Толковый словарь опечаток суржика Украины
Оговорки по Фрейду и опечатки единственные вестники истины, способные прорваться сквозь лживую запутанность современности и тем самым не допустить повторения Вавилонской истории. Толковый Словарь Опечаток, Слов Живаго Суржика Бытия зовет жить, невзирая на орфографию и орфоэпию, держимову и обронзование, уркаину и соврименность. Этот смелый эксперимент учит тому, что где-то там, под грязной простыней повседневности, бьют источники адамисткого языка, коему нет грамматики и в лексике которого нет злов. Прорываясь с опечатками в наш мир, открывшееся потаенное может здорово испортить кровь хультуре саркастическим смехом над ее святынями.
В этой книге собраны опечатки, попавшиеся автору на глаза в газетах и книгах, подслушанные в чужих разговорах, набранные им же в спешке на бескрайних полях компьютерного экрана. Не важно, кто опечатался или оговорился, ибо единственный автор опечаток — сама жизнь. Опечатки говорят о нашем недалеком прошлом, подручной современности и ближайшем будущем. Они уже предсказали нам нашу судьбу, а мы уже не поняли их предсказание. Или только готовимся не понять эти известия о новых радостях, бедах, мирах, войнах, узлах истории и распутицах личного. Пусть этот словарь будет гимном славной молниеносной жизни опечаток и вящей правде адамитского суржика во веки веков!
Страгедия — (предисловие постсоветской эры) принятая под одобрительный гомон большинства стратегия, целенаправленно ведущая к трагедии, катастрофе или гибели.
Страгедия — это план, ведущий к уничтожению тех, кто верит в поставленную цель. Одним из ярчайших примеров страгедии была политика Перестройки СССР. Планирование, не самая сильная сторона Советов, не привело коммунистов к построению «социализма с человеческим лицом». Насмешка истории состоит в том, что Перестройка погубила страну именно в тот момент, когда в ней захотелось жить. Методы, казалось, были адекватны целям, а вера «прорабов Перестройки» явно манила к себе подавляющее большинство граждан, однако путь истории пролегал в сторону распада государства, атомизации общества, преждевременного ухода со сцены интеллигенции, ранней смерти нескольких поколений, раскола Церкви и разрушения традиционных идентичностей.
На этом история страгедии не закончилась. Новыми примерами страгедии становятся «розбудова» евроатлантической Украины и восстановление величия суверенно-демократической России.
Украинское государство гонит страну в трипольскую трипперно-прилипчивую трясину новой памяти, одурманивает шаманским камланием о своей европейскости и выжигает в своей истории все, что выжило в советской геенне. Украинские земли, взращенные посполитыми и крестьянами, собранные царями и генсеками, разные и неповторимые Подолия и Новороссия, Галиция и Слобожанщина, Волынь и Донбасс, Полесье и Полтавщина исчезают как культурные феномены, уплощаются, становятся бескрайним плацом для парадов ряженных казачков. Страгедия Украины — державное изгнание из дома своей истории и географии, безысходное кочевье в поля нацидеологического беспамятства, которое у нас беспричинно называют Европой.
И Россия гонима своим государством. Проклятие погон и мундиров лежит на ее судьбе. Все еще великая, но старательно самоунижаемая страна не разгибается из поклонения Левиафану, богу земному, сменившему ипостась Абадонны красного террора на лик Мамоны — демона денег. Спесь и последовательное «нечуяние под собою страны» — извечные качества российской страгедии. Нарциссическая самоизоляция, изобретение врагов и банальная лень — это те особенности российского общества, которые вновь да сызнова превращают русских людей в биомассу для лепки новых исторических узлов Левиафановых щупалец.
Наша страгедия — окончательное и бесповоротное слияние ума и горя, воли блага и дела зла…
Соврименность— основная ткань истории, основанная на переплетениях лжи и страха, порожденных людьми и для людей…
Уркаина — (бесконечно частая опечатка) разрыв соврименности, междучасье, в котором казацкому роду нет переводу до такой степени, что хождение за зипунами становится обыденным делом.
