Рождественская быль

Иван Петрович очнулся оттого, что чьи-то руки касались его лица, неся прохладу и какое-то облегчение. Попробовал пошевелиться, но острая боль пронзила все тело, вызвав громкий стон. С  трудом разлепив глаза, увидел, как будто в какой-то дымке, женщину в белом халате, склонившуюся над ним. «Тише, миленький, тише», - сказала женщина. Ее голос показался ему знакомым. «Где я?» - хотел спросить Иван Петрович, но язык не слушался, а вместо вопроса послышалось какое-то шипение. Женщина добавила:

– Не нужно разговаривать, нужно отдыхать, набираться сил, все уже позади. Сейчас я сделаю укол, станет легче.

– Зачем укол, почему укол, что со мной?                                            

Он попытался вспомнить, что же с ним случилось, но мысли и образы завертелись, и Иван Петрович снова провалился в такой спасительный для него сон.

В следующий раз пришел в себя от голосов, которые слышались возле его кровати. Голосов было два  – мужской и женский. Женский голос опять показался ему знакомым. Попытался вслушаться, но разговор был непонятен: сплошь какие-то медицинские термины. Открыв глаза, увидел, что возле его кровати стоят люди в белых халатах и что-то обсуждают. Пелена с глаз  исчезла, и теперь Иван Петрович смог разглядеть окружающую обстановку. Рядом с кроватью стояла тумбочка, поодаль виднелся умывальник, впрочем, даже по запаху было уже понятно, что он в больнице. Попытался вспомнить, что же с ним случилось, но память, наверное, защищая организм, не срабатывала. Взглянув в окно, сосредоточился: в воздухе, медленно опускаясь, кружились, как будто в медленном танце, снежинки, удивительное творчество природы, ему даже показалось, что видит форму каждой из них. Когда-то давно, в детстве, они с ребятами пытались ловить эти хрупкие, невесомые и недолговечные зимние создания, чтобы найти две одинаковые, но так и не нашли, каждая из них была особенной, удивительной, просто фантастически прекрасной.

С тех давних детских пор прошло больше пятидесяти лет. Бег времени не остановить, можно только подвести итог прожитым годам, перелистав страницы жизни. «К сожалению,  итог не радует», –  подумал Иван Петрович. Его мысли вернулись в детство, потом плавно перетекли в юношеские годы, в те годы, когда из долговязого подростка он превратился в красивого юношу, на которого заглядывались девочки в школе, а потом и в институте. В институт поступил легко, помогли способности к математике, а в начале сентября их поток отправили на картошку, тогда это было обязательным атрибутом институтской жизни.

В автобусе все перезнакомились, горланили песни, кто-то захватил бутылку водки, и парни, втихаря от преподавателя, пили теплую горькую жидкость. В деревне всех распределили по домам. Вместе с парнем, с которым рядом сидели в автобусе, Костиком, как он себя назвал, они попали на постой в хату к пожилой женщине.  Оказалось, что бабушка жила вместе с внучкой, Настенькой. Не хотелось ей брать на постой хлопцев, но девчат приехало мало,  а в доме нужны были деньги. Да и председатель уговорил, обещал поговорить с ребятами, чтобы Настеньку не обидели. Все это бабушка рассказывала скороговоркой, пока студенты раскладывали свои вещи.

Вечером пришла Настенька, и ребята ахнули: девушка была удивительно красива. Толстая русая коса спускалась ниже пояса, большие красивые глаза смотрели открыто. Их цвет определить было трудно, как александриты, они меняли свой оттенок в зависимости то ли от освещения, то ли от внутреннего состояния девушки, становясь то голубовато-зелеными, то серо-голубыми, а то и вообще какого-то небесного цвета. В такую девушку не влюбиться было невозможно. Ребята наперебой оказывали Настеньке знаки внимания. Почему она выбрала его, Иван Петрович так тогда и не понял. Да и разве можно понять любовь!

