Религиозность,солипсизм

Религиозность

Религиозностью мы не страдали. Вот сейчас, когда пишу строки сии,  афганский пацан дает приблизительно такое интервью: « У меня под бомбежкой погибли родители, нет дома, я голоден и негде согреться, неграмотен и потому  не читал Коран, но я более счастливый человек, чем любой европеец, просто потому что  мусульманин». Здесь уж и Маяковский со своим «Читайте, завидуйте: Я – гражданин Советского Союза» - отдыхает.

Вот и у нас в Баку в то время самым большим религиозным чувством, как моим, так и моих приятелей,  был Патриотизм. Любая личность нами оценивалась, в первую очередь, в альтернативе Наш - Не наш. К категории Не наши относились белые, немцы и их аналоги.  Казалось очевидным, что, при необходимости, безусловно, следует умереть за нерушимость или расширение границ Родины. Любое повышение концентрации бульона имперского холуйства внутренне приветствовалось. Многие мои друзья того времени даже мечтали принять смерть под пытками Врага. Вопрос о целесообразности такого выбора не ставился, серьезно обсуждалось и утверждалось коллективное мнение  - кто выдержит пытки, а кто - нет. Для нас были отнюдь не анекдотичными, но самыми истинными героями  киношные разведчики, партизаны, Пархоменко, Чапаев...

Родина отождествлялась со Сталиным, а о ВКП(б) в те времена мы что-то и не слыхивали. Приоритет державности Родины был безусловным. Остальные интересы всех советских людей  должны быть конформными и второсортными. "В борьбе за дело Ленина - Сталина будьте готовы!" - "Всегда готовы!" - искренне радовались мы. Любые отступления от этой правоверности расценивались  как Предательские. О загранице знали, что там угнетают негров, рабочих бьют специальными дубинками,  зло смеются при кормлении бедняков улитками и живыми устрицами,  а несчастных женщин заставляют полуобнаженными фотографироваться для буржуйских  журналов. Менее достоверными казались слухи, что в угоду извращенной моде люди вынуждены менять свою мебель, даже если она еще не развалилась.

Добродетели: Дружба, Любовь, Честность были для нас рангом ниже Патриотизма, а такие категории, как Честь, Благородство, Принципиальность казались подозрительными, и какими-то не Нашими, хотя,  конечно же, в товарищеских отношениях интуитивно ценились. О Правах Человека, навязываемых в то время человечеству группой интеллектуалов через правительство Штатов, мы не имели малейшего представления.

Не знаю, как у других, но, думаю, лично мои этические приоритеты в любом возрасте процентов на шестьдесят были предопределены генетически, процентов на двадцать - получены в общении с родителями (в основном, Мамой) и процентов на десять - воспитанием коллективов (двора, школы и т.д.).

Абстрактное пионерское или комсомольское воспитание, как и любое другое, без личного примера  было ничтожным...

Как легко воспитывать личным примером древнему мужику, который своими руками строил дом, привозил из леса убитого им медведя,  как очевидно его право есть выпеченный его женой хлеб, и как сложно современному трудяге, даже весьма преуспевающему, казаться примером своему дитяте!.. Не здесь ли начало конца института семьи?..

Расскажу уж и еще об одном моем бакинском пунктике. Только в возрасте я узнал, что у него, оказывается, даже есть название: солипсизм.

С детства я интуитивно не соглашался с какой бы то ни было бездоказательной верой и был абсолютно уверен только в своем личном существовании. При этом  мне было не очевидно, что и все остальное в мире  столь же реально (сейчас бы  сказал - материально), как и я. Поэтому сформировалось навязчивое желание проверить, что все сущее - не подставка для моих чувств, а реальность уровнем не ниже моего организма. После долгих раздумий решил, что   решить эту задачу можно одним из двух способов.

Первый способ - прямой: однажды обманно хитро повернуться, и, застав Создателя врасплох, увидеть всю  фальшивую изнанку Его декораций. Многое я отдал бы  в то время, чтобы знать, как именно нужно повернуться. При этом естественная мысль о мести Создателя за такие дерзкие эксперименты меня никогда не посещала. Однако этот способ казался мало эффективным, поскольку трудно было предположить и уж слишком не уважать Его за неряшливое допущение дырок подглядывания.

Второй способ – опосредованный - казался более результативным. Здесь я исходил из экономной модели: отвергал  слишком нескромное положение, что весь Мир реализован только для меня. Значит декорация должна распространяться максимум в пределах действия моих органов чувств, причем, опять же, с целью экономии, наиболее подробно должны быть отдекорированы лишь ближние вещи, а дальние - в меньшей степени (сейчас бы я уточнил - по квадратичному закону), подобно тому, как это, много позже, увидел в последних кадрах великолепного фильма «Солярис». Чем ближе ко мне, тем качественнее декорация. Следовательно, и люди, которые общаются со мной, должны быть более высокого уровня, чем те, которых я вижу лишь эпизодически (разумеется, не по своей развитости, или статусу, но по артистизму). Так вот, я постоянно пытался проверить объективность мироздания путем сравнения уровня этого артистизма Мамы или Отца со случайными встречными людьми. Увы, ни одно из этих наблюдений не показалось мне убедительным для маломальских выводов. С возрастом, годам к десяти-двенадцати с расширением географических представлений, а, в особенности, в связи с  дальним переездом в Ленинград, мои солипсические страсти потихоньку сошли на нет.

