СУДЬБА УЧИТЕЛЬНИЦЫ

Минуту назад в хлебнице, стоявшей перед Верой Федоровной на столе, лежали два ровненьких ломтика чёрного хлеба, оставленных ею от обеденной нормы. И сейчас даже не заметила, как расправилась с одним из них, но ни малейшего утоления голода не почувствовала. Напротив, он ещё больше обострился и вызывал мучительную, холодную пустоту сосущего желудка.. Она налила в стакан тёплой воды и, смачивая рот с поредевшими зубами, жадно смотрела своими ввалившимися глазами на - другой. Она планировала разделить эти два кусочка на два раза: один на ужин, другой на завтрак. И теперь не знала, что делать. Голод своими острыми зубами вцепился в её ослабленное, пожилое тело и заставлял съесть ни только этот последний лакомый кусочек, но и саму хлебницу. И её охватил страх – если она съест его сейчас, то завтра утром увидит на столе пустую хлебницу, и нечем будет подкрепить свои до изнеможения изнурённые голодом силы. Тем более, нет ни копейки денег, чтобы купить хотя бы четвертушку хлеба, которую можно было бы разделить на три, четыре раза. И до пенсии ещё – далеко. Если бы ни эти жилищно-коммунальные услуги и бешеные цены на лекарства, необходимые для её целого букета болезней, которые она приобрела под старость за время «незалежной» Украины, то возможно и хватило бы от пенсии до пенсии, хотя бы на хлеб с водой. Иногда даже приходила мысль расстаться с жизнью. Но мысль о дочери, внуке всегда останавливали её.

Она помассировала виски дряблыми пальцами, убрала со лба редкую, седую прядку и твёрдо решила – второй кусочек оставить на завтра. А утром, на свежую голову, если, конечно, она будет свежая после неизвестно какого сна, попытается найти ещё что-то на продажу. Поднялась со стула, поправила на плоской, высохшей груди халат и тут же почувствовала, как к горлу подступило удушье и в груди сдавило сердце. Она снова опустилась на стул, достала из кармана колбочку с нитроглицерином, вытряхнула из неё таблетку и положила под язык. Минуту спустя, встала и, покачиваясь, медленно пошла в спальню. Легла и долго ворочалась в постели, взбивала подушку, но сон не приходил, Голову неотступно сверлила одна и та же мысль: что же ещё продать? И чтобы отвлечься от этой мучительной мысли, оставить её на утро, решила что-нибудь почитать. Прошла в кабинет, сняла первую попавшуюся книгу с полки, почти опустевшего стеллажа, с минуту подержала в руках, раздумывая, и поставила на место. Взглянула на пустое место, где когда-то стоял телевизор, а потом был продан, и без сожаления отвернулась. Ещё был жив Пётр Сергеевич, муж её, когда они решительно отказались от его зрелищных услуг. Пётр Сергеевич тогда записал в своём дневнике: «В нашей стране наступила эпоха духовного и нравственного разложения. Телевизор теперь похожий на космический унитаз, забитый человеческими отходами, разбавленными дизентерийно - рекламным поносом, рок-шоу-шизофренизацией с парадом диких,зоологических инстинктов, олицетворяющих откровенное выражение животного блуда – клинического торжества над здравым смыслом истинных человеческих чувств – формирование нового сознания недорослей, которые по западным заготовкам должны приобрести устойчивую форму кирпича с единственной прямой, как рельс, извилиной посредине»…
И снова в голове Веры Фёдоровны возник вопрос: что ещё

– продать? Однако всё, что имело для продажи значение, продано. Даже домашняя библиотека с русской и мировой литературой, которую они с мужем собирали всю жизнь. Последним ушло с молотка полное собрание А.С. Пушкина. А решилась она на это. когда находилась в затуманенном, полуобморочном состоянии, вызванном голодным спазматическим приступом. А когда пришла в сознание и увидела пустую полку после «Пушкина», снова чуть не лишилась сознания. После гибели мужа А.С.Пушкин был для неё тем оплотом, который поддерживал её силы, дыхание. Это была трагедия души. Всё вокруг стало пусто и мрачно. Если бы ни дочь с внуком. Они остались единственным лучиком света в этом мрачном подвале жизни. Хотя и с ними не может общаться, как прежде. Теперь они живут за границей – в России, куда письма ходят очень долго, а часто и вовсе теряются.

И навестить друг друга – нет тех средств, которые были когда-то. Слёзы невольно выступили у неё на глазах, и подумала: «Был бы жив Петенька – всё было бы по-другому…» Вспомнила, как он вышел из дома, и больше она его живым не видела. Погиб совершенно случайно – оказался в том месте, где в этот момент шла разборка с перестрелкой новых хозяев жизни, деливших государственную собственность. Шальная пуля сразила его на повал. После этой трагедии у неё с сердцем совсем стало плохо.
