ПРОДЕЛКИ ФЕНТАНИЛА

Николай Филиппов

            Проделки фентанила

                                                                                              почти правда

                                   То, что было снаружи

                   26 октября 2002 года

     5.00-неожиданно гаснут прожекторы на крыше Института Человека, освещавшие

      главный вход в Театральный центр на Дубровке. Днем раньше террористы заявляли,

     что если перед зданием  погасят свет, они расценят это как сигнал к штурму и начнут

      расстреливать  заложников.

 5.35 - раздается выстрел из гранатомета и вслед за ним оглушительный звон   бьющегося  стекла, послышались выстрелы со стороны пятиэтажки, стоящей напротив главного входа в 200м. Пальнули по парковке. Завыли сигнализации. Воют около 5 минут не переставая.

5.45 - пулеметные очереди со стороны железобетонного завода, расположенного

        напротив служебных входов в ДК.

      6.05 - по радио передают: представители оперативного штаба по руководству

спецоперацией заявляют, что получен звонок от заложника, который сообщил, что терпение боевиков кончилось, они начинают расстреливать людей. По официальной версии, вся стрельба - это дело их рук. Между тем штурм уже начался. На некоторое время устанавливается затишье. Видно, как идет перегруппировка спецназа. На площадку перед главным входом подъезжает джип синего цвета, у него погашены огни и работает двигатель.

6.30 - на мосту слева от здания появляются 4 бойца в полном вооружении. Судя по форме -это «Витязь».                                                                                                                                  6.35 - через площадь к зданию бежит группа бойцов - человек 6-8. Подбегают к главному входу, ногами и прикладами бьют стекла. Тем временем на площадь съезжается техника, в том числе и машины «скорой».Буквально через минуту подъезжает бронетранспортер, стоявший на углу 1-й Дубровской и Мельникова, и останавливается метрах в 120 от входа в ДК. Раздались два взрыва внутри здания. Видно, как спецназовцы с главного входа выводят женщину, вслед за ней еще одну. Внутри здание освещает мощная вспышка света, раздаются автоматные очереди. Десяток спецназовцев залегли на траве справа от здания. Одновременно внутри ДК раздаются два взрыва с белым отсветом, похожие на разрывы гранат. После этого группы, рассредоточенные  по стоянке бегут к главному входу через площадь.                                                                                                                                           6.40 - три взрыва подряд с красным отсветом внутри здания и ответные очереди. Изнутри начинают в трех местах бить стекла и прорезать плакат с огромной надписью «Норд-ост», закрывавший стеклянные стены фойе второго этажа.                                                                  6.50 - из главного входа кого-то выволокли. Два бойца тащат молодого человека в сером  свитере. У главного входа появляются носилки, выводят какую-то женщину. Судя по  звукам, стрельба продолжается в тыльной стороне ДК, где расположено три

       служебных  входа. Из здания вытаскивают мужчину, тащат как террориста. Вслед за

      ним бойцы выводят трех человек, прикрывая их. Повсюду бьют стекла.

      7.00 - распахиваются двери главного входа в ДК. Три джипа «Денифер» отряда МЧС

      Центроспас» подъезжают к зданию. Пустые автобусы двинулись по улице

      Мельникова. Около главного входа уже десятки людей, отовсюду крики «давай-

      давай», площадь  напоминает муравейник. Из здания буквально выползает

      заложница, кого-то  вытаскивают на полусогнутых ногах. Выносят тело, еще одно.

      7.03 - под звуки выстрелов выводят группу людей.»Альфовец» выносит девушку.

      Затем  выносят несколько тел.

7.6 - тела продолжают выносить уже не только спецназовцы, но и спасатели в белых

       касках.

7.13 - на площадке справа останавливаются 4 автобуса. Тем временем слева от 

     главного  входа продолжают сбрасывать тела. Через несколько минут  они занимают

     все  пространство: все ступеньки слева пестрят разноцветными кофточками, в

     которые   были   одеты заложницы. Места не хватает,  и  тела уже бросают друг на

     друга.

