Итоги года. Середина истории

После краха коммунизма американский философ Фрэнсис Фукуяма заявил, что человеческая история закончилась с победой западной либеральной демократии.

«What we may be witnessing is not just the end of the Cold War… but the end of history as such: that is, the end point of mankind's ideological evolution and the universalization of Western liberal democracy as the final form of human government», — писал Фукуяма.

Прошло двадцать с небольшим лет, и мир стоит на пороге кризиса. Это общемировой кризис системы управления обществом, основанной на всеобщем избирательном праве, и кризис идеологии, основанной на представлении о народе и нации как источнике легитимности идей и лидеров. Финансовый кризис, который вот-вот разразится, является лишь маленькой частью этого кризиса.

За двадцать лет, прошедших со времени краха СССР, выяснилось следующее: система управления обществом, основанная на всеобщем избирательном праве, в целом значительно лучше и гибче всех других систем, включая просвещенный абсолютизм, не говоря уже о монархиях, теократиях и пр. В современном обществе, где первенство обеспечивает не война, а экономика, такая система выигрывает в прямой экономической и военной конкуренции.

Однако любая бюрократия — в том числе и в демократических странах — стремится заполнить весь выделенный ей объем. Любой общественный организм, как и биологический, обзаводится своими болезнями и скатывается в старость. А в отсутствие внешних врагов способность общества реформировать самое себя оказывается весьма относительной.

Двадцать лет назад СССР проиграл Западу. Тоталитаризм проиграл гражданским свободам и рыночной экономике. За эти двадцать лет, однако, страны Европы отказались от рыночной экономики в пользу социальной справедливости, бюрократического регулирования и геополитической трусости. И если север Европы, благодаря традициям общества и воспитанию граждан, еще долго будет жизнеспособным демократическим обществом, то юг погружается в кризис на наших глазах.

«I have long been convinced that institutions purely democratic must, sooner or later, destroy liberty, or civilization, or both», — писал Маколей своему американскому приятелю Х.С.Рэндоллу в 1857 г. Увы, похоже, что Маколей был прав, а Фукуяма — нет

Европа

То, что происходит в Европе, можно описать очень просто. Это крах социализма.

В течение 45 лет после конца Второй мировой Европа выступала как рыночная и демократическая альтернатива советскому тоталитаризму. После краха СССР в отсуствие естественного врага евробюрократия просадила и рынок, и здоровую демократию с рекордной скоростью — в течение 20 лет.

Мубарак и то дольше правил.

Европейские политики, чтобы выиграть выборы, обещали избирателям все больше и больше. И поскольку избиратели столько не производили, политики брали в долг у будущих поколений. Долги эти стали невозвратными. Тем более что будущих поколений становится все меньше. Американский mortgage meltdown бледнеет по сравнению с кризисом, который рано или поздно разразится в связи с дефолтами суверенного долга.

Европейской экономикой правит Еврокомиссия, членов которой никто и никогда не выбирал. Еврокомиссия диктует форму огурцов и тратит 1 млрд евро в год на переводчиков.

Во имя терпимости Европа все чаще капитулирует перед нетерпимостью, а называя вещи своими именами — перед исламистами.

Европа создала Евросоюз, чтобы сравниться в геополитическом могуществе с США. Примечательно, что в геополитическом смысле Евросоюз так и не смог стать сверхдержавой: даже десять зайцев, сложенные вместе, не составлят одного льва.

Правящая леволиберальная идеология по-прежнему, как во времена Маркса, утверждает, что мир поделен на богатых и бедных. И богатые — это те, кто забрал деньги у бедных. Но при всеобщем избирательном праве это давно не так. Мир в нем поделен на тех, кто вкалывает, и тех, кто бездельничает. В Великобритании 20% самых состоятельных граждан получают 79 тыс. фунтов стерлингов до уплаты налогов и получения пособий и 59 тыс. фунтов — после. 20% самых необеспеченных получают 5 тыс. фунтов стерлингов до уплаты налогов и получения пособий и 15 тыс. — после.

Это не общество, в котором богатые забирают у бедных. Это общество, в котором те, кто вкалывает, содержат тех, кто бездельничает. И поскольку те, кто вкалывает, рождают одного-двух детей, а те, кто бездельничает, ради детских пособий рождают 3-4 ребенка, то этому обществу грозит естественный биологический конец.

В Европе народился новый класс избирателей. Это избиратели, которые считают, что им все должны.