Поставив книгу на место, она снова отправилась в постель. Но теперь и вовсе не могла заснуть. Нахлынули волнующие воспоминания. Военное детство, извещение с фронта о гибели отца, послевоенная юность, окончание школы с Золотой медалью, затем Москва, о которой она грезила с детства, поступление в МГУ на педагогический факультет, студенческие годы. Это было трудное время. Страна залечивала послевоенные раны. Но сила духа её, оптимизма не позволяли ей расслабиться, и она стойко выносила все послевоенные невзгоды. Люди во многом не доедали, но были охвачены какой-то необъяснимой энергией, энтузиазмом, от чего казалось, каждый день становился светлей, ярче вчерашнего. Новые открытия в науке, достижения в труде, медицине, образование, культуре всё больше утверждали мировую гордость страны и её непоколебимый дух. Даже формирование студенческих отрядов в помощь строителям народного и сельского хозяйства воспринимались студентами как патриотический долг с долей весёлого романтического приключения. После трудового дня, вечерами, усталые, не убегали на отдых, а собирались у костра и под гитару или баян пели задушевные, задорные или озорные песни. Там она и познакомилась с Петром Сергеевичем. Он был старше её на два курса. Она – на втором, филологическом, он – на четвёртом, историческом. Это был высокий, стройный юноша с искристыми глазами, всегда весел, шутник. Родом из Саратова. Воспитывался в детдоме. Мать с отцом в голодном 1933 году умерли прямо на вокзале. Его подобрала комиссия по спасению детей и определила в саратовский детдом. Там он вырос, сформировался. После окончания университета был направлен на работу, на Украину. У неё оставалось ещё два года учёбы. Перед отъездом Петра Сергеевича они зарегистрировали свой брак и устроили студенческую свадьбу. Вера Фёдоровна окончила университет с Красным дипломом, и, как жена Петра Сергеевича, тоже была направлена на Украину. Тем более, она давно мечтала о ней. Украина была Родиной её дедушки и бабушки. Или, как теперь говорят, исторической Родиной. В общежитие на первое время им выделили комнатушку. Но, несмотря на бытовые неудобства, любовь и счастье переполняли их сердца. В летние каникулы путешествовали по стране. Ездили, плавали, летали – от Карпат до Владивостока, восхищаясь красотами своей необъятной Родины, которые глубоко оседали в их душах и вызывали высокие чувства одухотворения, патриотизма, с чего начинали свою работу в школе, новый учебный год, хотя работали в разных школах. Потом родилась дочь, Оленька. И не заметили, как она выросла, окончила институт, теперь они жили в трёхкомнатной квартире. А вскоре Оленька вышла замуж и уехала с мужем в Ростов. Но родителей не забывали, часто приезжали в гости.
Особенную радость им доставляла высокая успеваемость в их классах, которой они добивались своим умением, трудом и любовью к детям, за что пользовались у них огромным уважением. А Веру Фёдоровну и того больше, Они её любили, как родную мать. Бывало, встретят в городе, обступят вокруг и о чём угодно, на перебой, весело тарахтят, будто давно не видели, хотя только вчера отвечали на её уроке...
Используя историю мировой культуры, они расширили свои школьные программы, вводили в неё элементы развития научного мировоззрения, познавательных и творческих способностей, культуры умственного труда. Старались донести до сознания учеников не стандартными лекциями, а доходчивыми, образными примерами. Входило в эту программу и эстетическое воспитание. Вера Фёдоровна, например, ввела свободную беседу о театре, музыке, изобразительном искусстве. А также в её программу входила обязательная беседа о выборе профессии, основах коллективизма и служения Родине, что, она полагала, является завершающим внутренним формированием личности. А если замечала ухаживание мальчиков за девочками, которые также отвечали им взаимностью, то очень тонко и нежно оберегала их дружбу. Советовала и другим своим коллегам, Старалась не вспугнуть, не навредить этой светлой, нравственной красоте юных взаимоотношений, которые она сравнивала с прекрасным, поэтическим, распускающимся цветком. А был и такой случай, который она нежно хранила в своей памяти. Это было в девятом классе. Коля Самойленко пытался ухаживать за Светланой Гринчук, но она не отвечала ему своей взаимностью. И вот, однажды Вера Фёдоровна вызвала его к доске, чтобы он ответил на заданный урок. Он вышел, как-то необычно, напряженно обвёл класс глазами и с каким-то мучительным выражением лица остановился на Светлане, и начал что-то мямлить. Потом замолчал, поднял высоко голову и вдруг, не похоже на него, горячо и страстно выпалил:
«Хочу любви большой и чистой,
как яркий день, как день лучистый!
Как природы мудрой вечность
И как вселенной бесконечность,
Которой обладаешь только ты,

Озаряя моё сердце и мечты!
Класс буквально взорвался. Бурный восторг с неописуемыми возгласами и рукоплесканиями потряс привычную тишину школы во время уроков. Вера Фёдоровна поднялась из-за стола и прошла по рядам, призывая ребят к спокойствию. Наконец, кое-как наступило затишье. Но дыхание горячего восторга продолжало парить над партами. Эта бурная реакция учеников была вызвана ещё тем, что тихий и даже застенчивый Коля с такой решительностью мог преобразиться и раскрыть перед всем классом свои горячие, глубокие чувства к девочке, которая игнорировала его. Да ещё, как они поняли, собственными стихами. Он с третьего класса занимается стихосложением, но никому до этого времени не открывал. Прошёл на своё место и весь красный сел за парту, низко опустив голову. Но ребята дружно, на перебой, всем классом стали упрашивать его и учительницу, чтобы он ещё что-нибудь почитал.
Вера Фёдоровна не стала противиться и тоже обратилась к Коле с такой же просьбой. Он вышел. Первое стихотворение прочитал очень скованно, без выражения, всё еще смущаясь и не поднимая головы. Но всё равно в классе раздались дружные, одобрительные рукоплескания. Наконец, осмелев и подняв голову, начал рубить торжественные рифмы, в основном подражая Маяковскому. По существу школьной дисциплины и поведению учеников, урок
был сорван. Однако Вера Фёдоровна остальную часть его провела с необыкновенной пользой для всех. Сначала разобрали Колины стихи – их литературное, поэтическое достоинство, которые по качеству, как начинающего поэта, заслуживали оценку – по решению класса не ниже пятёрки. Вера Фёдоровна решила поддержать ребят и поставила в журнал эту оценку как за ответ по теме урока. Но что самое главное: Светлана с Колей после этого никогда не расставались. У них была большая прекрасная любовь!
