Окололитературный Швондер

Бравый солдат Швейк рассказывал, как служил в молодые годы у аптекаря. Они готовили снадобье для домашнего скота, и хозяин как-то велел приказчику, пану Таухену, сочинить стишок в приложение к снадобью, пообещав заплатить один золотой. И как альтернативу – уволить пана Таухена, если не сочинит.

Как ни бился пан Таухен, но не смог выжать из себя ни строчки, и не будь рядом слуги, Фердинанда, так и выгнали бы беднягу. Слуга мигом состряпал стишок, и сияющий Таухен вышел от довольного хозяина с двумя золотыми, вместо одного. Он хотел по справедливости разделить гонорар с Фердинандом, но того вдруг обуял бес корыстолюбия: или все, или ничего!

Пан Таухен не дал ему ничего. А слуга принялся вымещать свою злость на аптеке.

Обычно измельченные травы для приготовления снадобья сушили на чердаке, так Фердинанд где только мог, находил мышиный помет и подсыпал это в травы, собирал и подсыпал куриный помет, мочился в эти травы, испражнялся. Выходило вроде каши с отрубями, говорил Швейк…

Гм, гм!.. К чему это я?..

А-а, вот оно!.. Страна отметила великую дату: исполнилось девяносто лет со дня рождения Александра Гинзбурга, более известного русскому читателю под кличкой Галич, знамя бывших диссидентов, а нынешних демократов. «Помолчи, попадешь в первачи!», «Когда я вернусь…», «Мы не пели славы палачам» - и так далее. (Что до «славы палачам», то врет Гинзбург: пел, еще и как пел!) Поглядел я, поглядел вокруг, почитал о Галиче и увидел, что швейковская история один в один о Галиче.

Когда я служил в армии, все вокруг брякали на гитарах, тогда это было весьма популярным занятием: по стране гремели всякого рода вокально-инструментальные ансамбли. Решил прислониться к этому искусству и я, и стал брать уроки у одного сослуживца. Он был парень продвинутый, не то, что мы, сермяги. До службы работал в Пушкинском театре в Ленинграде, ныне Александринский, в амплуа «шаги за сценой», лаял там по-собачьи и все такое. Относительно своего будущего после дембеля говорил так: «Я свое отлаял!». Очевидно, имел намерение сменить амплуа.

Играть на гитаре он не умел, но брякал по струнам с таким важным видом, что ни у кого сомнений в его умении не оставалось.

Так вот, взялся он меня учить, и первое, что я услышал, это песенка о физиках. Помните, эту?

— Чувствую с приятелем: ну и ну!
Ноги словно ватные, все в дыму
Чувствую, нуждаемся в отдыхе
Что-то непонятное в воздухе

Взяли «Жигулевского» и «Дубняка»,
Третьим пригласили истопника,
Выпили, добавили еще раза,
Тут нам истопник и открыл глаза!..

Я тогда подумал, что песня эта принадлежит перу блистательного Высоцкого, других бардов я еще не знал. И все же, червь сомнения точил: мог ли Высоцкий написать такую злобную песню? Ну, никак не мог!

Высоцкий – талантливый, я бы даже взял на себя смелость сказать: гениальный поэт, и ему не пристало писать так злобно. Он писал много пародий на нашу жизнь, много в его творчестве сатиры, порой очень острой, но злобы – этого нет!..

Вы только вслушайтесь в эти строки: «Тут нам истопник и открыл глаза!»… И столько желчи, столько презрения к людям физического труда в этих строках!.. Дескать, вот она – советская власть: истопники и прочие пролетарии поучают нас, интеллигентов, «открывают глаза»!

Гинзбург, как всякий «интеллигент» (а что сказал об интеллигенции Ленин – помните?), согласен есть хлеб, но он вовсе не собирался уважать тех, кто этот хлеб для него выращивает; он согласен греться у теплой батареи, но уважать истопника – это увольте!

Гинзбугр-Галич был поэтом, писателем, сценаристом. Если бы в литературной среде страны существовала такая штатная единица, как «господь Бог», он был бы и литературным Богом. Он входил во все мыслимые и немыслимые творческие союзы, публиковался в самых что ни на есть престижных изданиях, писал для самых знаменитых театров, по его сценариям (надо признать, весьма посредственным!), снимали фильмы ведущие киностудии страны. (А я-то никак не мог понять: отчего это многие наши фильмы той поры такие убогие?)

Он, можно сказать, ровесник страны, родился в 1918 году. Когда началась война, кому бы, как не Галичу, пойти на фронт, защищать свой народ, спасать его от «полного уничтожения»?.. Увы, Галич от военной службы отмазался, - воевать, дело истопников! – и с липовой грыжей уехал не то в Баку, не то в Ташкент, и оттуда призывал советских людей на подвиг. Естественно, не был забыт, не был обойден при послевоенной раздаче орденов.