В Европе народился новый класс бюрократии. Любая бюрократия стремится к расширению, и если в государстве диктатура, она расширяется, используя диктатуру; если в государстве демократия, то она расширяется, используя особенности демократии и множество групп влияния, которые в обмен на голоса требуют от политика предоставить им те или иные внерыночные преимущества.

Самая крупная из таких групп влияния — та, что получает деньги от государства, и система, которая в результате образуется, обладает положительной обратной связью: чем больше избирателей считают «нам все должны», тем больше выигрывают политики, которые говорят «Мы вам все дадим»; чем больше у власти политиков, которые говорят «Мы вам все дадим», тем больше избирателей считают, что им все должны.

В Европе победила левая идеология. Посмотрите на реакцию европейских СМИ на погромы в Великобритании. Она варьировалась от «что-же-нам-еще-сделать-для-этих-бедных-людей» до «ну-почему-они-считают-что-им-все-должны». Вопроса о том, что люди, считающие, что им должны, порождаются самой системой всеобщего избирательного права и бюрократией, использующей эту систему для умножения своих рядов, не ставил никто.

В Европе народился новый класс ученых и исследователей. Это ученые, которые объясняют, как злые предприниматели отравляют природу и почему бюрократии можно все, даже регулировать выбросы углекислого газа.

В Европе народился новый класс предпринимателей. Это предприниматели, которые осваивают евроденьги, выделенные на солнечную энергию и сохранение окружающей среды. Особенностью этих предпринимателей является то, что они могут существовать только при отсутствии рыночной среды, при бюрократии, обеспечивающей спрос на производимый ими неконкурентоспособный продукт.

И наконец, что самое неприятное для России, Европа перестала быть образцом для проведения рыночных реформ. Любой азиатский правитель, приступавший в былые века к реформам — будь то Петр Первый или Ататюрк, — имел простой рецепт: «Делай как в Европе».

Сейчас этот рецепт не работает. Как в Европе не получится. Ни в России, ни в какой-нибудь Нигерии. Уровень экономики не позволит обеспечить тот же уровень пенсий и здравоохранения. Получится только диктатор, который пообещает раздать народу все, а в реальности раздаст все друзьям.

Не случайно вместо реформаторов за советом в Европу все чаще обращаются ретрограды. «А вот в Европе выдают субсидии фермерам», «а вот в Европе существуют госкомпании» и т.д.

Самое печальное, что все эти изменения не являются каким-то отклонением от нормы — они являются естественным развитием принципа всеобщего избирательного права и сменяемости политиков. Тех, кто хочет вкалывать, в обществе всегда меньше, чем тех, кто хочет получать на халяву. Соответственно если право голоса распределяется между теми и другими, то политик начинает обещать то, что нужно большинству, а большинству нужна халява.

Это как телевизор и квантовая физика. Вы можете прочесть лекцию по квантовой физике в MIT, и вы всегда наберете достаточное число студентов, которые хотят быть физиками. Но вы не можете пустить курс лекций по квантовой физике по телевизору. Абсолютное большинство зрителей предпочитает квантовой физике «Колесо фортуны».

В обществе, где политики сменяются, каждый из них думает о том, что будет завтра с рейтингом, а не о том, что будет со страной через десять лет.

Это не значит, что демократия плоха, это вопрос биологии. Стареют диктаторы, стареют и способы правления. Любой общественный организм, как и биологический, постепенно накапливает в себе некоторое количество ошибок, которые рано или поздно приводят к смерти или радикальным изменениям.

Особенность нынешнего исторического момента в том, что впервые на наших глазах демократию поставила под угрозу не война, а экономика. Доселе сущестовавшие в мире демократии погибали от войны, причем неважно, проигранной или выигранной.

Демократия в условиях войны оказывалась неконкурентоспособной по сравнению с военным единоначалием, и если войну проигрывали, хозяином государства становился завоеватель, а если ее выигрывали — хозяином государства становился победоносный полководец. Впервые мы сталкиваемся с естественным биологическим концом демократии, который называется социализм.

«Социализм — это та болезнь, которая ожидает развитую демократию». Это не я. Это лорд Эктон.

США

Все, о чем я говорю, гораздо в меньшей степени относится к США. США — это прежде всего фантастически богатая общественная почва; демократия в Америке растет из жирного столетнего перегноя традиций самоорганизации общества. Чтобы вымыть этот перегной, нужны титанические усилия, но перегной — вымывается.

Все больше американских избирателей получают продуктовые карточки; все больше сидят на пособиях. Движение «Оккупируй Уолл-стрит» и его лозунг «Нас 99%» — ужасный симптом, потому что «Нас 99%» — это противположность американской мечте. На место принципа «я один» приходит принцип «нас 99%».

