Мысли (1987 г.)

 13. Когда духовная и интеллектуальная жизнь не развита, в человеке господствует биология и судьба его фатально определена особенностями генотипа и стихийного формирования характера. Разрушить эту предопределенность можно лишь с помощью сознания, изощряя и совершенствуя его, и переходя тем самым к более сложным и качественно насыщенным формам бытия.

14. Мысль не есть нечто эфемерное и хрупкое, рассыпающееся от прикосновения к реальности. Мысль - наиболее реальная реальность, наиболее сложная и, следовательно, наиболее интенсивная форма бытия.

16. Всякому маленькому человеку необходимо постоянно чувствовать над собой отеческую руку некоей крайней инстанции, без нее он осиротеет перед лицом Космоса; он не хочет нести бремя ответственности за свою жизнь и за жизнь человечества и предпочитает ограничить сферу своей компетентности кругом житейских забот.

18. Факт сам по себе бессмыслен. Он всегда стоит в ряду других фактов, растворен среди них. Имеет значение совокупность фактов. Истины фактов не существует. Есть одна бесконечная, как мироздание, истина - модель этого мироздания во всей его целостности. Эта модель, как и все абсолютное, существовать не может. Люди приближаются к ней, но никогда не достигнут ее.

19. Общество не может быть больным. Никакое общество никогда и не было «здоровым» в том смысле, который подразумевается теми, кто говорит о здоровье или болезнях общества. Из такого вульгарного представления о социальных проблемах прямо следуют поползновения решить их хирургическим путем, т. е. отсечением «больной» части. Однако преступность, наркомания, и всяческие извращения начинаются в самой обыденной, благополучной, что ни на есть «здоровой» действительности. Нужно исследовать психологию и, шире, нравственную жизнь среднего, «простого» человека, обывателя, народную жизнь, потому что зло, ставшее явным во всяческих аномалиях, коренится в мелочи заурядного, житейского.

21. Пока есть точка зрения официальная, которая доказывается доводами иного рода, нежели рассуждение,- то как бы хороша она ни была, поиски истины под сенью этой господствующей теории очень скоро становятся начетничеством. Ни одна система знаний не может быть окончательной, между тем усилия людей ограниченных сосредоточены на том, чтобы наконец-то водрузить на пути познания нечто единственно верное, какого-нибудь идола, и сказать: «Дальше идти некуда и незачем. Можно еще отделать какие-нибудь детали, подновить, покрасить, но о том, чтобы еще чего-то искать, и думать нечего». И будьте любезны разрабатывать и обосновывать то, что укажут эти хранители истины, берегущие ее от всякого соприкосновения с действительностью. Творите и дерзайте вот в этом русле, отвечайте на такие-то вопросы. Нечего тут сомневаться и колебаться, кто не с нами, тот против нас…

23. Не нужно бояться погрешить против низменной и плоской логики наличного, не нужно бояться быть непонятым т. н. простыми людьми, т. е. тем немыслящим большинством, которое задает тон. Банальнейший страх оказаться непринятым, непризнанным, отверженным. Во всякое время есть границы для мысли и их надо преодолевать. В этом и заключается мужество мыслить. Надежда на счастье человечества может основываться только на вере в его дальнейшую эволюцию. В расширении области бытия только можно найти решение тех проблем, которые порождены самим качеством наличного существования и неотъемлемы от него.

24. Во главе современности, т. е. политической деятельности, в основном стоят люди энергичные, но достаточно заурядные. Они выражают уровень эпохи, именно их дюжинность - условие их энергии, способности действовать. Они опираются на авторитет прошлого. Рутина обыденности не терпит ничего выдающегося. Кто хочет действовать, должен сообразоваться с понятиями большинства.

25. Давление догматического официального мировоззрения. Суррогат литературы и культуры, самодовольная посредственность, увенчанная лаврами пророков и вооруженная царским скипетром, вещающая формулы «объективной истины» и карающая тех, кто не внемлет трепетно, не благоговеет, кто смеет не подчиниться этой пузатой мелочи, облеченной олимпийскою властью.

