нагромождения нелогичности на протяжении этой коротенькой фразы».

Что получила Россия взамен «лояльности», проявленной царем? То же, что получала всегда: унижения, еще бóльшую нищету народа и – бесчисленные жертвы, которые на Руси никто никогда не считал.

ДЕНЬГИ КАК ПЕРВОПРИЧИНА ВОЙНЫ

Петр I, сам большой любитель повоевать, как-то сказал: «Деньги суть артерия войны».

Его преемники, как и «сановное окружение», как назвал Н. Ульянов «вневедомственные влияния» тех, кто помогал царям проводить внешнюю политику, по-своему истолковали слова Петра: деньги – это несокрушимая сила, и потому те, кто хочет быть несокрушимым и сильным, сами должны обогащаться.

О причинах, вызвавших в России три подряд революции – 1905-1907 гг., Февральскую и, особенно, Октябрьскую революции 1917 г., - написаны горы книг и высказаны самые разные, часто диаметрально противоположные точки зрения. Существует, однако, еще одна точка зрения, которую мало кто всерьез рассматривал, но которая, тем не менее, наиболее адекватно отражает реальное положение дел, сложившихся в конце 1916 – самом начале 1917 г., что, собственно, и послужило главной причиной свержения, а затем и расстрела Николая II и членов его семьи. Я имею в виду тот факт, что к началу Первой мировой войны Россия совершила резкий прорыв в капитализм, и власти предержащие, почувствовав вкус внезапно свалившихся на них прибылей – главного стимула капитализма, - ринулись грабить страну, рассчитывая урвать каждый максимально большой кус. Судите сами.

В мемуарах А. Романова читаем: «25 декабря 1916 года, девять дней после того, как во дворце моего зятя князя Ф. Юсупова (князь Феликс Юсупов был женат на дочери А. Романова Ирине, доводившейся Николаю II двоюродной сестрой. – В. М.) Распутин был убит, я послал царю длинное письмо, в котором предсказывал революцию и настаивал на немедленных переменах в составе правительства. Мое письмо заканчивалось словами: “Как это ни странно, но мы являемся свидетелями того, как само правительство поощряет революцию. Никто другой революции не хочет. Все сознают, что переживаемый момент слишком серьезен для внутренних беспорядков. Мы сейчас ведем войну, которую необходимо выиграть во что бы то ни стало. Это сознают все, кроме твоих министров. Их преступные действия, их равнодушие к страданиям народа и их беспрестанная ложь вызовут народное возмущение. Я не знаю, послушаешься ли ты моего совета или же нет, но я хочу, чтобы ты понял, что грядущая русская революция 1917 года явится прямым продуктом усилий твоего правительства. Впервые в современной истории революция будет произведена не снизу, а сверху, не народом против правительства, а правительством против народа”» (курсив автора. – В. М.).

История распорядилась таким образом, что русские никогда не знали собственности, и это обстоятельство сыграло решающую роль в том, что наши предки «проскочили» стадию рабовладения, через которую прошли все западные страны, включая США. Не знали наши предки и развитых форм феодализма и капитализма. Русского человека от начала заботило одно: как сделать, чтобы жить по наряду, то есть по закону, данному свыше, по правде, а стало быть – по справедливости. Иначе говоря, для русского человека всегда стояло на первом месте духовное начало, а материальная его «подпитка» на втором, приоритет отдавался не вопросу «как жить», а «для чего жить». В этом состоит принципиальное отличие русской ментальности от ментальности западной, которая развивалась в обратном направлении – от признания необходимости материального обеспечения к утверждению социальных прав человека.

Такая разнонаправленность интересов в определении того, что считать настоящими ценностями, а что  ярлыками с проставленными на них ценами, привела к тому, что если все европейские революции сводились в конечном счете к перераспределению собственности в соответствии с мерой вложенного в эту собственность труда различных слоев населения, то в сознании русского человека духовное никогда не смешивалось с материальным и даже накануне революции жило убеждение в том, что, как определил эту особенность русских С. Витте, «занятие всем, что связано с благосостоянием и потребностями народа, остается в компетенции правительственной власти».

