Вот такие одиннадцать селедок. И осьмушка черного хлеба.

 Снабжение жителей Петрограда в сентябре 1918 года обеспечивалось по нормам «классовых пайков».

Причем в это время Петроград ни разу не был полностью заблокирован, хотя фронт порой и проходил рядом с городом. Но новая власть так «удачно» организовала поставки продовольствия в столичный город в 1918 году, что «сто двадцать пять блокадных грамм» зимой 1941-1942 года были даже большей нормой на самом-то деле.
Для лучшей – первой категории в месяц полагалось 4,25 фунта хлеба. Еще раз! Не в день. В месяц. Это значит, примерно по 58 граммов хлеба в день.

Может быть, помните, в советские времена во всяких детских и пионерских книгах регулярно упоминалось, что в Гражданскую порой получали только по осьмушке хлеба. Вот эта «осьмушка» - как раз и есть те самые 58 граммов, даже чуть менее. Потому что «осьмушка» - это восьмая часть фунта. А один фунт – примерно 409 граммов.

Напомню, что в самые суровые моменты блокады Ленинграда в период с 20 ноября по 25 декабря 1941 года город снабжали по нормам 250 граммов хлеба рабочим, 125 – остальным.

И ведь по осьмушке хлеба получали только те, кто относился к первой категории. Остальным давали меньше продуктов. Причем четвертой категории вообще хлеба не полагалось. Им выделяли только по 11 селедок на месяц. Первой категории, кстати, полагалось по 32 селедки – даже больше, чем одна в день. И еще 2,5 фунта рыбы (селедка, видно, тогда, в 1918 году рыбой не считалась, какая же это рыба, раз селедка).

Для понимания:

Первая и вторая категория – это рабочие и служащие.

Третья – священнослужители и «не имеющие определенных занятий лодыри, не работающие, а живущие на средства мамаш, папаш, тетушек, дядюшек, домашние хозяйки, кои не имеют прислуг, и хозяйки малосемейные, средние торговцы, богатые домохозяева, все бывшее чиновничество, ничего не делающее…»

Четвертая – «…купцы, акционеры, биржевики, фабриканты, заводчики и их сынки и дочки, ничем не занимающиеся…»

В общем, наглядная иллюстрация того, что «кто был ничем тот стал всем». Правда, в итоге новым «хозяевам жизни» лучше совсем не стало.

И плохо было так, что руководивший Петрокомпродом Алексей Бадаев, тот самый именем которого потом назовут печально известные склады, барабанил телеграммы в Москву:

«…Просим принять меры для снабжения Северной области и красного Петрограда…»

страшно ругаясь на то, что продовольствие, собранное продотрядами везут в Москву, а Петроград снабжают постольку поскольку.

В июле 1919 года еще более резкую телеграмму отбили Зиновьев и Сталин, которые тогда еще были закадычными друзьями и соратниками:

« …С хлебом в Петрограде опять крайне плохо. Армия растет. Последние дни Петрокомпрод полностью вынужден кормить шестую и двенадцатую дивизии, истощая свои последние запасы. В течение последних 40 дней Петрокомпрод почти не получал хлеба. Необходимо во что бы то ни стало дать Петрограду хлеба…»
Порой складывается такое ощущение, что, перебравшись в Москву, большевики целенаправленно делали все, чтобы «колыбель революции» опустела. И не только потому что в Петрограде была высокая концентрация контрреволюционного элемента: офицеры, чиновники, дворяне и так далее. Дело в том, что Петроград был самым промышленно развитым городом страны. И многие рабочие тут тоже были высококлассные и знавшие себе цену. И революционные традиции среди них были хорошо развиты – стачки в 1918 году они организовывали легко и просто, несмотря на «власть рабочих и крестьян». То есть рабочие Петрограда для политики военного коммунизма тоже были совсем не подарком. Ведь тот же Кронштадтский мятеж вполне серьезно рассчитывал на поддержку в городе.

В 1922 году советские власти издали статистический сборник по Петрограду. Он наглядно рассказал, что случилось с рабочим классом в недавней столице. В этом сборнике, к примеру, сообщается, что к началу 1918 года на предприятиях было занято 293 тысячи рабочих. К январю 1920 года осталось около 88 тысяч. Встали предприятия, народ либо оказался в Красной армии, либо отправился на небеса, либо разбежался.

За годы строительства военного коммунизма Петроград здорово обезлюдел. Потом, в годы НЭПа и индустриализации, конечно, снова заселился. Но это был уже совсем другой рабочий класс. Хотя питерские традиции, они, как мне порой кажется, впитываются с воздухом – в Петербурге, несмотря на все, что случилось с этим городом, совершенно особые люди и совершенно особая атмосфера.

Вот такие одиннадцать селедок. И осьмушка черного хлеба.