Уркаина — эпоха, которую порождает прорыв всего запретного из преисподней подсознания соврименности. В какой-то момент в человеке — вечном поле боя культуры и дикости — держит верх сущность урки, с наслаждением рушащая устои и традиции. В эту эпоху правители-временщики видят в государстве источник исключительно своего наслаждения, интеллигенты молятся на Иуду, ученые плодят мифы, писатели горды списанными текстами, простаки дурят обманщиков, гэбэшники требуют реабилитации замордованных ими людей, правозащитники алкают человеческих жертвоприношений, а жулики страдают от неравной конкуренции с чиновниками и милицейскими. То, что долго копилось в подземельях совести соврименников, внезапно прорывается в общественную жизнь, находит своеобразное удовольствие в нарушении заповедей, и созидает Уркаину.
Уркаина краткосрочна. Каждый человек, урка или нет, верит, что она должна скоро кончиться. Благодаря этим ожиданиям Уркаина длится долго: достаточно, чтобы пожалеть о соврименности и пожелать ее всем сердцем. Став желанной, Уркаина становится соврименностью, а история возвращается в свои права и вершит свое дело.
Уркаина — одно из имен межвременья; и каждый раз, прорываясь из задушевной сечи на простор истории, она длится все дольше и дольше…
Струкдура — (из лексикона профессиональных руководителей) бессмысленно, но неуничтожимо существующий порядок общежития человеков…
Уникакальность — истинное имя прилагательное нации.
Слово «уникакальность» возникло как поправка «оранжевого» эпитета к слову «нация». Скачек слогов проговаривается об отсутствии реальных определений у национального или расового бытия. Величайшая ложь пророчества этой опечатки о национальной особенности открывается в отсутствии у оной каких-либо качеств: все нации одинаково никакие. Они существуют только благодаря нашей вере в свою уникальность, а без оной оказываются пустопорожними. Ибо бытийно нации отсутствуют; присутствуют же только люди.
Уникакальная атрибуция группы намекает нам на онтологически проблематичный статус таких сущностей, как раса, нация или класс. Жизнь будто просит помнить, что обобщение условно, и нет нужды плодить сущности. — Дай Бог устроить достойное существование тому, что есть на самом деле.
Не верьте данайцам, называющим свои дары уникальными!..
Нациоанальность — безликая сила, превращающая сокровища культуры в отстойник уникакальности.
Нациоанальность задает ритм идеологическому и политическому мышлению в трайбалистические периоды истории. В эпоху, когда племенные особенности становятся главными чертами самоопределения человека, в права вступает сила, которая подчиняет себе людей, общество и культуру. Все, что не подчиняется этой силе, или подчиняется, но сомнительно и с оговорками, должно быть уничтожено. Однако убить можно отдельного человека — с культурой все сложнее. Нациоанальность выбирает самый эффективный путь культурного уничтожения. Она загаживает все, что не отдается ей раз и навсегда.
Все, попавшее в пасть духа племени, но не отдавшееся ему без остатка, выбрасывается вовне изгаженным, через нациоанус…
Незавидимость — независимость государства,
основанная на идеологической, политической и социально-экономической беспощадности к гражданам своей страны.
Незавидно положение граждан, чьи государства нацелены на непрестанное усиление своей независимости. Логика незавидимости основана на наборе верований, по которым граждане должны отказаться от своих прав во имя независимости государства. Безопасность и неприкосновенность государственной независимости становятся главенствующими задачами, довлеющими над интересами общества. Во имя независимости жертвуются многообразие культур и идеологий, личные интересы и приоритеты групп, общее прошлое и частное будущее.
Незавидное бесправие граждан нравится многим. Державая логика государственнического мышления указывает на то обстоятельство, что твое бесправие — священная жертва
во имя Закона, а отказ от своей судьбы — дар будущему
Державы. Такой жертвователь лишает себя достоинства и
взамен требует одного: чтобы достоинства лишались и другие. Ибо нет муки горше, чем видеть свободных людей рядом с
собой, когда сам лишил себя воли.
Незавидимость — это безальтернативно-святое условие существования государства и нежити граждан.
Сотрубничество — (соврименное понятие международной политики) сотрудничество в сфере транспортировки нефти и газа.