НЕСХОДСТВО МЕНТАЛЬНОСТЕЙ

Коренное отличие между ментальностью людей западной цивилизации и ментальностью русских, до сих пор непонятное нам, не представляла секрета для Запада. «В российском обществе так и не возникло общепризнанной правовой системы, - писал англичанин Г. Сетон-Ватсон. – На Западе существовала непрерывная традиция прав, которые градуировались в разных сословиях в зависимости от их привилегий, но даже в самом низшем сословии крестьян эти права никогда не опускались до состояния полного бесправия. В России формирующаяся деспотическая монархия не застала никаких более мощных социальных сил, а помимо того существовала всеобщая безграмотность и чрезвычайно низкий уровень культуры. В российском законодательстве не существует законодательства, которое определяет природу власти суверена или его права и обязанности, включая природу прав и обязанностей граждан. Концепция правового правления, идея, согласно которой должны существовать ясно определенные законы и правила, обязательные для всех, в соответствии с которыми должны осуществляться действия всех граждан, никогда не была не только принята, но и понятна большинством российского общества».

Русский слух не режут слова, которыми явно злоупотребляют православные священники, называя свою паству «рабами Божьими». Слова эти должны показатся особенно кощунственными людям, предки которых проскочили стадию рабства и в новых исторических условиях обнаружили, по определению Николая Лосского, «фанатическое стремление осуществить своего рода Царство Божие на земле», - пусть без Бога, но с признанием «наместниками» Бога своих правителей-самодержцев.

С другой стороны, с какой стати эти слова станут резать слух русских, если на всем протяжении отечественной истории мы и были рабами – вначале своих удельных князей, из-за амбиций которых грызли друг другу горло в междоусобных войнах, потом крепостников-помещиков, при советской власти послушными исполнителями воли административно-командной системы, сегодня превратились в рабов благодетелей-работодателей, которые захотят – предоставят нам работу, не захотят – уволят, захотят - будут платить нам зарплату, не захотят – перестанут, а рыпнемся – вовсе закроют свои предприятия, лишив нас и наши семьи куска хлеба и последней надежды на выживание.

Это одна сторона дела. Другая состоит в том, что, никогда не зная собственности и, в сущности, материальной нужды («земля наша велика и обильна», заявили наши предки варягам, приглашая их на княжение, - что нам было делить между собой и своими соседями?), мы легко допустили, что собственностью этой завладели пришлые люди.

Наконец, есть еще третья сторона, о которой необходимо сказать особо. Если в странах Запада собственность в конце концов отделилась от власти и стала диктовать ей свои условия и «правила игры», то в России собственность соединилась с властью, и уже власть-собственник в лице самодержца диктовала народу свои условия и «правила игры», которые могли меняться сколь угодно часто, причем всегда в ущерб народу и за счет народа – главной производительной силы страны.

ОТ СОБСТВЕННОСТИ К МОНАРХИИ

Итак, основное отличие России от других стран Европы сводится к тому, что у нас собственность, соединенная с властью, не в состоянии была (и не может до сих пор) породить ничего, кроме монархии (под монархией я понимаю абсолютную власть, которую только и знала Россия; еще в 1921 г. один эмигрантский публицист заметил: «Пожизненный наследственный президент может называться монархом, а избираемый на определенный срок монарх называться президентом; важны не титулы, а реальность»). Власти-собственнику незачем отстаивать чьи бы то ни было интересы, кроме своих. Собственник, отделенный от власти, содержит ее на часть своего прибавочного продукта, а чтобы сохранить за собой бóльшую часть прибавочного продукта и, соответственно, независимость от власти (величину взимаемого налога в любом случае определяет власть), стремится к максимальному удешевлению власти. Власть-собственник не нуждается в благодеяниях своих подданных, она присваивает себе столько, сколько пожелает, а чтобы стать еще богаче, использует такой безотказный «рычаг принуждения», как взятки – общенациональное бедствие России.

Прав философ и политолог, профессор Ростовского государственного университета Виктор Макаренко, когда, анализируя особенности власти, сложившейся в России, пишет: «Взятка, независимо от разновидностей, есть государственная форма прибавочного продукта, та часть прибавочной стоимости, которая соответствует месту в иерархии власти, если от лица, занимающего это место, зависит возможность самой хозяйственной деятельности. Если без разрешения представителя власти невозможна никакая экономическая деятельность, тем шире становится социальная база для коррупции политико-управленческих элит». (Тех, кто не согласен с этим объяснением, я отсылаю к декларациям о доходах работников администрации президента и членов правительства, опубликованных в Интернете.)