                                   То, что объяснялось

 «В ходе операции по освобождению заложников в Театральном центре на Дубровке использовался газ на основе производных фентанила. Об этом сообщил глава российского Минздрава Юрий Шевченко. Министр уточнил, что фентанил относится к лекарственным средствам, которые оказывают быстрое анестезирующее действие. Что же касается большого количества смертей среди заложников, глава Минздрава отметил, что их причиной стало не только применение газа, но и общее состояние физического истощения и нервного напряжения».

                                                               Телерадиокомпания «ГЛАС» 30.11.2002. 17.20

«Минздрав отказался сообщить депутатам    Госдумы

 данные о газе, примененном на Дубровке»

                                                                 ГРАНИру  11. 12. 2002. 15.40

                              То, что переживалось

                                           Очнувшийся Садырин

Очнулся в морге. Ну, да с номерочком на ноге. Темно, холодно и не страшно - фиг вам: выжил! Вот, как только отсюда выбраться? Оперся рукою, железо какое -то, наверное, цинк. Его легче всего мыть водою после. Нас- по гробам, а нары для новых готовить надо. Цинк, и ржавый притом...

-Эй, санитар!!!.. Глухо. Пьяный !Как пить дать пьяный, давно -уснул. Хорошо, что еще не привязали. Слез сам. Иду голый, на ощупь. Лампочка, проклятая, должна же где- нибудь быть? Или их все выключают на ночь: для экономии и на всякий случай? Что-то зазвенело. Нога чья-то. Упало. Шмякнулось о пол. Женщину, кажется, уронил. Когда же будет, наконец он, стол - прозекторский? Рукою кого- то за волосы держу...

А говорили еще о таинстве, мистике смерти. Помойка одна. Свалили всех нас в кучу, заперли и ушли. Пить или трахаться - все одно. Мы уже для них мусор, нас поскорее убрать с глаз долой нужно, закопать, сжечь, задвинуть плитой помассивней, чтобы не вылезли ненароком, как- нибудь.

...Все- таки холодно, так голышом. Ноги скользят, ступни чувствуют какую -то слизь. Кровь? Блевотина? Может  покойнички обосрались: под занавес оставили о себе метку? Не растянуться бы, а то морду в кровь, да еще зубы себе повыбиваешь...

Загадки смерти. Какая хреновина. Для тех, кто там, на улице. Пусть мучачатся, разгадывают. Нам уже поздно, мы уже здесь- от них далеко, далеко: не достать, не догнать нас! Я, вот, теперь среди своих, хожу и туда, за стену, не хочу! Хватит натерпелись.

Я сразу понял - это конец, едва увидел в конце ряда коричневое, прыгающее облачко. Знаете, так прыгает мячик от пинг-понга_ легко, бесшумно, усыпляюще сладко...Можно здесь, наконец, где - нибудь выспаться? На чем-нибудь. Что они табуретки и стулья утащили вместе с собой на ночь? Или их не бывает в морге? Что ж, попробую спать как слон, стоя. Слоном и ощущаю себя: задубевшие ноги, еле передвигаю их. Закрыл глаза. А там не темень, нет, свет. Яркий, слепящий, выжигающий.

Ух, ты, когда же это все было. А вот и я в блестящем картузе, хромовых сапогах, красной рубахе в белый горошек. Купец что ли? Да нет. Пролетка вдали едет. Барышня в ней, как водится, под белым зонтиком сидит - Настенька, что ли? Ну, нет, позвольте - Анастасия Егоровна. Я сам -то Аркадий Иванович Садырин (звучит!) помещик, владелец 300 душ крепостных, да еще 4000 тысяч серебром в банке. Не фуфры - мухры. Неуш-то,  таким и вправду когда -то был?

Открыл глаза. Темень такая же. Пощупал себя - все, к счастью, на месте, холодное только, полузамороженное.

Закрыл снова. Свет стал приближаться. А вот и души эти самые. По полю идут, поют- девки босые, краснолицые, ядренные: одна к одной! Хорошо когда-то жили! Дальше - больше. Девки подходят ко мне, в ноги кланяются замершие. Обхохочетесь. Ноги мои одни и те же. Что , здесь, в морге, что там , в свету. И руки. Только они почему-то не у меня , а У Анастасии Егоровне, супружнице моей, и повелительницы, значит. Ими-то, этими моими руками, она и держит зонтик и им девкам по спинам - хрясь, хрясь: ниже надо поклоны перед барином бить! Ну, я, конечно, с ней соглашаюсь.