После окончания школы ученики разъехались по стране, но Веру Фёдоровну не забывали. Заваливали её своими тёплыми благодарственными письмами. Пока не случилась горбачёвская перестройка. Письма стали приходить всё реже. А потом и вовсе прекратили…
Вспомнила, как её назначили директором школы. А потом присвоили звание Заслуженного учителя УССР. Вспомнила учителей, с которыми проработала долгие годы. Все они, конечно, с разными характерами, но вполне интеллигентными людьми. С ними было легко общаться, решать многие школьные вопросы, И даже праздники отмечали вместе. После каникул, особенно летних, в учительской только и было разговоров: кто как отдохнул , чем занимался. Кто радостно похвалялся приобретённой редкой книгой; кто рассказывал о поездке по зарубежной турпутёвке; кто отдыхал в Крыму на море; кто в Карпатах или на Кавказе. У кого-то главным событием была поездка в Москву - посещение Третьяковки, музея имени А.С.Пушкина, Большого театра, МХАТА. Правда, в Большой театр билеты достать было очень трудно, но можно. Кто-то отдыхал в Ленинграде и посвятил основное время Эрмитажу, Но никогда в учительской никто не говорил о деньгах. Даже в дни зарплаты. Это считалось дурным тоном, не интеллигентно…

Она приподнялась, перевернула подушку, взбила её, но ложиться не стала. Прошла на кухню, смочила водой пересохший рот, губы и глянула на хлебницу, где спокойно дремал оставшийся кусочек хлеба. Сглотнув накатившуюся обильную слюну и, силой воли подавила в себе этот холодный, зубастый, истязающий голод, отправилась в спальню. Присела на кровать, и опять в голове возник всё тот же вопрос: что продать, где взять деньги?. .Вздохнула, снова прилегла и мысленно перенеслась в житейскую суету, будто там могла найти ответ на этот вопрос и освобождение от этого мучительного, истязающего испытания. Невольно мысли перенесли её к рынку с его толчеёй, торгашами- зазывалами и прочей кипящей базарной жизнью. И тут, она вспомнила худого, измождённого старика с глубоким шрамом на лице, торговавшего советскими орденами и медалями. Рядом с молодым цыганом, у которого на лотке были аккуратно разложены браслеты, перстни, кольца, и другие украшения из простого цветного металла, Как она тогда возмутилась, обращаясь к старику, что эти награды, омытые кровью, вообще бесценны, а распродаются наравне с этой фальшивой мещанской дребеденью! А старик ответил, что его, старушка больная, пенсии не хватает даже на лекарства, Сын с семьёй голодают. Шахту закрыли, теперь сидит без работы, Она тогда замолчала и ушла домой подавленная. И теперь, вспоминая этот эпизод, подумала: а как бы она поступила на его месте? И тут же решительно ответила себе: « Лучше умереть с голоду, чем опуститься и превратиться в жалкую, беспомощную жертву дикого оскала зубов этой мирной современной жизни, которая, словно в насмешку, сверкает своим наглым сверкающим калейдоскопом роскоши рядом с мусорными баками - для обездоленных». Потом подумала, что этот весь израненный бывший солдат, освобождавший Европу от фашистской чумы, и вернувшийся домой героем, победителем, с украшенной грудью орденами и медалями, не опустился бы до такого уровня и не променял бы своё солдатское, героическое достоинство, если бы ни его больная жена-старушка и голодающая семья с маленькими детьми. И ей стало - до боли жаль старика! Повернулась на другой бок и перед её глазами снова всплыл цыганский лоток с побрякушками. И вдруг её как что-то толкнуло из нутрии, и в голове ярким лучиком вспыхнула мыль: « Кольцо!.. Золотое обручальное кольцо!..» Она тут же поднялась, прошла к комоду, на котором стояла шкатулка со всякими безделушками. Порывшись, нашла кольца – своё и мужа. Кольцо мужа вернула на место. Решила оставить его как драгоценную память об их долгой, совместной, счастливой жизни. Своё кольцо она выложила на комод и ещё раз глянула на него, как на единственное и последнее средство спасения. И с облегчением вздохнула: завтра у неё будет и хлеб . и сахар.!...

11

Утром доела оставшийся ломтик хлеба, запивая его горячей водичкой вместо чая, повязала платок на седую поредевшую голову, надела старенькое зимнее пальто с вытертым норковым воротником, бережно вложила кольцо в кошелёк и вместе с колбочкой нитроглицерина положила в карман, и, захлопнув за собой дверь, спустилась в лифте. Утро было хмурое, местами из под тонкого, заледенелого, тёмно-серого снега, пропитанного автомобильно-промышленного прогресса, проглядывали чёрные залысины подмёрзшей земли. В мусорном баке, как всегда, уже копались люди – двое серых мужчин неопределённого возраста. Проходя мимо, Вера Фёдоровна услышала, как один говорил другому:
- Я слышал, на днях показывали по телеку, как в Киеве открывали место для памятника этому, ну…голодомору тридцатых годов.
- Я тоже слыхал, - ответил напарник и продолжил:- Говорят, даже сам Чучма там был. На этом открытии голодомора.