Монархия, возникающая на почве слияния власти с собственностью, нуждается в огромном бюрократическом аппарате, который берет под жесткий контроль решительно все стороны жизни общества на всем пространстве страны (в одних только 18 федеральных структурах насчитывается сегодня 200 тыс. чиновников). Однако эта громоздкая пирамида только кажется незыблемой: поставленная на «попа»-монарха, будь этим «попом» царь, генсек или президент, - она чрезвычайно неустойчива, нуждается в бесчисленном множестве подпорок, от которых не становится прочней, и потому делает основной упор на силовые структуры и войны, о которых говорится в статье Н. Ульянова, а не на разрешение внутренних проблем, которых у нас всегда было и остается «выше головы». Не случайно незадолго до начала Первой мировой войны, неизбежность которой стала очевидной уже для всех, историк и экономист Р. Стрельцов опубликовал статью, в которой, в частности, писал: «Во всех направлениях у нас могут быть только мирные задачи. Россия не нуждается в захватах. Земельных богатств у нее и без того достаточно. В области внешней политики ей нужно спокойствие и только спокойствие. Вся энергия необходима для внутреннего строительства. Наилучшей внешней политикой для России является хорошая политика внутренняя». Но кто стал бы слушать каких-то стрельцовых в стране, власти которой не мыслили своего существования без непрерывной череды абсолютно ненужных народу войн, в которых самые лучшие, самое здоровые представители этого народа, его генофонд, становились «пушечным мясом»!

ГРАБЬ СКОЛЬКО МОЖЕШЬ!

Почувствовав слабость монарха, помешанного, как и все его предшественники, на войнах и номинально являвшегося «хозяином всея Руси», его ближайшее окружение в лице правительства решило самоустраниться от него, урвав при этом свою долю собственности. Раскололся и огромный бюрократический аппарат, а вместе с ним силовые структуры. Произошло отчуждение власти от собственности, которая перешла в частные руки. Народился новый класс – класс крупной буржуазии. Выразителем этого класса в 1916 – начале 1917 г. стал так называемый Прогрессивный блок, представлявший большинство в Госдуме. Именно тогда в России и возникло реальное двоевластие, ничего общего не имевшее с двоевластием между Февральской и Октябрьской революциями. Между двумя ветвями этой уродливой власти, основанной на дележе собственности, началась бешеная грызня за эту самую собственность. Ее-то и имел в виду великий князь А. Романов, когда предупреждал Николая II о готовящейся его правительством революции.

Конфликт между двумя властями из-за собственности принял в ходе войны откровенно циничный характер, как предельно циничный характер приняло присвоение собственности ничтожной кучкой лиц при Ельцине в пору крушения Советского Союза (и это при том, что власть во главе с Ельциным нагло лгала народу: «Нам не нужны собственники-миллионеры, нам нужны миллионы собственников»).

Царь, ужаснувшийся размаху грабежа России, попытался направить этот грабеж в контролируемое русло. Для этого он прибегнул к излюбленной тактике всех слабых политиков - перетасовке глав правительства, на которых было удобно взвалить ответственность за собственные промахи и ошибки. В короткое время престарелого Горемыкина (в 1914 г., когда Николай II назначил его председателем Совета министров, Ивану Логгиновичу шел 75-й год, что вызвало удивление самого Горемыкина: «Не понимаю, зачем меня вынули из нафталина?») заменил Штюрмер, того Трепов, а последнего Голицын – один другого никчемнее. Когда же эта перетасовка не принесла ожидаемых результатов, Николай II ударился в мистику. Важнейшие государственные решения принимались под влиянием «советов» невежественного попа-расстриги Распутина, а после его убийства – столь же невежественного француза-теософа, пригретого при дворе (об этом авантюристе в книге В. Макаренко «Русская власть» содержится любопытный рассказ: «Один из работников русской разведки, горя от служебного рвения, собрал в Париже данные о царском придворном теософе. Оказалось, что этот француз был по профессии мясником, по характеру мошенником, а в целом сумасшедшим. Как отреагировал царь на информацию? Разведчика выгнали со службы, а царь через дипломатические каналы стремился склонить президента Франции к тому, чтобы тот через французскую Академию наук посодействовал французскому подданному и русскому придворному мистику-мяснику получению титула доктора медицины». От себя замечу: к услугам оккультиста, содержавшегося в штате администрации президента, а прежде сотрудника КГБ Георгия Рогозина, прибегал и Ельцин. Сегодня Г. Рогозин время от времени появляется на экранах телевизоров и уже не на головы высших правителей страны, а на наши выливает свою оккультную чушь).