Все это происходит в стране, которая представляет неисчерпаемые, фантастические возможности для самореализации.

Вот, скажем, российский эмигрант. Он приехал в США в 27 лет, из Житомира, без языка, с женой, ребенком и врачебным дипломом, написанным никому не нужной кириллицей. Он пахал таксистом и грузчиком, он учился восемь лет, читая учебники в перерыве между сменами, а жена его мыла полы и работала нянькой. Он выучился, сдал на доктора, завел собственную практику, работает 14 часов в сутки.

Вот — черный парень из жутких чикагских кварталов, где убивают не реже, чем в Сомали. Его мать зарезали в подъезде, его сестра подсела на наркотики, его брат связался с уличной бандой и в восемнадцать лет получил пулю в лоб, а сам он, сдавая экзамены в обычной публичной школе, обнаружил отличные способности к биологии. Ему пришло письмо из Университета Джона Гопкинса — не хотите ли принять участие в нашей летней школе по биологии? Его приняла частная школа, Кент или Эндовер (при прочих равных Эндовер возьмет афроамериканца, и это правильно); обучение в подобной школе стоит несколько сотен тысяч в год, но при ней есть endowment fund, и в нем несколько сотен миллионов. И треть детей учится за счет endowment fund. Наш черный парень выучился, теперь он вице-президент крупной фармацевтической компании, зарабатывает несколько десятков миллионов в год и недавно перечислил в endowment fund своей старой школы пять миллионов долларов — потому что так принято.

Вот — китаец из сельскохозяйственной Сычуани с населением в 360 млн человек. Его родители вкалывали в Гуандуне за 500 долл. в месяц, спали у станка, сберегали гроши на образование сыну. Он вырос, получил образование, сдал тесты и уехал в MIT; в Китай он не вернулся, а пашет инженером в Силиконовой долине.

Все это происходит в Америке сейчас; получить образование в США может любой; американское высшее образование по-прежнему лучшее в мире, это одна из главных статей американского экспорта. И вот в этой-то стране стадо потомственных люмпенов ночнует в палатках на Уолл-стрит и кричит: «Нас ограбили»!

Вас ограбили? Да заработали ли вы в жизни хоть грош, который у вас можно отнять?

И самое страшное, что они не кричат ничего, что не говорил бы — иными словами — избранный ими президент Обама.

Это не значит, что Америка обречена. В Америке идет яростная борьба между правыми и левыми; в ней есть CNN, но есть и Fox News, есть Обама, но есть и Tea Party. В Америке яростно спорят о тех вопросах, обсуждение которых в Европе победившая бюрократия давно объявила фашизмом и мерзостью. Но все-таки нельзя не заметить, что президентом стал Обама, а не представитель Tea Party.

«Чистая демократия несовместима с личной безопасностью и правами собственности» (incompatible with personal security or the rights of property), — писал один из отцов-основателей Джеймс Мэдисон.

Ближний Восток

В XVIII-XIX вв. Великобритания колонизовала Индию. Империя железной рукой вводила свои законы, запрещала самосожжения вдов и подавляла восстания, и в результате сейчас Индия — один из самых быстро развивающихся рынков мира.

Колонизация Ближнего Востока пришлась на конец XIX — начало ХХ века, когда любой империализм стал рассматриваться как грех и скандал. В результате Ближний Восток, как и Африка, остался недоколонизованным.

В течение всего ХХ века он был полем сражения между свободой и тоталитаризмом, и к концу СССР там существовало два типа диктаторов. Одни, как в Сомали и в Алжире, строили социализм и ориентировались на СССР. Они пали мгновенно, едва пал СССР, и социалистические идеалы в них уступили место воинствующему исламу.

Другие, как в Египте или Сирии, балансировали между двумя сверхдержавами. После краха двухполюсного мира они продержались благодаря жестокости и изворотливости правителей еще 20 лет — и сейчас им наступил естественный биологический конец. На смену им опять-таки приходит воинствующий ислам.

Как тоталитарная идеология исламизм имеет одно существенное преимущество перед коммунизмом. Коммунисты говорили: у нас самая правильная идеология, поэтому мы построим самую лучшую жизнь. Этот тезис рано или поздно опровергается опытом.

Исламисты говорят: они богаче нас, поэтому они плохие. Этот тезис опытом не опровергается.