Потом вообще цирк. Одна самая молоденькая, чернявая руку мою(настоящую, не Анастасии Егоровны) берет, целует, приговаривая:

           -Простите меня, барин, великодушно. Не секите меня, я и так буду послушной, совсем послушной...

Я уж простить плутовку приготовился, да не тут -то было. Анастасия Егоровна зонтиком своим в грудь девку тыкнула: - Еще что подлая! Вечером перед гостями под розгами танцевать будешь! Воля супруги - закон. Но дрожь этой девочки ощутил как свою. Словно в глаза посмотрел. В мурашках кожа вся. Вроде ее, мою, и сечь никто не собирается, а боится. Чего? Н-да, крутая у меня, оказывается, супружница. ..

       Если все-таки выйду от сюда пешком, а не на автобусе, набью ей морду, чтобы не задавалась...

      Оказывается, у меня тогда, там, была огромная усадьба и дом: новый, с колоннами, балконами и  широким парадным подъездом. Гостей тьма! Бал будет, в честь моих именин и на потеху Анастасии Егоровне. Собрались все в зале .Гул: слуги снуют, еду разносят, тарелки, вилки, звякают, стучат. Собаки под столом сидят, свои порции ждут. А вот и просительница моя дневная. Как есть, как и я голышом. Только  не холодно совсем, а жарко. Пот и слезы по телу текут, сопли утирает. Ребенок. Между ног еще ничего не выросло.

Анастасия Егоровна хлопает в ладоши. Слуги тащат деревянного коня - красивого с гривой, хвостом. А посреди его, вроде спины, острый треугольник такой. Сажают на нее верхом чернявую, аккурат, чтобы ее женские прелести на клин бы этот насадились. Руки заводят наверх и подтягивают на веревке. К ногам привязывают старые жернова. Такой вот раскоряченной и сидит.

Откуда она в мое памяти, каким настроением, чувством занесло? Неужели сам сконструировал, или как всегда слямзил?

Хлесть, хлесть...блестящие, гибкие вымоченные прутья стегают и по спине и по грудям, а их-то совсем нет, так: одни прыщики. Любопытно наблюдать за всем этим со стороны. Сразу после удара появляется белый рубец, краснеет, темнеет и , и , наконец вспухает длинной набрякшей, опоясывающей тело полосой. Девка кричит в голос. Анастасия Егоровна смотрит на нее как завороженная, не отрываясь. Я как-бы и не причем, жду когда все закончится...

Откуда-то полез свет. Сначала мигнул, ворвался- слепит.

-Эй ты, спятил?!!!

Санитары. Смотрят на меня не удивленно. С сожалением, с жалостью к себе. Возни -то сколько теперь, с живым.

            -В душ чего забрался?. Телефон свой помнишь? Порадуй папу с мамой, жену и детишек...Вылазь, кому говорят?

И вправду. Стою я почему-то в душе. Как я в него забрался? Дверь, точно помню, не открывал.

          -Видишь, не всех этот газ убивает. Недоработка что ли, или как всегда производственный брак, -говорит пожилой санитар молодому, а тот снова ко мне:

        -Ты, вновь явленный, вон там, в углу, тряпки всякие остались.. Надень что-нибудь, и бегом - в магазин, почувствуй себя вновь мужиком. Деньги под скальпелем лежат. Бери все. Да там только на бутылку и хватит. Закуска есть. Твое второе рожденье отпразднуем...

         -А телефон?

         -Ах -да... Бери!

Какой-то той памятью, набираю одеревеневшими пальцами номер: 237...11...

         -Алло?

         - Это кто?

         -Кто, кто я! Не узнаешь «Анастасия Егоровна? А зря. Еще узнаешь!

                                               Кукла Даша

Шарфик меня и спас.

