Поставить пирамиду на место

Поставить пирамиду на место

Кажется, уже ни у кого не остается иллюзий по поводу народовластия по схеме ныне модных демократий – это абсолютная власть денежных мешков. Разница с абсолютизмом монархического толка лишь в коллективности власти, в разделении властного пирога в пропорции с банковским счетом. Если абсолютизм – это пирамида власти, сходящаяся к властному геометрическому единоначалию, то демократия – это та же пирамида, только перевернутая, стоящая «на голове», на главе государства. Денежные мешки восседают на опрокинутой пирамиде сверху, свесив ноги.

Что же - воля народа?

В самом деле, правила игры в демократию требуют совпадения этой воли с предпочтениями элиты. Для олигархии это беда, но совсем небольшая: воля народа автоматически совпадает с выбором денежных воротил, поскольку селекция кандидатов во власть в их руках. Креатуры власти  предопределяются еще до выборов с необходимым разнообразием и переизбытком – на выбор.  Для полной убедительности используется идеология разумного меркантилизма, сдобренная мотивом равенства стартовых возможностей. На самом деле, их нет и в помине, есть иллюзия равенства, бережно культивируемая на примерах редких  счастливчиков из демоса.

Предполагается, что абсолютная власть олигархического коллектива нечто более разумное и человечное, чем абсолютизм одиночек.

На каком основании?

В самом простом объяснении это выглядит так: два толстосума у власти ближе к народным чаяниям, чем один.

В самом деле?

Так и есть, но при условии, что они находятся в конкуренции у властного пирога, отчего вынуждены аппелировать к демосу как Антей к земле. Если, допустим, вообразить число равным нескольким тысячам субъектов власти, то уже можно говорить об относительном народовластии. В варианте властвующих миллионов власть могла бы быть идеально демократичной… если бы при этом не потеряла сам смысл превосходства, элитарности. Если власть у всех, то ее нет ни у кого.

В существующих же ныне числовых отображениях это сотня толстосумов, рвущих друг у друга куски национального пирога по правилам, равноустановленным для всех, включая малоимущих.

Это и называется демократией.

Заметим нечто принципиальное: в варианте конкурентного сговора, установления своих особых, ориентированных на сохранение статус-кво, правил игры, властная элита может пренебречь необходимостью антеевых поклонов, игнорировать сам смысл политической адекватности с чаяниями народа.

И тогда рождаются политические хунты, похожие на ту, что ныне у нас.

Наши удельные князья экономики (они же и законники-политики), вне всяких сомнений, находятся в конкурентном сговоре, подпитываемым их общим страхом перед неустойчивостью властной конструкции и, в меньшей мере, перед народом. Превратив поклоны народу в фарс, хунта может ехать на своем политическом «велосипеде», удерживаться в неустойчивом статус-кво сколько ей угодно.

Что может сделать демос в таких условиях?

Самый общий ответ: найти нечто адекватное, но радикально преобразующее ситуацию.

Первым таким действием как будто мыслится остановка велосипеда растущей оппозицией, лишение власти сохраняющих телодвижений, - словом, инспирирование критической для велосипеда неустойчивости.

Увы, эта схема властной инверсии невозможна, потому что чревата: бескомпромиссная оппозиция есть детонирующая конфронтация, рискующая вылиться в беспрецедентное побоище.

Что же делать?

Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.

Да, именно так! Чем переть напропалую, противостоящему власти демосу надо искать путь, чтобы обойти гору, используя ресурсы… самой власти. Сделать нечто фарисейское, имеющее в виду противоположное. Этим нечто должен стать наш показной  компромисс с ожиданиями высшей власти, компромисс, который, тем не менее, ударил бы по самому политическому сговору.

Таким компромиссом может быть только монархическая персониализация власти – некая инверсия власти в ней самой, переворот пирамиды олигархия/власть к схеме власть/олигархия.  По сути, это то же самое, что поставить пирамиду в ее естественное положение. Нет лучшего способа противодействия сговору, чем лишить его власти над высшей властью, сделать теневую власть столь же уязвимой, как и прочий народ.   

Все это время нечто такое инстинктивно пытался сделать В. Путин.

Ничего не остается, как доверить дело ему.

Спору нет, все это рискованно, ведь наш выбор «монарха» может быть неадекватным. Впрочем, выбора нет. К тому же мы народ нетрусливый. В чем преимущества кандидата в   отцы Отечества? В том, что мы уже знаем, чего от него ждать в худшем случае.  Человек закрыт, но он определенно ищет никому не известную национальную правду. Люди видят это и совсем не случайно все еще возлагают надежду именно на него.

Спору нет, фигура не идеальна, но кто в нашей нынешней оппозиции тот Голиаф, который способен победить доморощенного Давида?

Никто.

Словом, доверимся интуиции, прислушаемся не к собственным иллюзиям, а к шуму-грому политической реальности. Наши нынешние демократические возможности тонко ограничены властным истеблишментом, но нам ничто не мешает найти в политической реальности линию нашей выгоды и реализовать ее с необходимым усердием.  Во всех случаях даже минимальная консолидация все же получше нынешнего броуновского движения.

О кандидате на роль царя Отечества еще можно спорить, о царском самовластии – едва ли.

*****

Очевидно и то, что ограничивающей самовластие силой должны стать институты общей культуры, вставшие у власти рядом с абсолютизмом. С этой идеей, помнится, я уже здесь в ГП выступал. К сожалению, не слишком убедительно, так как в логику идеи никто не  поверил. Надо думать, разговор востребован и будет еще более острым: как-никак речь пойдет не только о каддафизации власти, но и об оппонирующей хомейнизации, а эта уж кажется законченной глупостью.