-- Э-э… дружище, скоро мы здесь и чёрствой корочки не найдём!- мрачно перебил его приятель.- Все уже обнищали. Нужно искать другое место – где богатеи живут.
- Так тебя там и ждут. Там давно уже всё схвачено. Орудует целая мафия. Имеет даже своего главаря. Всё, что добывается в тамошних мусорниках, в первую очередь несут ему, а он уже распределяет: кому –что и сколько. А ты не слышал, что одного бедолагу даже убили за то, что припрятал кусок колбасы, которую нашел там, в ихнем районе…
Вера Фёдоровна прибавила шаг. Людей на остановке было немного. Несколько в стороне с бутылками пива в руках и дымящими сигаретами стояла небольшая группа юнцов переходного возраста. Среди них – две девчушки. Они громко разговаривали между собой, употребляя нецензурные слова, и часто дружно хохотали. Стоявший неподалёку от них немолодой мужчина - в чёрном пальто и серой кроличьей шапке, подошёл к ним и вежливо заметил:
- Ребята, ну что вы, в самом деле, Кругом женщины, пожилые люди, а вы кроете матом на всю ивановскую. Постеснялись бы, что ли.
Девчушка в синей курточке и джинсах, с густой косметикой на полудетском лице, выпучила на него глаза, окаймлённые чёрными наклеенными ресницами, с удивлением бросила:
- Во, блин, гляньте-ка!.. Как он называется, ну этот, который ископаемый?
- Птеродактиль, - смеясь, подсказал худенький паренёк в очках.
- Ага, он самый! Проснулся, ха-ха…
Другой – круглолицый, в вязанной шапочке, усмехаясь, добавил:
- Теперь демократия, свобода – что хочу, то и молочу! Это у вас там было: чуть что, сразу - в тюрягу.
Мужчина покачал головой и отошёл в сторону. Кто-то из них вслед ему бросил:
- Ваш поезд уехал. И вокзал теперь наш! Трынди, брынди, гоп со смыком!
Друзья дружно расхохотались А тут, и. подкатил троллейбус. Вера Фёдоровна вошла последней. Свободных мест не было. Но ей уступила место молодая девушка.
- Садитесь, бабушка,
- Спасибо, детка, спасибо, милая. Здоровья – тебе!- обрадовалась Вера Фёдоровна, так как не надеялась на свои ноги.

Вышла из троллейбуса и тут же попала в кипящий водоворот рынка, начинавшийся сразу от остановки, и занимал огромную площадь. Она так и не смогла привыкнуть к этой рыночной сутолоке, теснящейся суете, ползущему шуму, монотонному гудению человеческих голосов с выкриками торговок: «Чай! Кофе!… Пирожки»… Последний раз она была здесь вместе с Петром Сергеевичем. Толкаясь в тесном, беспорядочном базарном движение, ей только сейчас пришло в голову – как же она собирается торговать? У неё совершенно нет базарного опыта. Другое дело, по объявлению, на дому, как, например, сбывала домашние вещи и книги, Хотя и там она не торговалась – не знала как это делается. Сколько предлагали – за столько и отдавала. И это так просто – пришли, заплатили, взяли и ушли. А
тут появилась какая- то беспомощность и даже страх. Не могла представить себя в роли зазывающих торговок. Её охватил стыд,! Будто её раздели наголо посреди рынка и толпа весело посмеивается над ней, Да ещё представила, что её могут узнать бывшие ученики, сотрудники. Даже хотела повернуться и уйти. Но голод оказался сильней. И она решила закрыть глаза на весь этот стыд и стала искать место, где бы остановится. Наконец, пристроилась с боку вещевой палатки. Сняла перчатку, извлекла из кошелька дрожащими пальцами свой драгоценный товар и, держа его перед собой на морщинистой ладони, опустила глаза. Люди бросали на неё короткие, безразличные взгляды и, не замедляя своего движения, проходили мимо. А кто и, вообще, не обращал внимания. Прошла молодая женщина в цветастом платке с горой пирожков на овальном подносе, прикрывавших их белоснежным с яркими украинскими вышивками полотенцем, из под которого дымился, поднимаясь густым паром на холодном воздухе, вкусный, щекочущий ноздри, запах.
-Пырожки!...Горячи пырожки з мьясом!. Кому- пырожки!..- звонким голосом повторяла она через каждые несколько секунд.
Вера Фёдоровна с жадностью проглотила вместе с этим запахом, накатившуюся, клейкую слюну, и вдруг подумала: а что, если она не продаст кольцо?! И её охватил страх, по телу
пробежала дрожь. Но тут же успокоила себя. И вдруг около неё остановилась остановиласьлась девушка в кроличьей шубке. Поинтересовалась. Она даже затаила дыхание, боясь вспугнуть девушку. Вера Фёдоровна не лась девушка в белой заячьей шубке. Примеряла кольцо, но оно ей не подошло. Вера Фёдоровна не стала расстраиваться.

Напротив, это подкрепило её надежду. Кольцо вызывает интерес. И только она подумала об этом, как к ней подошел молодой парень в вязаной шапочке, натянутой на самые глаза. Кольцо подошло на мизинец, и он стал вертеть перед собой, разглядывая его со всех сторон, потом сказал:
- В общем, я беру. Вы постойте, а я сейчас сбегаю за деньгами. На этом и закончилась её торговля. Он исчез бесследно. Ей стало плохо, ноги подкосились и чуть было не опустилась на землю. Какой-то бородатый мужчина, проходя мимо, приостановился.
- Что с тобой бабуля?