Да, так прямо пописала на него и рот обмотала. Уринотерапия! Сама вышла оттуда и пошла куда глаза глядят. Никто не задерживал. Те, которые в зале, должны были умереть по их сценарию, а я ушла. Значит не та, не оттуда. Дождь шел тогда мелкий, мелкий. Блестело все. А у меня голова раскалывалась. Совсем не от газа. Его я совсем не чувствовала: от тоски и ненависти к  «спасателям».

 Началось все несерьезно. Выбежала на сцену эта чеченка. Стала палить из пистолета в потолок. Думаете мы испугались? Как бы не так. Сдуру решили, что это крутой режиссерский ход - связать прошлое и нас. Даже аплодировали. Оказалось, режиссер здесь не причем. Впрочем, кто знает , его режиссера? Чечены пытали нас сотовыми: звоните, говорите своим, что живы. Мы и звонили. Они, кстати, совсем не злые, потерянные какие - то. Так и осталось непонятным: зачем им вся эта заваруха понадобилась? Женщины же их  в черном - прямо мадонны с поясами  шахидов!

...А куда я иду? Надо бы домой, а по-моему от дома. Там с ума, наверное, все сходят, а я гуляю себе как ни в чем не бывало. Разве оттуда вышла я?

Я исчезла вместе с первым криком той чеченки в зал:

                       -Сидеть всем на местах!

Ушла, вошла, втиснулась, растворилась в кресле. Все - меня нет. И искать не надо. Шарфиком обматывалась еще я, размоталась уже после, знаете кто: объект НЛО женского пола.

А говорят все о газе...Да он-то при чем? Я всегда так исчезала перед силой. Еще в детстве мама или папа только повысят тон разговора, уже вибрирую, разваливаюсь, растворяюсь. А тут чечены с автоматами , чеченки с пистолетами играются...

 Исчезла. Что еще оставалось? Те же руки, ноги, голова, вот они - потрогать можно. Одежду, если снять, понюхать можно - мой запах. Но в ней не я - а кто? Как ощутить этого пришельца, или он был всегда, или возник , там в зале, во сне?

Всегда? Быть может и так. Сейчас выпрыгнул, наконец, наружу, захватил нагло меня, пользуется и телом моим и именем? Нет, жил во мне всегда и до этого злополучного «Норд - Оста».

Моя  love story...Мы познакомились с ним, попытались притереться друг к другу. Андрей хотел все, или ничего. Он был слишком настойчивым, пугающе настойчивым. От постели до яичницы на завтрак. Для меня просто не было места в нашей жизни, но я з6нала, что такая, исчезнувшая, я для него  - идеальная жена.

 Я - исчезнувшая. Неплохо. Пойдем дальше. Хотя куда уж дальше. Это же детская ярмарка. Южный порт. Парк, вода и вода. Назад. Вспомнилось. На второй день, там на Дубровке, когда страшно хотелось пить и ходить, в голову влезла нелепая, казалось бы мысль: - Убили бы они нас поскорей и дело с концом, чем так пользоваться...Пользоваться. Вот то слово. Оно преследует меня всегда, насмехается, топчет и рвет все мои желания и порывы. Мною пользовался в той, до захвата, жизни Андрей - так ему было комфортнее, удобнее, лучше. Мною воспользовались чечены, так просто, не зная даже кто я. Одна из тысячи таких же обезличенных заложников. Чего? Кого? Хотя, сейчас, на свободе, легко рассуждать, перья распускать. Тогда же одно жгло: Убили бы поскорей!

Не вышло. Живой осталась. Кто? Меня здесь уже нет и отыскать невозможно.

                                     Мальчишеский грех

Совсем не то, что вы подумали. История и выеденного яйца не стоит, но случилась же.

Жил- был мальчик Вова. С папой и мамой. Образованный, культурный был, даже в консерваторию захаживал. На «Норд- Ост» пошел не по рекламе, по любопытству: что это такое первый настоящий российский мьюзикл?

     Разобрался, теперь все очень хорошо понимает. Пока сидел на красном кресле вместе с родителями. Слава Богу все остались живы(только у папы после дергается щека, а мама по ночам вскакивает с кровати и бегает по квартире, но это уже, конечно, мелочи!).