В чем разница между бедняком и люмпеном? В психологии. Если человек беден, но упорно трудится, получает образование, откладывает деньги, говорит себе «Я буду биться и разбогатею» — то этот человек просто беден. А если человек не работает, пропивает каждый грош и шипит вслед каждой дорогой машине: «Ты богат, значит, ты сволочь, а я живу в грязи, значит, я избран», — то этот человек люмпен. И никогда из этого состояния не выберется.

Недоколонизация превратила Ближний Востокв в цивилизацию люмпенов. В результате на Ближнем Востоке идея народа как непременного носителя высшей истины терпит сокрушительное поражение от здравого смысла.

Более 80% египтян одобрили теракт 11 сентября. Теперь эти же самые люди вышли на улицу, и «Гардиан» уверяет, что они хотят свободы? Мы что, должны уважаеть ненависть арабов к евреям, потому что это воля народа?

На Ближнем Востоке время потекло в обратном направлении. 900 лет назад это был регион более развитый, чем Европа. 200-100 лет назад это был регион вполне открытый: генерал Бонапарт не имел особых проблем с «Аль-Каедой», Египтом правили иностранные министры, а английский полковник Лоуренс возглавил восстание арабов. Еще 90 лет назад один из величайших реформаторов в мире, Ататюрк, латинизировал турецкий алфавит и одел свою нацию в европейское платье. Еще 40 лет назад женщины на улицах Тегерана и Багдада носили короткие юбки и длинные шпильки. Теперь регион не только стремительно погружается в средневековье, но и экспортирует средневековье в Европу.

На наших глазах происходит новый Мюнхен: полная капитуляция леволиберальной бюрократии перед воинствующим исламизмом, причем не только на Ближнем Востоке, но и в самой Европе.

Людям, которые в течение нескольких десятилетий строили свою политику на постулате «Бедные колониальные народы, мы их покорили и сломали им судьбу», нечего возразить по сути, когда встает бен Ладен и говорит: «Негодяи, вы нас покорили и сломали нам судьбу». Людям, которые в течение нескольких десятилетий уверяли, что как проголосует народ, так оно и правильно, нечего возразить, когда народ голосует за ХАМАС. Новому Ататюрку, который попробует апеллировать к примеру Европы, борясь с исламизмом, не к чему будет апеллировать.

Китай

За 30 лет реформы, начатые Дэн Сяопином, подняли из нищеты 400 млн человек. Накануне этих реформ Китай был Верхней Вольтой с ракетами. Теперь благополучие всего мира зависит от Китая. Если в Китае прекратится экономический рост, кризис начнется немедленно.

Авторитарный коммунистический Китай сейчас — единственная рыночная экономика в мире, в какой-то мере более рыночная, нежели даже США. Во всяком случае, согласно недавнему опросу ClobeScan, число людей, считающих рынок лучшим видом организации экономики, в США составляет 59% (среди тех, чьи доходы менее 20 тыс. долл. — 44%), а в Китае — 67%.

О нет, в Китае не все благополучно: Пекин покрыт смогом, как Лондон XIX века. По китайским рекам течет вся таблица Менделеева. Китайцы научились делать свинину, по вкусу неотличимую от говядины, а от их говядины у женщины может вырасти борода. В затопленных рисовых чеках после уборки разводят рыбу — бог весть, что это за рыба и чем она питалась. Еще недавно некоторые химические производства выглядели так: во дворе наливали реагент в железнодорожный контейнер, а потом вливали другой реагент. Что пролилось — то пролилось.

Впрочем, одна разница между Китаем и Лондоном XIX века есть: количество рабочих, которые могут приезжать в город из села, строго квотировано, и китайские города поэтому избегли участи диккенсовского Лондона или латиноамериканских столиц. Даже если в Пекине вы встретите человека, который спит, завернувшись в одеяло, на улице — не беспокойтесь, это скорее всего не бездомный. Это рабочий, который сберегает на будущую лавочку и потому ночует на улице.

Авторитаризм — это условие развития капитализма в Китае. Если бы в Китае была демократия, то полмиллиарда нищих китайских крестьян проголосовали бы за нового председателя Мао.

Впрочем, степень авторитарности в Китае, пожалуй, даже меньше, чем в Англии времен промышленной революции. Так же как в Англии, быстрое развитие экономики опирается на чревычайную нищету населения: КПД этой паровой машины прямо зависит от разницы температур между внутренней и внешней средой.

Китай меняется стремительно. Столетиями ответом китайца на любой кризис было сбережение. Русский пил, американец тратил, китаец сберегал. В случае голода, эпидемии или войны он сберегал еще больше.