- Меня обманули. Продавала кольцо. Золотое. А он надел на палец и убежал.
- Ну, даёшь, старая! Кто ж такие вещи выносит на базар. Надо было - в ломбард. А теперь ищи, свищи. И только сейчас она поняла, что совершила непростительную глупость. А всё из-за отсутствия опыта. Да ещё тот цыганский лоток с побрякушками – затуманил ей голову! Не подумала о ломбарде. Некоторое время она стояла опёршись о палатку и не знала, что делать. Затем, выбравшись с базарной толчеи, растерянная, побрела среди пешеходов, и не заметила, как вышла на проезжую часть. И вдруг услышала злой, грубый голос:
- Куда прёшь, старая, жить надоело?!
Она вздрогнула и подняла голову. Из кабины, приостановившегося легкового автомобиля, высунулась рыжая ёжиком голова с выпученными от гнева круглыми глазами. В ответ она едва слышно промолвила:
- Извините, пожалуйста.- И собралась было свернуть к тротуару. Но тут, услышала удивлённо-радостный голос:
- Вера Фёдоровна, это – вы?! Вот так встреча! Подождите, Может вас подвезти? Проходите, садитесь.
Она сразу узнала своего бывшего ученика Ваню Крутика. Поколебавшись, прошла к открытой дверце с правой стороны и села рядом с ним. На заднем сидение, развалясь, сидел бритоголовый молодой человек, точно вырубленный топором из твёрдой древесины.
-Это мой охранник. Он же и водитель. Но я больше сам люблю крутить баранку. Ну, а как вы поживаете?
- Да так…потихонечку, - скрывая душевную горечь, ответила она.
- А у меня всё окей! А помните, вы говорили: «Учись, Ваня, а то будешь всю жизнь лопатой канавы рыть». Вот, ваши слова и не сбылись. Я теперь лопатой деньги гребу. У меня – ресторан, два супермаркета, собственные продавцы, даже есть профессор и домработница - кандидат наук. А ещё собираюсь открыть ночной клуб с девочками, стриптизом. Уже купил бывший детский сад.- Он глянул на неё с боку и засмеялся.- А вот вы, Вера Фёдоровна, очень даже грамотная, а донашиваете, я вижу, старое, совковое пальтишко. Небось, пенсии-то и на хлебушек не хватает?
- Это правда, Ваня. Ничего не поделаешь, кому-то – супермаркеты, ночные клубы с девочками, лопатой деньги грести, а кому-то – хлебные крошки на столе считать.- призналась бывшая учительница и тут же спросила: - А как же это ты так смог преуспеть, ведь ты был самым отстающим учеником в классе, едва считать умел?
Бывший отстающий ученик весело рассмеялся.
- А за меня сейчас профессор с компьютером считают.
- Да…я здорово ошиблась. У тебя, видимо, непревзойдённый талант коммерсанта. Я помню, как ты начинал в школе, с начальных классов приторговывать среди учеников всякой мелочью: карандашами, авторучками, сигаретами. А в старших – джинсами, импортной радиоаппаратурой, видеокассетами.
- Ха-ха…Вы помните? Вот здорово!.. Так. А куда же вас отвезти?- и тут же спохватился:- Постойте! У меня – идея. Знаете, у меня растёт дочка, такая крутая мамзель. Шесть годков ей. Была одна воспитательница. Молодая. Да жене чем-то не угодила. Так она её и вытурила. А вы как раз подходите. Да ещё и настоящая учительница. Буду хорошо платить. Есть комната, если, конечно, захотите жить вместе. У меня ведь теперь дом - настоящая сказка! Сами увидите. Ну, как?
Вера Фёдоровна подумала и спросила:
- А когда нужно начинать?
- Да хоть Это. Ну, прямо сейчас! Поехали.- Он газанул с места и помчались по гладкой асфальтовой дороге, временами обгоняя попутные машины. Через некоторое время, остановившийся впереди чёрный джип, преградил им дорогу. Из него вышли трое плечистых молодчиков и маленький мужичок в серой кепке и длинном чёрном пальто. Приказав молодчикам оставаться на месте, мужичок подошёл к кабине с Ваниной стороны. Ваня опустил стекло. Мужичок заглянул в салон и требовательным басом произнёс:
- Слышь, Рыжий, выйди, Нужно потолковать.
Ваня вышел из кабины, следом за ним вышел и телохранитель.
- Скажи ему, пусть не суетится,- кивнул мужичок в сторону телохранителя.- Базар у нас – один на один. Взял Ваню под локоть и отвёл чуть в сторонку. Говорил он о чём-то резко и настойчиво. Ваня, опустив голову, молчал. Потом мужичок резко повернулся и быстрым шагом пошёл к своей машине Ваня стоял ещё с минуту. Затем пришёл, сел за баранку, но включать мотор не спешил - был весь какой-то бледен и растерян. Наконец, повернул ключ в замке и с задумчивой злостью проговорил:
- Ну, мы ещё посмотрим!..

111

Вера Фёдоровна не поверила своим глазам, что этот двухэтажный особняк принадлежит её бывшему отстающему ученику. А когда вошла в дом, ей и вовсе показалось, что она вошла в царский дворец. Всё здесь было непривычно для её глаз.
- Ну как, Вера Фёдоровна? – Засмеялся Ваня.- Это всё жена старается. Знаете, она у меня – любит выпендриться, Чтобы у неё было лучше, чем у других. Вот, и привела…этих… дизайнеров, так они меня чуть не разорили.- Остановившись у лестницы, ведущей на второй этаж , он окликнул:- Оля! Оля! У нас – гости!