Между тем новоявленный класс собственников, воспользовавшись войной, ринулся рвать на куски общероссийское достояние. Очевидец этих событий, впоследствии эмигрант и историк Г. Катков писал: «Кровь льется на полях сражений, а в тылах льется золотой дождь. Жажда прибыли и легкого обогащения охватила всех, имеющих хоть какое-либо касательство к торговле и промышленности, к контрактам на поставки, к снабжению и перевозкам. Напоминание об обязанности служения отечеству звучит наивно. Злоупотребления периода турецкой войны 1877 – 1878 годов кажутся детской игрушкой по сравнению с тем, что происходит сегодня. Деньги гребут не только люди, профессионально занимающиеся торговлей и снабжением, а почти каждый, кто может, - депутаты Государственной думы, заседатели городских дум, общественные и политические деятели, журналисты».

Несмотря на солидные запасы продовольствия, в стране начинается голод. (Точно так же страна окажется на грани голода в конце горбачевской перестройки и прихода во власть Ельцина, когда полки магазинов оказались пусты, хотя склады были полны товаров: лица, ответственные за снабжение населения продуктами питания и различными товарами, прекратили поставки в ожидании резкого роста цен.) Столичный полицмейстер докладывал царю: «Экономическое положение масс хуже страшного. Невозможность купить многие продукты питания и товары первой необходимости, трата времени на стояние в очередях, рост числа заболеваний из-за недостатка питания привели к тому, что рабочие в своей массе способны к самым диким эксцессам голодного бунта».

Чтобы удовлетворить разыгравшиеся аппетиты нуворишей, правительство выделяет промышленникам 6 млрд. руб. – сумму по тем временам огромную. Новоявленным собственникам этого мало. Правительство занимает у союзников в дополнение к этой сумме еще 8,5 млрд. руб. Собственники готовы проглотить любые суммы и при этом даже не поперхнуться. С трибуны Госдумы депутаты от Прогрессивного блока требуют кардинальных перемен в стране: уволить в отставку министров, не желающих слушать их, назначить в местные органы власти своих ставленников, запретить армии, главнокомандующим которой с лета 1915 г. стал Николай II, вмешиваться в политику. Это уже прямой призыв к захвату верховной власти в стране: царь из союзника и покровителя нуворишей превращается в помеху, которую необходимо устранить.

Требования, звучавшие в стенах Госдумы, подхватываются по всей России. Сетон-Ватсон пишет: «На съездах и заседаниях всякого рода раздавались голоса “снизу”, свидетельствующие о потребности действовать в ожидании “решительных шагов”. Высказывались мнения, что царское правительство уже не может быть гарантией победы в войне, что Совет министров есть правительство “фаворитов, лжецов и шутов”, что “нам нужна власть с бичом, а не такая, которая сама находится под бичом”…».

НА ПЕРЕЛОМЕ

Николай II запоздало понял: «Кругом измена, и трусость, и обман!». 27 февраля 1917 г. он телеграммой из Могилева распускает Госудуму. В ответ депутаты, нажившие колоссальные состояния и благодаря этим состояниям почувствовавшие свою силу, образуют новое правительство, которому дают длиннющее название: Комитет членов Государственной думы для восстановления порядка в столице и организации контактов с лицами и учреждениями, вошедший в историю под названием Временное правительство. Царя арестовывают и вынуждают  отречься от престола. Династия Романовых, продержавшаяся 304 года, опрокидывается сразу и безболезненно для страны. В воспоминаниях англичанки Р. Мэсси «Николай и Александра» можно прочитать: «Трагедия Николая II была в том, что он оказался не на своем месте в истории. Обладая образованием для царствования в XIX веке и темпераментом для правления в Англии, он жил и царствовал в России ХХ века. Мир, который был понятен ему и привычен, рассыпался на глазах. В конечном счете, он сделал для своей супруги и семьи все, что было в его силах; так ли это было для России?.. Попав в гибельную паутину, Николай оплатил свои ошибки, погибнув как мученик вместе с женой и детьми». За что и был канонизирован Русской православной Церковью.