Дни пролетали очень быстро, и чем ближе подходил день расставания, тем грустнее становилась Настенька, как бы предчувствуя долгую разлуку, а в день отъезда на  девушку было просто жалко смотреть.

Бабушка Настеньки только тоскливо качала головой, жалея внучку, своей простой деревенской мудростью старой женщины она понимала, что, скорее всего, расстаются они навсегда, навряд ли парень вернется забрать Настеньку в город, как обещал ей. 

В институте Костик неоднократно напоминал, что Настенька ждет,  ей нужно обязательно написать, но новые дела и хлопоты заполнили дни, а скоро пожаловала и новая любовь, а вместе с ней стирались из памяти и воспоминания о прошлой. Ивану Петровичу представлялось, что у него все еще впереди, зачем ему, такому молодому, связывать себя какими-то обязательствами.

Однажды Костик не выдержал, после очередной ссоры по поводу Насти  завязалась драка, и во время этой драки Костя упал, ударившись головой об угол дивана, и потерял сознание. Врачи вытянули Костика, до суда дело не дошло, Иван Петрович остался на свободе, но из института его отчислили и тут же забрали в армию, в стройбат, на далекие стройки Сибири.

Служба далась тяжело, но когда пришло время демобилизации, решил остаться служить прапорщиком в своей же части, а там  встретилась и женщина, которая стала ему  женой, но отношения не сложились, и после развода отправился на поиски своего счастья. Еще дважды попытался создать семью, но не получилось, то ли женщины попадались не его, то ли что-то было не так в нем самом.

Воспоминания о Настеньке с годами навещали его все чаще. Первая любовь всегда оставляет яркий след в душе человека, а если к тому же его жизнь не удалась, то еще и идеализируется. Вернувшись в родной город, съездил в  деревню, но никто не знал, где Настенька. Бабушка продала дом и вместе с Настенькой куда-то уехала.

Иван Петрович устроился работать на стройку, купил однокомнатную квартиру, так и потянулись его дни: утром на работу, вечером домой. И тут он вспомнил все: вечером, после работы, выпил рюмку водки, закурил сигарету, и его грудь сжала острая сердечная боль. Успел выйти на лестничную площадку, чтобы попросить соседей вызвать скорую помощь, и потерял сознание, очнувшись уже на больничной койке. Отбросив край одеяла, Иван Петрович посмотрел на свою грудь. «Что же случилось, почему грудь заклеена?» – подумал он. Такой сильной боли в груди уже не чувствовал, но явно что-то с ним было не так.

Когда в палату зашла медсестра, Иван Петрович приподнялся в постели и спросил:

– Что случилось, почему моя грудь заклеена?

– Была операция, сейчас сменим повязку, - ответила женщина.

– Какая операция?

– Операция на сердце, но все уже хорошо, операцию выполнил наш лучший хирург, мой сын, к нему приезжают даже из других городов.

Голос женщины, ее движения, походка показались  такими знакомыми, родными.

– Как Ваше имя и отчество, мне кажется, что я Вас знаю или когда-то знал, – произнес в недоумении Иван Петрович.

– А разве ты меня не узнал? Ведь я – Настя, помнишь?

– Настя? Боже мой, Настя! Я искал тебя, а ты оказалась здесь, работаешь в больнице недалеко возле моего дома! Ты замужем, Настя?

– Нет, ведь я любила только тебя!

–  А как же сын?

–  Это твой сын.

– Как мой? Почему ты ничего не сообщила?

– Ты не писал, а я не хотела привязывать тебя ребенком. Решила, что сама воспитаю.

– Тебе было так трудно!

– Да, нелегко, но у меня осталась часть тебя, наш сын.

– Родная, прости.

– Давно простила, любовь прощает все. Сейчас вас познакомлю, ведь сын еще не знает, что оперировал своего отца.

***

Впервые за долгие годы Иван Петрович был счастлив, обретя то, что потерял в  далекие молодые годы. Рождество он встречал уже дома вместе со своей семьей.