Спустя минуту, на лестнице появилась слегка располневшая миловидная женщина с распущенными волосами – под блондинку, в ярком коротком платье с оголёнными плечами и массивными украшениями в ушах, на шее, запястьях, пальцах.
Вот, познакомься. – сказал Ваня,- Это моя бывшая учительница, Вера Фёдоровна. Будет заниматься с нашей Наталкой.
Жена измеряла её пренебрежительным взглядом и холодно ответила:
- Ну, и веди её к Наталке. А мне некогда.- Она быстро спустилась с лестницы, поправляя на плече ремешок, свисающей до пояса, красной сумочки и, крутнув перед его носом брелком с ключами на пальце, бросила через губу:- Гудбай, Беби!- и прошла мимо, виляя пышным задом.
- Извините, Вера Фёдоровна, она у меня немного с кондыбобырем. Не обращайте внимания, – виновато пробубнил Ваня.
Потом произошло знакомство с маленькой воспитанницей. Когда вошли в её комнату, она сидела в кресле, поджав под себя ножки, и смотрела телевизор с каким-то жестким боевиком. Отец выхватил у неё пульт, выключил телевизор и недовольно проворчал:
- Опять глазеешь эту, эту…чёрт знает что!
Девочка соскочила с кресла и с визгом, истерикой начала колотить кулачками по его животу. Он поднял её на руки и стал успокаивать, Но она и слушать не хотела. Колотила кулачками теперь по его груди и истошно кричала:
- Ты противный! Ты противный! Я не люблю тебя!..
Наконец, успокоил. Спустились в столовую. На кухне он познакомил Веру Фёдоровну с домработницей, Аллой Владимировной. Это была худенькая женщина невысокого роста, с тонким обаятельным лицом и большими, грустными голубыми глазами,- бывшая кандидат биологических наук. Имеет двоих детей. Муж тоже – бывший учёный. Теперь перебивается случайными заработками.
- Ой, как вкусно пахнет у вас, Владимировна!- весело засмеялся Ваня и посмотрел на свои наручные часы.- Пора уже и обедать, Владимировна. Да. Вера Фёдоровна тоже будет обедать с нами. Всегда. За одним столом.
- Как скажете, Иван Степанович,- покорно ответила бывший кандидат наук.
На обед был любимый Ванин борщ, как он сам выразился, котлеты – тоже его любимые. затем, жареная кета в томатном соусе, фаршированные блинчики с творогом и сливки. Вера Фёдоровна давно ничего подобного не видела и теперь боялась перегрузить истощённый желудок. Но руки не слушались. Вставая из-за стола, Она выдохнула:
- Спасибо, Ваня за такой вкусный и сытный обед, и еще- за это приглашение. .- и. задержавшись, добавила:- А как мне теперь тебя называть – тоже по имени, отчеству, Иваном Степановичем?
Бывший отстающий её ученик на мгновенье задумался, потом ответил:
- Знаете, в общем,- при посторонних. А так, зовите, как звали, Просто – Ваня.- И добавил: сейчас идите, отдыхайте, а завтра приступите.
- Спасибо Ваня! Я никогда не забуду твоей доброты.
Она прошла в комнату для прислуги и сразу прилегла на койку, От такой вкусной пищи и переедания тяжело было дышать. В голове путались какие-то неразборчивые мысли, Пыталась заснуть. Но вместо сна, ею овладела какая-то тяжёлая сковывающая дремота. В конце дня Алла Владимировна пригласила её на ужин, но она отказалась – не могла отдышаться ещё от обеденной пищи, Ночь провела в кошмарах, утром поднялась, как побитая. Тело подкашивала какая-то ноющая слабость, болели ноги, суставы. Но надо приниматься за работу. И прежде всего, надо как следует познакомиться с хозяйкой дома, матерью воспитанницы. Но не знала - где её найти. Обратилась к Алле Владимировне, Та объяснила. За одно, и лучше познакомились друг с другом. Алла Владимировна показалась Вере Фёдоровне весьма доброй и отзывчивой женщиной. В институте, где до этого она работала, месяцами не платили зарплату. Поэтому пришлось уйти и искать другую работу. Так она оказалась здесь. Хорошо ещё, что умеет прилично готовить.
Вера Фёдоровна нашла комнату хозяйки на втором этаже. Постучала, прислушалась. Ответ дождалась не сразу. Толкнула дверь, переступила порог. Хозяйка сидела перед зеркалом и макияжила лицо. Увидев в зеркале отражение Веры Фёдоровны, не поворачиваясь, спросила:
- Тебе – чего?
- Мне нужно согласовать с вами – время и место занятий,- спокойно, твёрдо произнесла Вера Фёдоровна.
Та повернула лицо, лоснящееся разноцветием, измеряла её холодным взглядом и через губу брезгливо бросила:
- Ты учительница, и тебе лучше знать.