Так вот пока мальчик Вова сидел все эти дни на красном кресле вместе с родителям, как высокоразвитый и интеллектуальный ребенок, он не мог бездельничать и вел дневник. Занятие - не из легких. О чем писать? О боевиках, расхаживающих между рядами с автоматами? Об их усталых выкриках , или точнее выдохах: -Аллах акбар? О тишине, нарушаемой изредка чьими -то всхлипами? Мальчик Вова решил написать обо всем, и написал. На салфетках, бесстыдно украденных в буфете, куда его однажды отпустили «сердобольные» чеченцы за водой. Украл салфетки он, надо прямо сказать, не без усилия. За свои четырнадцать лет воровать ему еще не приходилось, но и сидеть вот так целыми сутками - тоже. Хрен, редьки не слаще. Салфетки оказались у мальчика Вовы в кармане, там же уже была ручка и - безделье его кончилось. К несчастью, часть этих салфеток бесследно исчезла в недрах пресловутой 13 больницы, где мальчик Вова почти две недели пролежал под капельницей, изгоняя из себя «Норд - Остовскую» отраву. Когда же изгнал, обнаружил пропажу своих записей. Нянечка решил решила, что он пользовался салфетками по другой, так сказать, естественной надобности, и выбросила их, чтобы не воняли. И все же, что-то осталось:

«...никогда не думал, что стану героем спектакля специально написанного и срежиссированного для меня. Мельтешащие вокруг люди с автоматами и без только статисты. Драму разыгрываем мы, то есть я, и этот их главный Мовсар. Он заманил меня сюда, чтобы испытать и я пришел. Между нами зазор в несколько шагов - чуть больше протянутой руки. Пока папа и мама спят, признаюсь, все это - не мое. Но раз надо - терплю и «постигаю». Их женщины в черном разлетелись как вороны по залу. Обернулись своим поясами, сидят, проводки в руках держат. Пугают. Батарейки-то (сам видел!) Мовсар у них отобрал, чтобы чего не вышло. Ему же еще надо со мной сражаться, а не вверх тормашками лететь. Я готов, давай! Только без автомата и кулаков. Один на один. Посмотрим чья возьмет.

 Боишься? В воздух, наверное, палить, да Аллаха к месту и не к месту призывать. А сам-то что «акбар», с кем? Твои же шахиды смотрят на тебя с омерзением. Втравил ты их в историю. За деньги, конечно, но и жить хочется.

Боишься? Тогда сам скажу - наболело уже и переболело. Чеченцы были у меня в детском саду, и сейчас есть в школе. Говорят всем, что беженцы, и всем же мешают жить. Они буд-то специально родились, чтобы задираться и пакостить. Кажется, у них самих есть изречение: - Дети гор на равнине жить не могут! - Так в чем же дело?

...я только что папе с мамой сказал : неправильно меня вы воспитываете. В понимании и уважении ко всем и к каждому. Добро без кулаков до Дубровки доведет, это уже мой афоризм.

                                          Певец во стане

Катарсис? Фрейдисткая сказка. Чего там! Я и так привык каждый день выворачиваться наизнанку. Чуть настроение придет - сразу же за компьютер, потом за синтезатор. Готово! Сам  прокукарекую, на диск скину - пожалуйста, новый «сингл». Здесь, вроде бы должна быть студия Шульгина «истязателя» Валерии. Нашли ее чечены? Что они делать там будут? Свои крики: «Свободу Чечне!» записывать? Или все поломают, покрошат прикладами. Для чего им, «детям гор», звукозапись? Игрушка, придуманная их поработителями. Они же: гордые, свободные, независимые. Требуют от нас одного -послушания. Сидеть тихо, не рыпаться. Прикрепили к своим автоматам мощные аккумуляторные  американские фонарики, шарят ими по рядам. Как кто скрипнет сидением, всхлипнет , или высморкается, сразу же очередь поверх ряда...

Я же понял, что отравлен уже навсегда. Нет, не газом, этим коричневым, своими интроективами .Знаете, что это такое? Творчество на грани сна и пробуждения. Эффект утра. Глаза открыл, а сон еще не  отпустил, крепко держит, назад к себе затягивает. Тут и за ручку...