С началом мирового кризиса китайская компартия стала переориентировать народ на внутреннее потребление, ломая тысячелетние стереотипы. Китайский экономический рост замедлился отчасти потому, что рабочая сила стала более дорогой, отчасти потому, что китайское правительство осуществляет обширную программу перемещения производств в новые зоны развития, одновременно с их модернизацией.

Государство полностью обеспечивает новые, вынесенные из городов зоны развития инфраструктурой, на одно наше Сколково приходится два десятка китайских Силиконовых долин, а землю под них традиционно забирают у крестьян — впрочем, хорошо организованные китайские крестьяне добиваются огромных компенсаций, а ежели нет — устраивают нехилые беспорядки.

Это не значит, что у Китая нет проблем. Вот самая простая: средний класс, 50 млн человек, лишен политического представительства. Вот вторая: замедление экономики по мере роста социальных гарантий. Бизнесмены, которые еще недавно размещали сборочные производства в Гуандуне, теперь размещают их в Малайзии.

Вот третья: миллиардное население. Если Китай хочет обеспечить этому населения стандарты жизни, близкие к европейским, ему физически не хватит имеющихся у него ресурсов. Экономическая колонизация территорий, богатых природными ресурсами — Африки, Латинской Америки, России, — станет для Китая необходимостью, а логика истории заключается в том, что в странах, в которых царит бардак, военная колонизация обыкновенно следует за политической, потому что это единственный способ быть уверенным, что аборигены тебя не кинут.

В то время пока мусульмане возятся с США и Европой, Китай голосует за Иран (который снабжает его нефтью) и колонизует Африку.

У Китая огромные проблемы, но нельзя не заметить, что в отличие от других регионов, о которых я говорила, это не сенильная деменция и не паранойя аутсайдера. Это проблемы стремительно развивающегося общества, чье динамическое равновесие может быть утрачено в любой момент.

Россия

Век назад Россия была одной из крупнейших развивающихся экономик мира. По степени скорости развития она была сравнима только с Америкой, а на ее территории проживало 10% населения Земли. Сейчас население России составляет 2,4% населения Земли.

Сталин превратил народ России в сырье, из которого собирался изготовить машину для завоевания мирового господства. Сырье он потратил, а господства не завоевал.

При Сталине Россия потеряла — в стратегическом смысле — шанс стать сверхдержавой в XXI веке, как США или Китай. Однако еще десять лет назад она сохраняла возможность быть крупным мировым игроком и местом, в котором приятно жить, как в Канаде или Норвегии — западных странах с сильной сырьевой составляющей, развитыми социальным благами и отсутствием эмиграции, несмотря на скверный климат.

То, что происходило последние 11 лет, иначе как катастрофой не назовешь. Катастрофическая утечка мозгов (не менее 2 млн уехавших, причем из числа лучших), полный коллапс экономики: страна экспортирует нефть и импортирует все остальное. Передача ключевых отраслей экономики в руки ближайших друзей Путина; передача остальных отраслей на разграбление чиновникам и ментам всех уровней. Полное злокачественное перерождение государства. В крупной и, в общем-то, европейской стране воцарилась диктатура, по степени коррумпированности и беспомощности скорее напоминающая худшие образцы латиноамериканских хунт.

Существенная разница между Путиным с его 26 дворцами и Имельдой Маркос с ее 3 тысячами пар туфель заключается, однако, в том, что времена противостояния двух систем прошли и Запад больше не обязан терпеть авторитарных лидеров, нарушающих права человека. Разумеется, он и воевать с ними не будет: но он вполне может заморозить их авуары, и именно это различие обеспечивало в путинской России необычно низкий уровень насилия для такой степени политического контроля.

Очень похоже, что этот недостаточный уровень насилия оказался для режима роковым. Как бы ни повернулись события в следующие несколько месяцев, похоже, что пожизненной диктатуры Путина не будет.

Другое дело, что в стране, где большинство народа голосует за коммунистов, а большинство интеллигенции повторяет «мы-хотим-как-в-Европе», парламентская демократия приведет к консервации существующего беспредела, приблизительно как это произошло на Украине во времена Ющенко, а сильная президентская власть вполне может кончиться новым Путиным.

Для того чтобы этого не произошло, стране нужна национальная элита и радикальная переоценка ценностей — в том числе того, что сейчас называется «европейскими ценностями» (и что правильнее называть социал-демократической идеологией), и того, что сейчас клеймится как «китайский авторитаризм».

Юлия Латынина.

 www.ej.ru/?a=note&id=11670