Вера Фёдоровна на мгновенье растерялась. Затем круто повернулась и молча вышла, направилась в сторону, откуда доносились звуки телевизора…
Много пришлось Вере Фёдоровне потратить времени и труда, чтобы завладеть нравом ребенка и начать работать с ней. Девочка была очень нервной, капризной, нетерпеливой. Часто вскакивала с места и бросалась к телевизору. А иногда закатывала бурную истерику. Но со временем её было просто не узнать. Девочка оказалась очень способной, смышленой, и всё больше привязывалась к Вере Фёдоровне. Теперь у девочки даже глазёнки светились по-другому – какая-то неуемная радость жизни. А к концу второго месяца сама уже неплохо умела читать. Очень любила сказки, и почти забыла про телевизор. Однако Вера Фёдоровна никак не могла привыкнуть к своему униженному положению – положению прислуги. Спустя некоторое время, съездила на почту, получила пенсию и письмо от дочери. Она тут же с нетерпением распечатала и прочитала. В письме проскальзывало какое-то беспокойство по поводу сына, но дочь не договаривала, чтобы не волновать мать. А причина этого беспокойства заключалась в том, что сын бросил институт, связался с дурной компанией, домой стал являться поздно и с неприятным запашком. У отца, зятя Веры Фёдоровны совершенно не было времени заниматься воспитанием сына С тех пор, как он переквалифицировался с инженера конструктора на челнока-рыночника, его дома почти не видели. Да и мать уже несколько месяцев не получает зарплату и тоже пропадает на рынке, помогая мужу. Сын оставался без родительского внимания, наедине с самим собой и соблазнами окружающей жизни, блистающей ослепительными, модными молодёжными новшествами, новым духом, свободной формой половых отношений и прочей заманчивой отравой юного сознания. Потом зашла в аптеку, запаслась необходимыми лекарствами и вернулась на службу с тяжёлым чувством. Она бы давно бросила и ушла из этой рабской неволи. Но жаль было девочку, к которой и сама привязалась и даже полюбила, как родное дитя. Как-то, во время занятий вошла её мать и требовательным тоном обратилась к Вере Фёдоровне:
- Я иду в ванную. Ты мне потрёшь спинку. Пошли…
А однажды за ужином хозяйка, подчёркивая своё превосходство, с презрением бросила:
- Послушай, как тебя там…Фёдоровна, что ли? С завтрашнего дня будешь питаться на кухне, Вместе со служанкой.
Муж, бывший отстающий ученик Веры Фёдоровны, низко опустив голову, молча хлебал свой любимый борщ. Этот тон, слова хозяйки словно поразили её током. Но не потому что хозяйка отказала ей в питание за одним столом. На кухне она будет чувствовать себя даже более раскованно. А своим бесцеремонным, дремучим хамством!
По истечению месячной службы она получила первый свой заработок. А ни задолго перед этим бывший ученик спросил- какую она получает пенсию? И теперь точно такая же сумма была в конверте. При чём, в самой мелкой купюре. Очевидно, хотел на первый взгляд поразить её толщиной конверта. А за второй месяц заплатил половину той суммы, ничего при этом не объяснил. Вера Фёдоровна восприняла это его поведение с легкой усмешкой. Но последний случай переполнил чашу её терпения. На дворе уже сгустились сумерки. Она сидела в комнате для прислуги, и что-то читала. Вошла воспитанница и сказала, что ей скучно и хочет, чтобы Вера Фёдоровна почитала ей сказки.
- Хорошо, Наталочка. Пойдём в твою комнату. – отложив книгу, взяла её за ручку и пошли на второй этаж. По пути девочка вдруг говорит:
- Я сегодня поругалась с мамой.
- А что ж так? –не придав словам девочки особого значении, спросила Вера Фёдоровна.
- Да она назвала тебя ни учительницей, а старой драной кошкой.
Вера Фёдоровна так и остолбенела, и некоторое время растерянно смотрела на ребёнка. Потом привела девочку в её комнату, поцеловала в лобик и быстро вышла,
спустилась к себе, оделась, выключила свет. Во дворе охранник открыл ей калитку. По дороге на троллейбусную остановку её глаза неудержимо заливали слёзы, не успевая вытирать их платочком. Разболелось сердце, сдавило дыхание. Приняла таблетку нитроглицерина – одну, потом другую. Такого оскорбления она не могла представить даже в кошмарном сне. И теперь по пути домой, в троллейбусе на неё нахлынули прожитые годы, которые, были сотканы исключительно из светлых образов, тёплых, человеческих улыбок, сердечного добродушия и горячих благодарственных слов нескольких поколений – выпускников школы и их родителей.
Было такое ощущение, будто она всю жизнь купалась в ласковых, щедрых лучах солнца, которые теперь затянула огромная чёрная грозовая туча.
На одной из остановок троллейбуса, на заднюю площадку ввалилась весёлая, шумная компания юнцов – человек пять. Их веселье, очевидно, началось где-то ещё за пределами остановки, а в троллейбусе было продолжение. Взрывы хохота перемежались громкими возбуждёнными голосами, и неслись по не полному, с озабоченно-молчаливыми пассажирами, салону. Предметом их весёлости была эротическая тема. С её откровенными образами. С самодовольным бахвальством они делились между собой своими сексуальными похождениями. Потом кто-то из них перебил их бурные возгласы, спросил:
- Слышь чувак, у тебя, кажется завтра- именины?
- Да. Шестнадцать- стукнет! Ха-ха…уже -старик! Приглашаю всех на бал. С предками уже договорился.-. уедут на дачу. Повеселимся от души, оторвёмся по полной!
- А какое бухало будет?
- Какое хотите: шампунь, висказ, конина!
- А ширка будет?
- Будет и ширка.
- Ва-у, круто!
- А самое прикоьное, - продолжал будущий именинник,- порнушка! Вы такой ещё не зрели. Супер! Пальчики оближите! Тащите и чувих. Оторвемся по самые не хочу!
Подъезжая к остановке, кто-то из них воскликнул:
- Ну чо, мужики, оторвёмся ещё по пивку?!