Сотрубничество является основным видом международной тополитики. Страсть к черному и голубому золоту определяет палитру оттенков нынешнего мира. Черно-синяя эстетика правит бал и в геополитике, и в интригах районного масштаба. Черный цвет обещает неминуемую экологическую катастрофу — планетарный судный день, а синий учит тому, что конца лучше ждать в наркотическом сплине на диване гламурного флэта. Север и Юг, Восток и Запад наконец-то встретились и слились в едином потоке сотрубничества.
Сотрубничество преодолело границы, железно-бумажные занавесы и визовые режимы. Трубы любви, как верно пел Пол Маккартни, объединили мир. Раскидав паутину трубо- проводов, человечество превратилось в огромный геологический организм перераспределения химических элементов на планете и в близлежащем космосе. Раньше мы смотрели в трубы на Вселенную, теперь сливаем в них — ее.
Сбылось предсказание философов о перерождении человечества в планетарное существо. Но кто же думал, что тем самым его делу настанет труба?..
Миморандум — соглашение сторон, достигнутое благодаря взаимному непониманию.
Дипломаты кичатся умением договариваться. Однако за этой бравадой скрыт тот факт, что достигнутые соглашения основаны на взаимном обмане. Рассматривая предложения друг друга, переговорщики правомерно ищут в них подвох. Тексты договоров парадоксальны — они являются воплощением взаимного обмана, кодом намеренного и культивируемого взаимонепонимания. После подписания очередного договора каждая сторона возвращается в полной уверенности, что обманула своих противников-партнеров. По справедливости, дипломаты должны были бы гордиться умением достигать соглашений без взаимного согласия.
Соглашения, основанные на взаимонепонимании, тем не менее, сослужили свою службу человечеству: они создавали прекрасную основу для новых войн и мирных договоров. Так, в миморандумах дипломаты, эти практики недоговоренностей, фиксируют парадоксальные соглашения, достигнутые благодаря взаимному непониманию.
Герменевты веками пытались разобраться в природе истины, препарируя понимание и взаимопонимание. Воздвигнув идол Окончательного и Полного Понимания Истины, они надеялись сначала уразуметь Библию, а потом, разочаровавшись, пытались разобраться хотя бы во взаимопонимании автора, текста и читателя. Коммуникативные философы в последние десятилетия мечтали преодолеть вражду между людьми и неизменную разделенность человечества, выстраивая такие процедуры общения, которые бы неминуемо вели ко взаимности. Эти процедуры обоюдной честности должны были стать альтернативой логике миморандумов. Но что-то в природе человека противится философам-фантазерам и поддерживает дипломатов-реалистов.
Миморандум бьет точно в цель: настоящего согласия между людьми можно достичь лишь взаимным обманом.
Элимита — элита, состоящая из прошедших жесточайший отбор представителей лимиты.
Тараканья жизнеспособность и посконная пассионарность элимиты позволила ей из презираемого сословия обезродненных крестьян стать апостолами агрикультуры в постсоциалистических мегаполисах. Они пришли на смену безличной брежневской номенклатуре и дали начало элитам 90-х. Возглавив орды сельской молодежи, переселяющейся в города, элимита на время оказалась у кормила власти восточноевропейских стран.
Стиль элимиты эклектичен. Он спокойно объединяет мерседес и лапотный оберег, кокаин и картофельный самогон, панамский паспорт и почвенническое кредо. Прочным стержнем элимитского стиля, легко объединяющим гламур и традицию, является ненависть к городу и его цивилизации. Элимита — это феномен конфликта агрикультурного человечества с урбанистической цивилизацией.
Полем битвы элимиты с объектом ненависти являются мегаполисы. В Киеве, например, элимита строит так, будто мстит коренным горожанам: под нож идут парки и детские площадки, центральные площади превращаются в крыши супермаркетов, привычный городской ландшафт теряет вменяемые очертания, покрывшись прыщами сарайно-
небоскребных куполов. Уничтожение парка — это акт подавленного воспоминания о сельском рае, где сад вишневый возле хаты, где жирные хрущи, где дочки готовят ужин… Во имя забвения о потерянном сельском рае элимита приносит в жертву чахлые городские скверы. Детские площадки становятся стройплощадками вполне закономерно: элимита не верит, что в городах могут быть дети. Площади, являясь средоточием городского стиля жизни, подвергаются планомерному унижению. Свежепоставленные этногламурные памятники, новые политически выдержанные названия и точки потакания тотальному алкоголизму оккупируют площади, загаживая их так, что горожанин теряет любое желание приближаться к этому месту. Так, в наших мегаполисах стиль сосуществования происходит более от села, нежели от города.