Я даже направление такое в поэзии вывел - интроективизм. На музыку утренние виденья ложатся плохо, а вот на бумаге смотрятся неплохо. Два сборника уже склепал, выйду отсюда, рожу третий. Обстановочка здесь, в зале, интроективно идеальная Так и не ясно, спим ли все мы уже давно и третий день подряд смотрим свои сны; или уже проснулись. Ночные монстры материализовались и мучают нас. Руки чешутся, писать хочется, а не могу. Заклинило  строчкой: наверное, убьют меня первым.

Отпросился в туалет. Он в оркестровой яме. По большому ходят в контрабас, по маленькому - в виолончель. Босховский сюжет!

 Свет в зале снова вырубили. Глухая темень, дышащая, ждущая, надеющаяся масса людей, а над ними носятся туда - сюда эти в масках и повязках и женщины их. Черные одежда на них растворилась в темноте. Голые! Абсолютно. Предлагают себя. ... Да кто же станет целовать смерть, пускай доступную, пускай прекрасную. Это они сейчас, без света, такие смелые. Потом, что от них останется? Ребята наши горячие. Так кто вякал про катарсис? Этого бы Фрейда сюда, в оркестровую яму. Материала для психоанализа хватит на библиотеку. А нам бы выжить, впрочем, зачем? Разве лимит уже не исчерпан?

                                 Контрольный выстрел

Я что говорю? Не бандиты мы. Нас так же попользовали как и вас. За тысячу баксов. Обещали, что не подохнем. Говорили: доведете их всех, что они со страха в штаны наложат и смоетесь через канализацию. Не вышло. Вон он, в маске, за дверью  маячит. Сейчас выстрелит и все - душа к Аллаху, тело -собакам.

Как же хорошо начали! Толчок в Лужниках. Приехали без проблем. Даже барахло свое протащили. По Москве ехали с ветерком! Никто и не почесался. Эти русские удивительный  народ. Их и в морду, и в жопу, а они дрыхнут себе как чем не бывало. Проснулись,  когда мы уже там, в зале были. По телеку забрехали: террористы! террористы! Просрали, а теперь воют.

Баб, этих вдов, нам , правда, подсунули каких -то придурковатых. Молятся, жить не хотят. Мовсар еще в Грозном предупредил, чтобы мы с них глаз не спускали. Да мы и сами видели, что они на любой фортель способны. Пояса когда  уже в Москве раздавали, батарейки из взрывателей вынули и проводки кое где перекусили - для уверенности. Мороки с ними было - выше крыши. К автоматам лезли: пострелять им хотелось, неверным за своих мужиков отомстить. Для того и в Москву перлись. А уж потом взлететь вместе со всеми нами. Хрен им! С собой делают - все, что хотят, а  нас не трогают. Дергаться -то зачем? Бухую русскую девку Мовсар из-за них пристрелил. Налетели, чуть в клочья не разорвали , а за ней и других, что в зале сидели - точно. Мы их на наверх загнали, от греха подальше.

Тут и делегации к нам ходить стали, упрашивать: отпустите того, этого. Умора! Когда их больше тысячи, что это изменит?

Переговорщики эти - лукавые. Два слова скажут и глазами зыркают туда - сюда: высматривают, выискивают. Их бы за шкирку и к стенке. Нельзя. Мы шум должны делать, а не операцию по уничтожению проводить.

...Бежать бы отсюда поскорей...

   Уже поздно. Вылетела пуля: висит, дрожит в воздухе - нагретая, теплая, горячая. Смерть!

                  -Отойди, контрольный сделаю!

                                Холодные руки

У меня.. Волнуюсь. Надо ж было такому случиться. Евграфов, наш полковник, сам сюда собирался - патриотический мьюзикл, патриотический мьюзикл... Заболел. Билеты отдал мне: - Сходи с женой не пожалеешь! - Идеалист. Оксана меня не просто высмеяла, изничтожила: - Что тебе на работе мало? -

Мало, ни мало, а билетам пропадать тоже нельзя. Поплелся один. Второй билет продал пареньку, вон он, рядом: спит, или  окочурился? Если живой -проснется, но вряд ли поблагодарит меня за спектакль.