Они выскочили из троллейбуса первыми. Вера Фёдоровна вышла последней. Было уже совсем темно. Уличные фонари не горели. Снега уже нигде не было. Пахло весной. Но ей было – не до весны, и домой, в пустую квартиру тоже - не очень хотелось. И она решила посидеть на лавочке, в сквере, где когда-то часто сиживали с Петром Сергеевичем, и хоть немного успокоиться. И тут, снова почувствовала боль в сердце и глубокую одышку. Подойдя к лавочке, она присела, нашла в кармане колбочку с нитроглицерином, но колбочка оказалась пуста. И тогда она прибегла к аутотренингу, самовнушению, собрала весь свой дух, волю. Иногда это ей помогало. Спустя некоторое время, на алее сквера послышались громкие голоса и смех. Она узнала их - это была та же группа недорослей – из троллейбуса. И Веру Фёдоровну впервые за всю жизнь охватило какое-то глубоко неприятное, гадливое чувство. Будто это были ни светлой юности подростки, а какие-то омерзительные, слизистые пресмыкающиеся. Поравнявшись с ней, они остановились. Один из них подошёл к ней и у самого лица чиркнул зажигалкой. Вера Фёдоровна откинула голову назад и тихонько, вежливо промолвила:
- Ступайте, дети, ступайте.
Тот погасил зажигалку и, смеясь, пренебрежительно доложил приятелям:
- Да это дизанавриха!
Компания дружно расхохоталась.А один из них обозвал его и поправил:
- Чучело! Не дизонавриха, а динозавриха1
Друзья снова рассмеялись, повернулись, прошли несколько шагов и остановились. Начали что-то между собой обсуждать Затем вернулись и подошли к ней. Самый из них бойкий с насмешкой произнёс:
- А не позволите нам, мадам, поскучать рядом с вами? – и они расселись по обе стороны от неё.
Вера Фёдоровна возмутилась:
- Вы что, дети, не можете найти себе развлечение. Я ведь вам – не подружка. Давно вышла из вашего возраста.
-А нам интересно. Говорят, у вас в сэсээре не было секса. А как же вы жили без секса?
- Это что, вас в школе этому учат?
Они снова дружно расхохотались
Сидевший рядом с ней, самодовольно произнёс:
- Да-а…у нас в школе теперь не только сексу учат, а даже бесплатные презервативы дают. Правда, не нам, а нашим чувихам. Как в Европе!
- Дети, дети, как мне вас жаль!- глубоко вздохнула Вера Фёдоровна, и поднялась, чтобы уйти. Но они удержали её и усадили на место.- Что вы себе позволяете? возмутилась она.
- Не понтуй, старая!- кто-то из них грубо усмехнулся. Сидевший рядом справа от неё, стал бесцеремонно разглядывать её лицо при свете зажигалки.
- А ты еще ничтяк, хоть и старая. А в молодости, ваще, была супер, да?
- Что вам от меня нужно? Серьёзно обеспокоилась она, пытаясЬ высвободиться из их рук.
- И тут они, посмееваясь, заговорили на перебой:
- Не гони пену, бабуля! Жалко ей нас…
- Ха-ха…это нам вас жалко! Тусились в своём сэсээре, как в тюряге, ха-ха…
- Да она завидует нам, нашему приколу, что мы теперь свободные цивиляги!
- И секс у нас теперь самый будербродный…
- Да. Свободный, как в Европе!
- Ну чо мы фильтруем базар, мужики? Секс, так секс!..
- Ва-у! Оттопыримся по самые не хочу. Ха-ха… с динозаврихой!
И тут, они стащили её со скамьи и, облепив со всех сторон, поволокли в глубь сквера.
- Что вы делаете?! Опомнитесь! Одумайтесь! Это безумие!- вырываясь из их рук и задыхаясь от боли в сердце и бессилия, вторила она. Кто-то из них со злом прогнусавил:
- Да заткните ей пасть!
И тут же, чья-то мягкая, потная, почти еще детская рука, зажала ей рот. Она бессильно дёргалась, трепыхалась, словно беспомощная жертва в лапах кровожадных хищников. Её бросило в жар, в голове всё перемешалось, помутилось и ей казалось, что всё это происходит в каком-то страшном кошмарном сне. Будто это не юные человеческие создания, а какие-то жестокие, паукообразные чудовища, безжалостно срывающие с неё одежду, чтобы затем обглодать её тощую, состарившуюся плоть. Она уже не могла произносить слова, а только издавала нечленораздельные, хрипящие звуки, Вдруг в её глазах вспыхнул яркий, как молния, свет, а в груди – содрогающий громовой удар, и больше она ничего не помнила. Погасло сознание, и вся обмякла, обвисла. Кто-то из юных чудовищ в испуге отпрянул от неё и воскликнул:
- Да она окочурилась! Совсем не дышит!
И всё это стадо юных животных чудовищ бросилось на утёк, в рассыпную, как крысы…
В небе взошла луна, высыпали звёзды. В голых, предвесенних ветвях деревьев, резвился легкий, беспечный ветерок. Вера Фёдоровна в изорванной одежде, бездыханная лежала на земле с чуть пробившейся весенней травкой. А в это время в Ростове её дочь рыдала над трупом своего сына – любимого внука Веры Фёдоровны, передозировавшего наркотик. Ваня Крутик, бывший ученик, так и не построил ночной клуб с девочками, стриптизом. Спустя несколько дней, погиб вместе с семьёй в автомобильной катастрофе. Следствие показало – в его автомобиле были подрезаны тормоза.

Всеволод Заковенко
Донецк 2003 г.