До дня, когда вооруженный конвой во главе с комендантом Яковом Юровским расстреляет Николая II и его семью в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, оставалось чуть менее полутора лет. Новый класс упивался разворованными богатствами, на улицах и площадях не прекращались митинги и демонстрации, проходившие под лозунгами «Да здравствует Временное правительство!» и «Николая кровавого в Петропавловскую крепость!».

Мало-помалу опьяненные легкой победой над самодержавием головы просветлялись. Один из свидетелей Февральской революции писал: «Наша дворничиха, тетя Паша, верит, что теперь все дешево будет. Хлеб, ждут, подешевеет до 3 копеек, сахар, масло тоже». Сахар и масло, а следом за ними хлеб вовсе исчезли из продажи. На письменный стол Александра Керенского – министра юстиции Временного правительства, затем военно-морского министра, министра-председателя и, наконец, главнокомандующего – ложились горы писем, стекавшиеся отовсюду. «Средний обыватель России, приветствуя февральские дни революции, - писал анонимный автор, - желал свободы и славы нашей дорогой Родины, а увидел один позор и втаптывание ее в грязь». Другой автор, подписавшийся «простой рабочий», требовал: «Берите назад свободу с революцией, нам лучше жилось прежде, без свободы. Ни к чему эта свобода, да будь она проклята с вами вместе, если мне приходится целую неделю обходиться без хлеба и голодному ложиться спать»…

Свою роль в ускорении революционной развязки в России сыграли женщины, что естественно для народа с развитым женским началом. На начало ХХ в. в России пришелся резкий всплеск женской активности, проявившейся в двух крайних формах – в виде проституции и террора. «В проститутки обычно шли бывшие крестьянки, приезжавшие в город на заработки, - пишут историки Наталья Лебина и Михаил Шкаровский. – В конце XIX века они составляли 40-50 процентов от общего количества проституток Петербурга, а в 1914 году – уже 70. Почти половина девиц до перехода в ранг публичных имела какое-то занятие. В основном это бывшие горничные, белошвейки, портнихи… Они больше других зависели от капризов клиентов и хозяев и, следовательно, в любой момент могли лишиться и работы, и жилья. Куда идти? Для многих вопрос решался однозначно – на панель».

Но если проституция лишь свидетельствовала о неблагополучном нравственном состоянии общества, не затрагивая его основ, то террор представлял угрозу для всей системы государственных институтов. Современная американская исследовательница женского вопроса в России, профессор Бостонского университета Анна Шур пишет: «Женский терроризм в России начала ХХ века был одним из важнейших симптомов психопатологии тогдашнего общественного состояния. Тяга к самоубийству, поражавшая наиболее чувствительные и неспособные к адаптации женские натуры, пополняла ими ряды радикалов и революционеров, объединенными усилиями которых в Российской империи сложилась беспрецедентная ситуация террора нового типа – террора тотального, направленного против всех носителей государственной власти вне зависимости от их уровня и ранга». И далее: «Настроения в женской среде, которые в итоге приводили к террористическим действиям, парадоксально совмещали в себе страсть к разрушению со сверхвысокими моральными установками. В итоге самоубийство становилось не личным делом несчастной неприкаянной души, не нашедшей себе должного применения в земном мире, а общественно значимым апогеем собственной жизни – актом борьбы с несправедливостью и гнетом действительности». (А. Шур принадлежит к числу немногих современных исследователей, которые рассматривают терроризм вообще и женский в частности в качестве одного из важнейших симптомов психопатологии общественного состояния, нуждающегося в лечении. В современном мире, прежде всего в США и в России, преобладает иная точка зрения: террористы подлежат полному и безусловному уничтожению, - т.е., другими словами, точь-в-точь повторяется 95-летней давности позиция большевиков, которые считали, что на «белый террор» необходимо ответить «красным террором». Чем при этом один террор «лучше» другого, кроме окраски, остается «тайной за семью печатями». И никто не задается лежащим на поверхности вопросом: почему современный терроризм, вспыхнувший в середине 90-х гг. минувшего столетия, также является по преимуществу женским?).