Однако и сейчас  с уважением отношусь к этому моему детскому пунктику субъективного идеализма и уж никак не согласен с Шопенгауэром, оставлявшем место для солипсизма только в сумасшедшем доме.

Что же касается того, что Ленин называл объективным идеализмом, то почвы здесь совсем не нашлось, причем не столько из воинственного атеистического воспитания дома и в школе, сколько из всенарастающей с возрастом неприязни к опускающей личность церкви, особенно, мусульманской и православной. Тошнило от Евангельского  Царства Небесного  в обмен на выбор Нищеты духа. Ползать перед кем-либо на карачках, включая Бога, всегда считал отвратительным. Мне казалось, что Его устремления  не должны походить на  мстительные тюремно-паханские, а, скорее всего, тяготеть к реализации (пусть, жестокой) некой дарвиновской эволюции или, по меньшей мере, постановке некого (пусть пониманию человеков недоступного) биологического эксперимента. Особенно были чужды представления о возможности примитивного вмешательства Высшего Разума в закономерное течение событий и, особенно, в мою личную жизнь. То есть, по сути, отвергал теизм, но допускал вероятность некоторых деистических моделей. Если когда и молился, то  только в шутку. Веровать на всякий случай – не только пошло, но и не результативно, как пытаться подложить соломку под то место, где, возможно, упадешь. Да и, как известно, живут качественнее и дольше не верующие, а следящие за своим здоровьем богатые. А в дальнейшем в своем познании Мира стихийно всегда находился под влиянием мировоззрения физиков и тяготел к принципам эмпириокритиков. Наиболее корректной в религиозности считаю агностическую позицию. Согласен с изящной метафорой, о том, что Бог умер в девятнадцатом веке.

Но главная моя ересь, пожалуй,  не в гносеологии, а в этике. Например, открываю случайную страницу Книги и читаю. Коран (Сура 2.63). Муса говорит своему народу «Вот Аллах приказывает вам заколоть корову». И  правоверные, конечно, тут же уважительно стали вопрошать какую  именно. После долгих согласований этого вопроса и окончательного вердикта: «Она - корова не укрощенная, которая пашет землю и не орошает пашню, она сохранена в целости, нет отметины на ней», - «…они закололи ее, хотя готовы были не сделать этого»… Вот ведь как! А я бы, пожалуй, так не смог. Скорее всего, постарался бы от этого не самого чистоплотного дела по-совковому увильнуть, а уж при полном наезде стал бы (демонстрируя наивность) вначале урезонивать Всемогущего не убивать тварь невинную, и уж на худой конец, запросил бы (для справедливости) минимальную компенсацию владельцу коровы… И так на каждой странице по всему Корану, Библии и Кодекса строителя Коммунизма. Ну, очень уж завсегда я был не правоверный!

Так что, окажись я на Том свете, прежде чем  отправиться в Ад, мне предстоит нелицеприятный разговор с православным Боженькой (вероятно, почти по американскому адресу - «нанебеси»: надеюсь, что не окажусь, по российскому обычаю, ошибочно посланным не по месту проживания, например, к Аллаху или какому-другому бессмертному древнегреческому или, почище, Богу неизвестного африканского племени). Думаю, тут-то Боженька мне и врежет, что мол в то время, как весь Советский народ в Святых храмах поставил усредненно по 1467  свечей на прихожанина, я за всю свою жизнь обошелся, да еще и с кислой мордой, лишь 5 (пятью) штуками. И это, мягко говоря, не то что не уважительно, но прямо-таки бестактно!. Ну, конечно, я постараюсь увильнуть от ответственности за этот непростительный грех и скажу, что-нибудь в том роде, что (если по чести) стыдуха  здоровому мужику заниматься такими благоглупостями, но, (что уж совсем непростительно!), пожалуй, не выдержу  и вопрошу: «Зачем же Боже! Ну, понятно, надо попам (они с этого живут!), неграмотным бабуськам (ничего более светлого не найти!) и даже бандюганам (тошно - лишь потрошить!) но Вам-то это - зачем?.. Да всемогущ ли Ты?..». Ох, - кажись, и получу за это!.. Ну, очень паршивый я холоп!

Но, разумеется, с пониманием отношусь к тому, что и Библия и Коран, будучи прекрасными экспрессивными художественными произведениями талантливых авторов, снижают индивидуальную агрессивность человека, что в мире есть масса слабаков, которые не делают гадости и не убивают себе подобных исключительно из страха: «если нет Бога, то можно все». Удивительно корректно высказался недавно духовный лидер буддизма 71летний Тендзин Гьятсо: «…религии являются лекарством, позволяющим победить негативные эмоции. Для одних людей более эффективными оказываются теистические религии, где есть Бог. Для других – нетеистические. Все зависит от особенностей личности».

Как показано основателем этологии  нобелевским лауреатом 1973 года Конрадом Лоренцом,  в животном царстве сильная мораль бывает только у сильно вооруженных. Но, думаю, избыток сильных  опасен  социальной неустойчивостью. Шестерки, как и клерикалы, пока все же нужны обществу! Тут, конечно, уместен  реверанс в сторону церкви! Воистину: «Хорошо, когда вокруг все честные и благородные… и лишь Ты один негодяй»… В России особенно упрощает проблему  непереводимая на английский – Душа, подобно тому, как в Америке непереводимое (ый?) на русский - Transparency.

Но все же неприятно и страшновато, что  церковь, почувствовав господдержку, опять начинает показывать зубы.  Сегодня все  чаще усматривается ее задача в объединении агрессивного большинства против инакомыслящего меньшинства…