Создав невыносимую атмосферу, элимита устремилась прочь из города в маленькие пригороды. Потеряв в этой миграции некоторый политический вес, они и оттуда мстят цивилизации. Нежась в перестроенных цековоских дачах, они поддерживают в строительстве державы своих детей —
борщуазию (см. ниже). Они верят, что их величие не за горами: незавидимый улей разрастается, нужда во всеблагой державой матке становится все очевиднее, а перспектива ее прихода все реальнее. При этом элимита куда здоровее борщуазии в отношении национальной идентичности: элимита —
тутейшие, и идеологические конструкции сложнее муравейника им непонятны.
Нет ничего страшнее крестьянина, лишенного ежедневной борьбы с природой. Его высвобожденная энергия приобретает угрожающую силу и может привести к крушению и без того тонкой пленки восточнославянской цивилизации.
Кумопомрачение — тип политической рациональности, характерный для Украины.
Атомизация общества, начавшаяся в светлые годы Перестройки как аллергия на коммунистический коллективизм, прогрессирует. И элимита, и борщуазия пережили травматический опыт 90-х, когда выживали наглейшие. Частью этого опыта стало понимание того, что во многом успех зависит от верности ближних; иные качества человека не так уж и важны. Своеобразным ритуалом принесения клятвы верности друг другу стало крещение детей: аграрная ценность потомства считалась залогом соблюдения присяги. При этом церковный антураж — пустая ритуальность. Цель кумо-крещения — не вовлечение отроков и отроковиц в веру Христову, а освящение кумовства. Кумопомрачение — жалкий ответ на вызовы цепной реакции всеобщего распада.
Справедливости ради нужно отметить, что элементы кумопомрачения встречаются и во многих других странах, практикующих кумовство. Однако у нас этот феномен стал основополагающим фактором соития публичного и приватного в кумохиазме приватности и публичности. Сама политика вдруг стала нуждаться в кумовьях. И если среднеазиатский парламент структурирован в соответствии с племенным устройством страны, то украинская Рада отражает систему кумо-родства. Политики, в публичном пространстве принадлежащие к враждующим партиям, удерживают единство политической системы в тени личных отношений. Понимание сути кумопомрачения — это единственный способ разобраться в непроницаемом хитросплетении украинской политики. Истинный борщуа бьет кумовством по разобщенности, бездорожью и разгильдяйству!
Демонкратия — форма государства, основанная на признании источником власти народа и его демонов.
Демократия, столь привлекательная в своем идеале, в
реальности оказывается демонкратией. В ней Левиафана монархии меняют на бесов помельче — демонов человеческой справедливости, равенства и братства. Справедливость
сгубила больше людей, чем своеволие самодержцев.
Равенство покалечило больше судеб, чем сословные
привилегии. А братство развратило людей сильнее снобизма и
чинопочитания. Оказалось, что в присутствии Левиафана
человек еще может удерживать свою моральную целостность перед лицом единого врага. В то время как сонм мелких
бесов неодолим для простого человека. Демонкратия,
питающаяся от лучших надежд человека, крепка и устойчива.
История не раз даровала человечеству рыцарей, желавших одолеть и Левиафана, и мелких державных бесов. Такими были и Петр Кропоткин, и Нестор Махно. Эти рыцарственные пророки пытались изгнать демонов государства из
человеческого общества. Они мечтали о добром соседстве людей без политического бесовства. В своем демоноборст-ве они слишком верили в людей. Их пророческая оптика упускала из виду наличие в человеке, на ряду с добрыми и злых начал. Без демонического присмотра человеческое зло
становилось слишком сильным, неотличимым от державного. Увы, анархизм так и не стал благодатной альтернативой
Комментарии
Спасибо!