После войны вернулся в Москву и жил на широкую ногу. Богатый, успешный, знаменитый, вхож во все кабинеты, желанный во всех компаниях.

Перед ним заискивали, его уважали и втайне боялись, от него во многом зависело – станете ли вы членом творческого Союза и будете публиковаться в солидных журналах, или будете прозябать в провинциальном городишке заштатным литсотрудником районной газеты. Лучшие рестораны Москвы – его, лучшие бабы – его!.. Наверное, если покопаться в документах, то не исключено, что обнаружится и его подпись под «расстрельными» списками менее удачливых коллег-литераторов.

Казалось – ну, что еще желать Гинзбургу на этом свете? Чего еще не хватает?

А вот – не хватало! Точил его червь неудовольствия, неустроенности и сомнения. Не все, оказывается, имел Гинзбург на этом свете.

С точно таким же вожделением, с каким большевики средней руки грезили о скромной могилке у Кремлевской стены, мечтал Гинзбург о Нобелевской премии. Как это – он, такой талантливый, такой успешный, такой блистательный, и не лауреат?.. Какой-то истопник Шолохов – лауреат, хотя, что он там такое написал: какой-то романишко, да и тот, говорят, стырил у другого, более талантливого. Какой-то Пастернак тоже… ни то, ни се! Да еще и от премии этой отказался.

Кому же, как не Гинзбургу, и быть лауреатом этой престижной литературной премии? И поэт, и писатель, весьма успешный, и сценарист, а главное – еврей, что уже само по себе свидетельствует об избранности. Кому же, как не ему, получить путевку в Рай?

Но вот истопники, захватившие власть в стране, похоже, так не думали. Не номинировала советская власть Гинзбурга на Нобеля – и все! Ну, понятно: истопники - что они понимают в литературе? Империя зла!

Обиделся Гинзбург, крепко обиделся на свою страну, и где только мог, там и гадил, там и мочил углы. А мог он в основном пером, глаголом жечь сердца людей. Хотя, при ближайшем рассмотрении видно было, что перо его достаточно убогое и примитивное, да и глагол не очень. Таким много не нажжешь. Когда в народе хотят подчеркнуть какую-то никчемность, например, сказать про тупой нож, то говорят так: этим ножом только теплое дерьмо резать!

Вот такой «острой» примерно была и диссидентская сатира Галича. Гадил он по-мелкому, пакостно, исподтишка, собирая диссидентское дерьмо и подмешивая его в литературу, совершенно как тот слуга Фердинанд из швейковского рассказа.

Галич демонстративно пел «диссидентские» песни, особенно напирая на тюремный фольклор, хотя сам никогда даже близко к тюрьме не стоял. Но таковы уж в России диссиденты, такова «совесть нации».

И вот я думаю: тот ли это человек, которого следует сегодня героизировать? Неужто в такой огромной и великой стране, каковой является Россия, не найдется никого более достойного?.. Бедная же у нас страна, несчастный мы народ, если это – так!

Уехал, в конце концов, обидевшийся на страну Гинзбург за границу. Причем, некоторые восторженные почитатели его таланта утверждают, что уехал с высоко поднятой головой. Когда, например, таможенники хотели отобрать у него массивный золотой крест, Гинзбугр заявил: не поеду!.. Останусь в опостылевшем Союзе, но с крестом!

И дрогнула великая страна (Империя зла, которая и не таких крутила в бараний рог), и отступились суровые таможенники. Поезжай, отец родной, поезжай, кормилец, только не гневайся, вот тебе твой крест. И уехал Гинзбург, и понес свой крест на Голгофу!..

А там, на Голгофе, пристроился Гинзбург на радио «Свобода», и лил радиопомои на свою страну. Публиковался также и в журнале «Посев»… в общем, попал в свою компанию, в среду маргиналов и отщепенцев, окончательно потерявших человеческий облик.

Умер Гинзбург в Париже, как утверждает официальная версия, от поражения током: перепутал сослепу телефонную розетку с электрической. С кем не бывает, техногенные трагедии случаются на каждом шагу. Но не верит наша передовая мысль в эту нелепую смерть. Не может быть, чтобы так просто – поражение током! Не может быть, чтобы не прослеживалась рука Москвы, рука тех самых истопников!

Они, они, аспиды, свели в могилу великий талант! Чего еще и ждать от истопников? Настоящие же «интеллигенты», совесть нации, отзывались о Галиче восторженно. «Это был действительно народный поэт… он был больной страданиями Родины» - утверждал Медяковый Штым, такая одиозная личность, как Дмитрий Лихачев. «Для нас Галич никак не меньше Гомера!» - вторит академику другая «совесть нации» Буковский.

Что ж, я уже где-то имел честь заметить: какова нация, такова и совесть!

(Говорят, что КГБ так до сих пор и не рассекретило материалы о Гинзбурге-Галиче. Значит, есть что скрывать, иначе мы бы такое узнали о "совести нации", что... не дай бог!)