Миллионы человеческих жертвоприношений на алтарь паранойяльного божества, диктат разнузданных холопов, ожесточенно вытаптывающих все чистое и светлое, триумф кровавых мракобесов. Кухарки и сантехники, уверенно управляющие экономикой и искусством, блюдущие верность раз навсегда данной непреложности, социальные заказчики и подрядчики, ревнители железобетонного идеала. Неприступная цитадель из профанированных идей, философия лубка, лозунга, учебного пособия.

26. Всякий человек, пытающийся что-то сделать помимо официальных инстанций, монополизировавших право на деятельность, считается любителем и прожектером. Однако на деле министерства, ведомства, и союзы давно стали форпостами серости и бездарности, население которых - почти сплошь дилетанты.

28. Огромное число людей не мыслит, замкнуто в границах своей повседневности, и для них правда - все, что обеспечивает житейское благополучие. Многие говорят: «При Сталине был порядок, цены были ниже», и т. п. Это, как известно, иллюзия, но даже если допустить, что так и было,- неужели эти люди готовы в своем личном или групповом эгоизме купить сытую жизнь за ту цену, которую назначил Сталин? Достоевский мучительно взвешивал, стоит ли благоденствие всего человечества слезинки одного ребенка, а его нынешние соотечественники, из которых многие клянутся и божатся его именем, нисколько не смущаются миллионами жертв ради скудного достатка и порядка почти кладбищенского. Это возможно и неизбежно, когда основная масса населения стоит так низко в нравственном, а значит, и в интеллектуальном развитии, как стоим теперь мы. Законами не отгородиться от зла, которое свойственно такому уровню существования. Только поднявшись выше, можно надеяться на избавление от него.

30. В человеческом бытии уникальность, особенность единичного, внутреннего достигает наибольшего развития, принимает принципиально иные, бесконечно более сложные формы сравнительно с предшествующими стадиями эволюции,- и вместе с тем,- на первый взгляд, парадоксальным образом,- в той же мере возрастает возможность единения, отождествления, общения. Собственно, это две стороны одного процесса.

37. Уважение к себе в некоторых людях основано на таких свойствах, которые другие в себе презирают. Недостатки, которые я вижу в себе, я замечаю и во многих других, и даже в значительно большей степени, но эти другие в себе их не видят и не испытывают поэтому никаких терзаний, между тем как для меня они существенны и влияют на мою самооценку. Ограниченность выгодна: не будучи в состоянии вообразить себе идеал, который представляется мне, они в общем более позитивно судят себя и относятся к себе. Чем больше способностей ума и души дано человеку, тем труднее ему обрести внутреннее равновесие и довольство собой, тем большими усилиями они даются ему.

39. В той мере, в которой другие люди властны надо мной, принуждают меня ориентироваться на чуждые мне цели, принципы, ценности, взгляды, и вкусы, помещают меня в системы рациональности, иррациональные по отношению к моему собственному бытию, объясняют меня, отводят мне место в этом мире,- в той мере я неволен, я становлюсь объектом, существом страдательным, «претерпевающим». Свобода же в том, чтобы душа сама была «адекватной» причиной своих состояний и своей активности. … Я оказываюсь субъектом, когда сам определяю свое место в мире, сознаю и контролирую каузальность своей жизни. Постигая и учитывая власть не зависящих от моей воли обстоятельств, исследуя ее механизм, я умаляю ее роль: она становится для меня понятнее, перестает быть таинственной, роковой, и зловещей, я вижу ее природу и границы, и, таким образом, моя зависимость от данных обстоятельств, бывшая прежде безусловной и неопределенной для моего сознания властью над состояниями моей души, делается двусторонней; я уже не игрушка их, но, ухватившись за незримые нити, через которые они действуют на мое положение, я получаю возможность противодействия. Так рабство сменяется свободой, так мысль раскрепощает душу.