Я же, сижу и бездействую, строю планы как извести эту сволочь. Трусы же, больше всего сами боятся умереть Эх, если бы...

Сижу в гражданском костюме, сотовый  и тот отобрали. Пришлось подчиниться. Не раскрывать же себя из-за пустяков. Чего это наши тянут? Разве сложно просчитать, что эти ублюдки никого взрывать не собираются. Им бы побольше шума наделать, нагнать сюда политиков разных, депутатов, журналистов. PR акция - «захват».

А с газом вообще обложились. Наверное, балашихинский. Там склад давний есть, чуть ли не послевоенный. Как только вентиляторы зашумели - сразу понял: газовать будут. Мы это столько раз на занятиях проходили.»Усыпление», «обезволивание», «захват».

Все так. Но кого? Девки этих чеченских подонков  со своим поясами на балконе сидели, сами они вышли из зала. Как потом оказалось, видео смотреть. Там их наши и «приобщили».

А нас газовали. Я, как учили на занятиях, в рот воды набрал и сидел. Когда наши вошли, помогал им трупы выносить. Благодарность от своих же получил и отпуск на неделю для подкрепления сил и здоровья.

Парень тот, которому я свой второй билет продал - выжил. Но мы так и не пообщались с ним. Его увезли на «скорой», а я пошел в штаб Евграфова разыскивать, объяснения писать.

                                           Пожалуйста, потише

Разве не видите? Спят они. Не мешайте им своей болтовней. Тут и так стреляли, грохали, стекла били. Должен же быть когда - нибудь у людей покой. Покой говорю, а не покойники. Что вы заладили одно и то же  129, 129... Семьдесят четыре пропавших без вести...

Да, они умерли. Такова их судьба. Вы, вот знаете свой конец? Чувствуете? Предугадываете? То-то. Я вот медицинский работник и я под Богом хожу. Даже не пытаюсь заглянуть туда. Когда будет, тогда будет. Мы здесь три дня «Фантой» и «Спрайтом» питались. Есть от чего ноги протянуть. Внутри все прогазовано, снаружи, да еще эти стреляют тра- тра - тра...

Мне и в голову не приходило, что это так просто. Засыпаешь на кресле и- все. Потом тебя вытаскивают из зала как полено, забрасывают в автобус и родственники две недели по моргам ищут, в культе личности твоей купаются, фотографию твою санитарам тычут:

        -Вот он, узнаете? Нет - нет, это другой -лысый, у нашего  шевелюра была! -

Кто-то, быть может еще отойдет. Поздно? Уже умерли клетки в мозгу? Ерунда. Те, кто в первые минуты в своей блевотине не захлебнулся - будут жить, сами увидите. А уколы? Антидоза? Тысячу человек сразу? Полнейшая авантюра. Ошиблись? Ни черта. Вы что хотели бы, что бы мы взорвались? Счет не в нашу пользу: 3 против 129. Но террористов не выбирают.

       Не знаю, есть ли он на самом деле, Бог, Батюшка, как только стрелять перестали сразу же пришел. Отмолил всех. Мертвых, уже, конечно, не вернешь. Зато живым - надежда.

                           То, что увиделось автором на Дубровке

Девять дней. Шел снег с дождем, дул тот самый  Норд -ост, с которого все и началось. Под черным железным остовом от афиши доигранного спецназом мьюзикла цветы. Тысячи букетов, букетиков и просто поникших цветочных головок. И маленькие игрушки. Мишки, зайчики, тигрята и оленята. Никогда, ни в одном «Детском мире» не бывает их столько. Чуть поодаль, четверо молчаливых мужиков разливают водку в белые полиэтиленовые стаканчики. Поминальный напиток булькает, расплескивается. Мужики незлобно ругаются.

Подхожу: -Выпьем, чтобы им там хорошо было! -

                                    Пьем, не закусывая. Горькая, как правда, водка.

                                                                                                         ноябрь - декабрь 2002