КРАХ

Не будет преувеличением сказать, что Октябрь 17-го был предопределен Февралем 17-го. Тот факт, что историческую развязку ускорило участие женщин в революции, лишь подтверждает ту истину, что, во-первых, в нас, как в народе, превалирует женское начало, и, во-вторых, в женщинах, превращенных в глубокой древности в собственность мужчин, сильнее развито протестное начало. Основоположница современного женского движения Луиза Отто еще в 1849 г. писала: «История всех эпох, и особенно нынешней, свидетельствует о том, что о женщинах всегда забывают, если только они сами забывают о себе». Французский исследователь Мишель Фуко пошел дальше. В книге «История сексуальности» он утверждает, что «женщины-крестьянки в европейской истории как социальная группа имели гораздо больше черт, объединявших их, чем разъединявших, вне страны и века. Женская паства христианских церквей также составляла в истории человечества особое единство – поверх наций и времен». Наконец, нельзя не согласиться с современным английским ученым Сэмом Мерри, который в эссе «Дамы, ваш выход!», опубликованном в журнале «Histori Reviеw», пишет: «Чем ближе к сегодняшнему дню, тем больше застарелых предрассудков помогает преодолеть женская история. И среди прочих – утверждения о том, что “мужчина всегда содержал семью”, что “женщины всегда были полноправны в семейных отношениях”, что “викторианская семья была носительницей самых здоровых традиционных ценностей” и т.д. Женская история дает нам понять, к примеру, как мало уделялось внимания тому факту, что русскую революцию 1917 года начали именно женщины, составлявшие значительную часть рабочей силы в городах и отчаявшиеся от бесконечного стояния в очередях в холодные февральские дни».

Головокружение народа от легкой победы над самодержавием довольно быстро перешло в общую головную боль от бестолковости Временного правительства, решительно ничего не делавшего для простых людей. Террор вылился в мародерство, в принцип «грабь награбленное» (этот лозунг, вопреки устоявшемуся мнению, придумали не большевики; он родился как ответная реакция народа на баснословное обогащение невесть откуда повылазивших в ходе Первой мировой войны нуворишей, о которых писал эмигрант Г. Катков и на которых обрушился «золотой дождь»). На стенания либеральной интеллигенции по поводу «неподготовленности» народа к демократическим реформам, русский религиозный философ Семен Франк ответил: «Что же это за политики, которые в своих программах и в своем образе действий считаются с каким-то выдуманным идеальным народом, а не народом, реально существующим! Прославленный за свою праведность народ настолько показал свой реальный нравственный облик, что это надолго отобьет охоту к народническому обоготворению низших классов». И добавил к сказанному: «Народ есть всегда, даже в самом демократическом государстве, исполнитель, орудие в руках какого-нибудь направляющего и вдохновляющего меньшинства».

К словам этим нечего прибавить.

Горький опыт Февральской революции 1917 г. был повторен в августе 1991 г., когда организованный в верхах ГКЧП, перед которым стояла свехзадача – сохранить и преумножить собственность партийно-административной верхушки, накопленной со времен Хрущева, - с треском провалился уже через 3 дня. Анатолий Лукьянов, друг и однокашник Горбачева, обвиненный в причастности к ГКЧП, недавно признал: истинным организатором ГКЧП был президент СССР Михаил Горбачев, который и стал главным могильщиком Советского Союза. Возглавивший Россию Ельцин восстановил существовавший до Февраля 17-го капитализм с тем, чтобы придать скрытному ограблению страны «законный» характер, а сменивший его на посту президента Путин неоднократно заявлял: «Пересмотра итогов приватизации не будет».

История, увы, повторяется. И, как видим, не всегда в виде фарса.